— Что? — Я… я по-прежнему человек? На это Роза ответила так, как когда-то ответил Дик Хэллоранн на вопрос маленького Дэнни Торранса. И таким же тоном: — А тебе не все равно? Энди решила, что все равно. И что она дома. МАМА 1 Ему снился беспорядочный ворох кошмаров: кто-то размахивал молотком и гнался за ним по бесконечным коридорам; где-то сам по себе работал лифт; со всех сторон к нему подкрадывались ожившие кусты-животные. А под конец — одна четкая мысль: лучше б я умер. Дэн Торранс открыл глаза. Сквозь них в его несчастную голову тут же ворвался солнечный свет, угрожая выжечь последние мозги. Похмелье было просто ядерным. Лицо горело. Нос забился: правда, в левой ноздре еще осталось игольное ушко-отверстие, сквозь которое проникала ниточка воздуха. В левой? Нет, все-таки в правой. Дэн мог дышать и через рот, но тот весь пропитался запахом виски и сигарет. Набитый непонятно чем живот, казалось, превратился в свинцовый шар. Один из собутыльников Дэна называл такое вот мерзкое состояние «похмельным брюхом». Рядом послышался храп. Дэн повернул голову (невзирая на громкие протесты шеи, которые отдавались болью в виске). Он снова приоткрыл глаза, но только чуть-чуть — хватит с него этого жуткого палящего солнца. Пока хватит. Он лежал на голом матрасе, который лежал на голом полу. Рядом с ним на спине распростерлась голая женщина. Взглянув на себя, Дэн убедился, что на нем тоже ничего нет. «Как там ее… Долорес? Нет. Дебби? Уже ближе…» Дини. Дини ее зовут. Он встретил ее в баре под названием «Млечный путь», и всё шло неплохо, пока… Дальше он не помнил, а взглянув на свои опухшие, со сбитыми костяшками, руки, решил и не вспоминать. Да и какая разница? Ведь сценарий-то всегда был один и тот же. Он напился, кто-то что-то там ляпнул. Ну а дальше, как обычно, побоище. В голове у Дэна томился бешеный пес. В трезвом состоянии ему удавалось удерживать пса на цепи. Но когда Дэн напивался, цепь исчезала. «Рано или поздно я кого-нибудь убью», подумал он. А может, он уже кого-то и убил этой ночью. «Привет, Дини, покажи-ка дыни». Он что, правда такое сказал? Дэн очень боялся, что да. Кое-что он начал вспоминать, и уже этого оказалось предостаточно. Они играли в восьмерку. В попытке придать битку вращение посильнее Дэн попросту выбил его со стола. Испачканный мелом сукин сын пару раз подпрыгнул и откатился к музыкальному автомату, из которого, само собой, бренчало кантри. Кажется, Джо Диффи. И зачем, спрашивается, Дэн так крепко приложился? А затем, что за спиной у него стояла Дини и сжимала ему член под столом. Вот Дэну и захотелось выпендриться. И все бы ничего, но какой-то мужик в кепке и шелковой ковбойке позволил себе рассмеяться. А зря. За побоищем дело не стало. Дэн притронулся ко рту. Еще вчера вечером, когда после обналички чека у него в кармане оказалось больше пятисот долларов, на месте нынешних пухлых сосисок были нормальные губы. «Зубы, кажется, все на мес…» В животе булькнуло. Дэн отрыгнул полный рот кислой мерзости с привкусом виски и снова ее проглотил. Возвращаясь в желудок, она обжигала пищевод. Скатившись с матраса, он встал на колени. С трудом поднялся на ноги и покачнулся, когда комната вокруг него затанцевала танго. Его голова раскалывалась от похмелья, желудок тяготился той дешевой дрянью, которой они вчера закусывали спиртное… а еще он по-прежнему был пьян. Подцепив с пола трусы, Дэн вышел из спальни. Он не то чтобы хромал, но слегка припадал на левую ногу. Дэн смутно — и слава богу, что только смутно — помнил, как вчерашний ковбой запустил в него стулом. Тогда-то они с Дини-покажи-дыни и покинули бар. Они почти бежали и хохотали как сумасшедшие. В животе снова закрутило: желудок словно бы кто-то сжал рукой в гладкой резиновой перчатке. Тут уже сработали все блевотные механизмы: уксусный запах сваренных вкрутую яиц в огромной стеклянной банке, вкус свиных шкварок, образ картошки фри, тонущей в кровавом озере кетчупа. Вся та дрянь, которую вчера он впихивал в себя в перерывах между рюмками. Дэн знал, что его вот-вот