И это была чистая правда. Кейси кивнул: — Это первые три шага. Давай краткую формулу. — Я не могу, Бог может, я препоручу это ему. — И он добавил: — Богу, как я его понимаю. — Как ты его не понимаешь. — Точно. — Теперь скажи, почему ты пил. — Потому что я алкоголик. — Не потому, что тебя не любила мамочка? — Нет. — У Венди были свои недостатки, но ее любовь к нему — и его к ней — никогда не угасала. — Потому что тебя не любил папочка? — Нет. — «Хотя однажды он сломал мне руку, а в конце чуть вообще не убил». — Потому что это наследственное? — Нет. — Дэн отхлебнул кофе. — Хотя вообще-то да. Ведь ты и сам это знаешь, правда? — Конечно. А еще я знаю, что это неважно. Мы пьем, потому что мы алкоголики. И никогда не исправимся. Мы живем день за днем, удерживаясь только силой духа, только и всего. — Так точно, босс. На сегодня все? — Почти. Думал ли ты сегодня о выпивке? — Нет. А ты? — Нет, — Кейси широко улыбнулся. Все лицо его осветилось изнутри и вновь помолодело. — Это чудо. Чудо или нет, как по-твоему, Дэнни? — По-моему — да. Вернулась Пэтти с большой порцией ванильного пудинга — аж с двумя вишенками сверху — и сунула Дэну под нос: — Ешь. За счет заведения. Уж больно ты тощий. — А мне, дорогуша? — спросил Кейси. Пэтти фыркнула: — А ты конь здоровый. Хочешь, принесу коктейль «Еловый». Стакан воды, и в нем зубочистка плавает. И, оставив за собой последнее слово, величаво удалилась. — Ты ее еще натягиваешь? — поинтересовался Кейси у Дэна, едва тот приступил к пудингу. — Как мило, — заметил Дэн, — очень воспитанно, и в духе нового века. — Спасибо. Так натягиваешь? — Мы встречались-то всего месяца четыре, да и то три года назад, Кейс. Пэтти помолвлена с одним хорошим парнем из Графтона. — Графтон, — презрительно бросил Кейси. — Виды хороши, а городишко дерьмовый. С тобой она себя ведет не как помолвленная. — Кейси… — Нет, ты не думай. Я бы в жизни не советовал своему питомцу совать нос — или член — в чужие отношения. В такой ситуации так и тянет выпить. Но… у тебя кто-нибудь есть? — А твое ли это дело? — Выходит, что да. — Пока нет. Была одна сестричка из «Дома Ривингтон», я тебе о ней рассказывал. — Сара как-ее-там. — Олсон. Был разговор о том, чтобы нам жить вместе, а потом она нашла шикарную работу в «Масс Дженерал». Мы иногда общаемся по е-мейлу. — Никаких отношений на первом году трезвости, это и ежу понятно, — сказал Кейси. — Мало кто из исправляющихся алконавтов воспринимает это правило всерьез. Ты — наоборот. Но, Дэнно… пора уже завести постоянную подружку. — Батюшки, мой куратор только что обернулся доктором Филом![10] — воскликнул Дэн. — Жизнь у тебя наладилась? По сравнению с тем днем, когда ты заявился сюда прямиком с автобуса, с поджатым хвостом и налитыми кровью глазами? — Сам знаешь, что да. О лучшем я и мечтать не смел. — Тогда задумайся над тем, чтобы разделить ее с кем-нибудь. Вот и все, что я хочу сказать. — Возьму на заметку. А теперь можно поговорить на другие темы? Может, о «Ред Сокс»? — Но сначала, как твой куратор, я должен спросить еще кое о чем. А потом мы снова станем просто друзьями, которые вместе пьют кофе. — Давай… — Дэн устало посмотрел на Кейси. — Мы никогда толком не говорили о том, чем ты занимаешься в хосписе. Как помогаешь людям. — Не говорили, — ответил Дэн, — и пускай так и будет. Знаешь, как говорят в конце каждого собрания? «Уходя, оставляйте все увиденное и услышанное в этих стенах». К той стороне моей жизни это тоже относится. — Сколько сторон твоей жизни пострадало от выпивки? Дэн вздохнул: — Ты сам знаешь ответ. Все. — И? Не дождавшись ответа, он добавил: — Персонал «Ривингтона» зовет тебя Доктор Сон. Слухами земля полнится, Дэнно. Дэн сидел молча. На тарелке оставалось еще немного пудинга, а Пэтти его со свету сживет, если не доесть, но аппетит куда-то улетучился. Он давно уже предполагал, что такой разговор возникнет, и знал, что после десяти лет трезвости (и учитывая тот факт, что теперь он и сам курировал пару подопечных) Кейси с уважением отнесется к личным границам, но затрагивать эту тему все равно не хотелось. — Ты помогаешь людям умереть. Не в том смысле, что кладешь подушки на лицо или еще как, этого и в мыслях ни у кого нет, но просто… Не знаю. И, похоже, никто не знает. — Я просто сижу рядом, и все. Немного разговариваю с ними. Если им это нужно. — Ты отрабатываешь Шаги, Дэнно? Считай это Дэн новой темой для разговора, он бы охотно ее поддержал, но ему было известно, что это не так. — Ты же знаешь, что да. Ты — мой куратор. — Да-да, по утрам ты просишь о помощи, а по вечерам — говоришь спасибо. Стоя при этом на коленях. Это первые три шага. Четвертый — про примирение с самим собой и все такое. Как насчет пятого? Всего шагов было двенадцать. Наслушавшись, как их читают вслух в начале каждого собрания, что он посетил, Дэн выучил их наизусть. — Честно признать перед Богом, самим собой и другими людьми свои проступки. — Угу. — Кейси поднес чашку кофе к губам, сделал глоток и поверх этой чашки посмотрел на Дэна. — Ты это сделал? — Большей частью. — Дэн понял, что хочет провалиться сквозь землю. Все равно куда. А еще — впервые за довольно долгое время, — что хочет выпить. — Дай догадаюсь. Себе ты признался во всем, Богу, как ты его не понимаешь — тоже, а вот другому человеку, то есть мне, во всем, да не совсем. Я угадал? Дэн ничего не ответил. — Вот что я думаю, — продолжал Кейси, — и поправь меня, если я ошибаюсь. Восьмой и девятый шаги — это искупление того зла, которое мы натворили тогда, когда находились под мухой двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Я думаю, что твоя работа в хосписе, то важное, что ты делаешь, как-то связана с искуплением. И я думаю, что какой-то свой проступок ты забыть не в силах, потому что тебе до смерти стыдно в нем признаваться. Если все дело только в этом, то ты далеко не первый, поверь мне. Дэн подумал: «Мама». Дэн подумал: «Сахав». Увидел красный кошелек и жалкую пачечку продуктовых талонов. И деньги. Немного. Семьдесят долларов — хватит на четыре дня пьянки. Даже пять, если изо всех сил экономить, а закусывать только для того, чтобы не помереть с голоду. Увидел, как его рука берет эти деньги и кладет в карман. Увидел малыша в футболке «Храбрецов» и разбухшем подгузнике. Подумал: «Малыша звали Томми». И подумал еще — не в первый и не в последний раз: «Я никогда об этом не расскажу». — Дэнно? Ничего не хочешь мне рассказать? Я думаю, хочешь. Не знаю уж, давно ли ты таскаешь на душе этот поганый камень, но можешь снять его прямо здесь и выйти на улицу на сто фунтов легче. Вот как это работает.