вырвет, но образы все сменяли и сменяли друг друга, словно на барабане в каком-то кошмарном игровом шоу. «Что мы приготовили для нашего следующего участника, Джонни? Ты не поверишь, Боб, но это огромное блюдо ЖИРНЫХ САРДИН!» Ванная находилась в другом конце коридора. Дверь была открыта, сидение унитаза поднято. Дэн ринулся к унитазу, упал на колени и выблевал поток коричневато-желтой жижи на плавающую в унитазе какашку. Дэн отвернулся, нащупал ручку слива и нажал на нее. Из бачка полил водопад, но звука сливаемой в канализацию воды не послышалось. Заглянув в унитаз, Дэн увидел, что какашка (может быть, его собственная) поднимается к заляпанной мочой кромке унитаза на волне полупереваренных закусок. Все это месиво уже почти перелилось через край (отличный штрих к этому уже и без того кошмарному утру), но тут канализационная труба прочистила горло и все в себя всосала. Дэна снова вырвало. Потом он уселся на корточки, прислонился спиной к стене ванной и с опущенной головой дожидался, когда заполнится бачок, чтобы смыть еще раз. «Все, хватит. Клянусь. Никакой выпивки, никаких баров, никаких драк». Он давал себе такое обещание уже в сотый раз. А то и в тысячный. Одно он знал наверняка: пора ему сматываться из этого города, иначе неприятностей не миновать. Возможно, крупных. «Джонни, что у нас сегодня за главный приз? Боб, сегодня это ДВА ГОДА ТЮРЬМЫ ЗА ИЗБИЕНИЕ!» Зрители в студии сходят с ума. Бачок наполнился. Дэн потянулся к ручке слива, чтобы смыть вторую часть пьесы под названием «Похмельное утро», но остановился на полпути, пытаясь залатать черную дыру в памяти. Помнит ли он свое имя? Да! Дэниел Энтони Торранс. Помнит ли он имя телки, которая храпит сейчас на матрасе в соседней комнате? Да! Дини. Фамилии ее он не помнил, да, может, она ему и не сказала. Помнит ли он, как зовут нынешнего президента? К своему ужасу, этого Дэн вспомнить не мог. Мужик стрижется под Элвиса и довольно паршиво играет на саксофоне. Но как его звать?.. «Ты хотя бы знаешь, в каком ты сейчас городе?» В Кливленде? В Чарльстоне? В каком-то из них, точно. Когда Дэн уже нажимал на ручку слива, имя президента отчетливо всплыло у него в голове. И Дэн, оказывается, не был ни в Кливленде, ни в Чарльстоне. Сейчас он в Уилмингтоне, штат Северная Каролина, а работает он санитаром в больнице святой Марии. Или уже не работает. Пора двигаться дальше. Если он переберется в другое место, хорошее место, то, возможно, ему удастся завязать со спиртным и зажить по-новому. Он поднялся и посмотрел в зеркало. Повреждения оказались не такими уж страшными. Нос хоть и распух, но, кажется, не сломан. Над опухшей верней губой корка запекшейся крови. На правой щеке — синяк (похоже, вчерашний ковбой был левшой) с отчетливым отпечатком кольца в центре. Еще один синяк — довольно большой — на левом плече. Дэн вроде бы помнил, что это его огрели кием. Он заглянул в аптечный шкафчик. Среди тюбиков с косметикой и нагромождения свободно продаваемых лекарств он обнаружил три пузырька, которые можно было купить только по рецепту. Первый — «Дифлюкан», обычно применяемый для лечения грибковых инфекций. Во втором было обезболивающее, «Дарвон» — сильная штука. Он открыл пузырек, увидел внутри с полдюжины капсул и сунул половину в карман — позже пригодятся. Последним оказался «Фиорицет», и, к счастью для его раскалывающейся головы, пузырек был почти полон. Дэн заглотнул три таблетки и запил их холодной водой. От того, что он склонился над раковиной, головная боль стала невыносимой, но уже скоро должно было полегчать. «Фиорицет», предназначенный для борьбы с мигренью, гарантированно справится с похмельем. Ну… почти гарантированно. Он начал закрывать шкафчик, потом заглянул в него еще раз, немного разгреб завалы. Противозачаточного кольца не было. Может, оно в сумочке? Он надеялся на это, потому что презервативов у него с собой не было. Если он трахнул ее — воспоминаний об этом не сохранилось, но, вероятнее всего, так и случилось, — секс был незащищенным. Он надел трусы и прошаркал обратно в спальню, на миг замерев в дверях и бросив взгляд на женщину, притащившую его прошлым вечером к себе домой. Руки и ноги раскинуты, все на виду. Вчера со своими кольцами в ушах, в короткой кожаной юбке, топике и пробковых сандалиях она казалась ему Принцессой Запада… сегодня же он видел обвисший белый мешок растущего пивного живота и первые признаки второго подбородка прямо под первым. И еще кое-что похуже: ее даже нельзя было назвать женщиной в полном смысле этого слова. Наверное, не малолетка (господи, только не малолетка), но уж точно никак не старше двадцати, а может и младше. Одну стену украшал пугающе детский плакат группы «Кисс», на котором Джин Симмонс извергал из себя огонь. На другом постере на ветке висел котенок с испуганными глазами. «Держись, малыш», советовал постер. Ему нужно убираться отсюда. Их одежда валялась вперемешку в изножье матраса. Дэн отложил в сторону ее трусики, взял футболку, просунул в нее голову и начал натягивать джинсы. Он уже наполовину застегнул молнию, когда вдруг понял, что левый передний карман стал существенно легче по сравнению со вчерашним днем. Нет. Не может быть. Голова, начавшая было успокаиваться, вновь принялась пульсировать, а сердце стало набирать обороты. Запустив руку в карман, Дэн обнаружил там лишь десятидолларовую купюру и две зубочистки, одна из которых вошла ему глубоко под ноготь, чего он почти не заметил. Мы не могли пропить пять сотен. Никак не могли. Да мы бы умерли от такого количества выпивки. Бумажник по-прежнему лежал в заднем кармане. Он вытащил его, вопреки здравому смыслу надеясь на чудо, но чуда не случилось. Должно быть, в какой-то момент он переложил десятку, которую обычно держал в бумажнике, в передний карман. Вероятно, это ее вчера и спасло, что теперь казалось издевательством. Он посмотрел на храпящую, распластавшуюся по матрасу девушку-женщину и даже направился к ней, чтобы хорошенько встряхнуть, разбудить и поинтересоваться, куда она, блядь, дела все его деньги — душил бы, пока не проснулась, если уж на то пошло. Но если она их украла, зачем привела его к себе? И не случилось ли с ним что-то еще… уже после «Млечного пути»? Теперь, когда голова прояснилась, он начал вспоминать — воспоминания туманные, но, скорее всего, подлинные, — как они взяли такси до вокзала. «Милый, я знаю одного парня, который там обретается». Она действительно так сказала или это лишь его воображение? «Сказала, чего уж там. Я в Уилмингтоне, президент — Билл Клинтон, и вчера вечером мы отправились на вокзал. Где и в самом деле был парень. Из тех, что предпочитает заключать сделки в мужских туалетах, особенно если у клиента слегка отрихтованная физиономия. Когда он спросил, кого я разозлил, я ответил…» — Я ответил, что это не его собачье дело, — пробормотал Дэн. Когда они зашли в туалет, Дэн рассчитывал порадовать подружку дозой, ничего больше. Дини, быть может, и нравился кокаин, но Дэн не хотел иметь с ним ничего общего. Он слышал, что кокс называют «аспирином для богачей», а Дэн был далеко не богат. Но тут из кабинки вышел какой-то тип с портфелем, похожий на бизнесмена. Когда мистер Бизнесмен подошел к раковине, чтобы ополоснуть руки, Дэн увидел мух, ползающих по его лицу. Мух-падальщиц. Мистер Бизнесмен был ходячим трупом и даже не подозревал об этом. И вместо того, чтобы взять маленькую порцию, Дэн, похоже, пустился во все тяжкие. Или в последний момент передумал? Могло быть и так, ведь его память больше почти ничего не сохранила. «Но мух я все же запомнил». Да. Это он запомнил. Выпивка умеряла сияние, вырубала его на время, но он не был уверен в том, что мухи вообще относились к сиянию. Они появлялись, когда им вздумается — на трезвую голову или на пьяную. Он снова подумал: мне нужно убираться отсюда. Он снова подумал: лучше б я умер. 2 Дини тихо всхрапнула и отвернулась от безжалостного утреннего света. Если не считать матраса на полу, мебели в комнате не было — даже завалящей тумбочки. Открытая дверь чулана демонстрировала скудный гардероб, сваленный в две пластиковые корзины для белья. То немногое, что висело на вешалках, предназначалось, видимо, для походов по барам: красная футболка со словами «Sexy Girl», вышитыми блестками, и джинсовая юбка с обтрепанным по последней моде подолом. Еще там стояли две пары кроссовок, две пары лодочек без каблуков и пара туфель с ремешком на шпильках в стиле «трахни меня». Никаких пробковых сандалий. И ни намека на его собственные побитые жизнью «Рибоки», раз уж речь зашла об этом. Они вроде бы сбросили обувь, когда вошли, и если так, то она должна сейчас валяться в гостиной, которую он смутно припоминал. Там же, наверное, лежит и ее сумочка. Дэн мог отдать Дини остатки своей наличности на сохранение — маловероятно, но вполне возможно. Чувствуя, как пульсирует голова, он побрел по короткому коридору туда, где, как ему помнилось, была вторая и последняя комната квартиры. В дальнем углу располагалась кухонька, всю роскошь которой составляли плита с горелками да маленький холодильник, приютившийся под рабочим столом. В зоне гостиной стоял просевший диван с подложенными под один край кирпичами. Напротив — телевизор с трещиной посреди экрана. Трещину заклеили полоской клейкой ленты, и с одного угла она уже начала отходить. К ленте прилипло несколько мух, одна все еще слабо шевелилась. Дэн смотрел на нее с нездоровым интересом, в который уже раз отмечая про себя, что похмелье позволяет заметить уродливейшие детали в самом обычном окружении. Прямо перед диваном стоял кофейный столик. На нем находились пепельница, полная окурков, пакетик с белым порошком и журнал «Пипл» с остатками наркотика на обложке. Завершала картину долларовая купюра, скрученная в трубочку. Он не знал, как много они успели нюхнуть, но судя по тому, что осталось, с пятью сотнями можно попрощаться навсегда. «Твою мать, я ведь не люблю кокс. Как я вообще его нюхал, если даже дышу через раз?» Не он. Она. Она нюхала, а он втирал себе в десны. Воспоминания начали возвращаться. Дэн предпочел бы, чтобы они оставались, где были, но увы — поздно. Мухи-падальщицы в туалете ползают по влажной поверхности глазных яблок мистера Бизнесмена, вылезают изо рта и влезают обратно. Мистер Барыга спрашивает, на что уставился Дэн. Дэн отвечает: ни на что, неважно, покажи лучше, что у тебя есть. Как выяснилось, у мистера Барыги есть предостаточно. У них всегда так. Еще одна поездка в такси — к ней домой. Дини на заднем сиденье втягивает кокаин с запястья, не желая (или просто не в состоянии) дотерпеть до квартиры. Они оба пытаются спеть «Мистер Робото». Он увидел ее сандалии и свои «Рибоки», лежащие в дверях, и нахлынула новая волна золотых воспоминаний. Она не разулась — просто сбросила сандалии со ступней, потому что к этому моменту его руки крепко сжимали ее ягодицы, а ноги девушки обвивали его талию. Ее шея пахла духами, дыхание — свиными шкварками с ароматом барбекю. Прежде чем подойти к биллиардному столу, они ели их горстями. Дэн надел кроссовки и прошел в кухню, надеясь обнаружить в единственном шкафчике растворимый кофе. Кофе он не нашел, зато нашел сумочку, лежащую на полу. Он вспомнил, как Дини швырнула ее на диван и засмеялась, когда промазала. Половина добра высыпалась наружу, включая красный кошелек из искусственной кожи. Дэн сложил все обратно в сумочку и отнес ее на кухню. Хотя он и был уверен в том, что его деньги лежали сейчас в кармане мистера Барыги, но где-то в глубине души надеялся, что кое-что осталось — просто потому, что ему это было так нужно. Десятки хватит на три стакана или пару упаковок пива, но сегодня ему потребуется гораздо больше. Он достал ее кошелек и открыл его. Внутри были фотографии. На нескольких — Дини с каким-то парнем, настолько похожим на нее, что было ясно: они родня. На парочке — Дини с малышом на руках. Портрет Дини в выпускном платье рядом с зубастым парнем в жутком смокинге. Отделение для купюр было раздуто, и он исполнился надежды… пока не раскрыл его и не обнаружил пачку продовольственных талонов. И банкноты: две двадцатки, три десятки. «Вот мои деньги. То, что от них осталось».