— Ты уверена? — Еще вчера днем Дэн играл с Чарли Хэйесом в шашки, и для мужчины с острой формой лейкемии тот казался тем еще живчиком. — Нет, но Аззи сейчас у него. А ты ведь сам говоришь, что… Что Аззи никогда не ошибается. Проработав в хосписе уже шесть лет, Дэн окончательно в этом убедился. Азрил свободно разгуливал по территории хосписа. После обеда он частенько забредал в комнату отдыха, где либо сворачивался калачиком на диване, либо располагался на одном из карточных столов (прямо поверх наполовину сложенных головоломок), словно небрежно брошенная кем-то меховая накидка. Постояльцы вроде бы любили его (если и были какие-то жалобы, то до ушей Дэна они не доходили), и Аззи отвечал им взаимностью. Иногда он запрыгивал на колени к какому-нибудь полумертвому старикану… но легонько, никогда не причиняя боли, что было удивительно при его-то габаритах: весил Аззи никак не меньше двенадцати фунтов. За исключением дневных сиест, Аз редко оставался надолго на одном месте: ему всегда было куда пойти, кого повидать, чем заняться. («Котяра живет по полной», сказала как-то Клодетт Дэнни). Вы могли наткнуться на него в спа, где он, лежа на теплом полу, вылизывал лапу. Или увидеть, как он разлегся на неработающей беговой дорожке в Комнате здоровья. А то, бывает, усядется на какой-нибудь заброшенной каталке и вперит взгляд в нечто, видное лишь котам. Иногда он крался по задней лужайке хосписа с прижатыми к голове ушами, олицетворяя собой охотничий инстинкт, но если и ловил птицу или бурундука, то оттаскивал их на соседние дворы и расправлялся с ними уже там. Комната отдыха была открыта круглосуточно, но Аззи редко заходил туда после того, как постояльцы выключали телевизор и расходились. Когда вечер сменялся ночью и пульс «Дома Ривингтон» замедлялся, Аззи терял покой, патрулируя коридоры, словно караульный на границе вражеской территории. В тусклом свете ночных светильников можно было и не заметить Аззи, даже смотря в его сторону: его мышиного цвета мех сливался с окружающими тенями. К постояльцам Аззи заходил только в том случае, если те были на самом пороге смерти. Тогда он либо проскальзывал внутрь (если дверь номера была не заперта), либо сидел снаружи, обернувшись хвостом и тихонько и вежливо мяукая, мол, впустите меня. А когда его впускали, он запрыгивал к постояльцу на кровать (в «Доме Ривингтон» их всегда называли постояльцами, а не пациентами) и, мурлыча, устраивался поудобнее. Если избранный котом человек не спал, то мог его погладить. Насколько Дэн знал, никто и никогда не просил, чтобы Аззи выставили за дверь. Казалось, они знали, что он пришел к ним как друг. — Кто дежурный врач? — спросил Дэн. — Ты, — тут же ответила Клодетт. — Я о настоящем докторе, ты же понимаешь. — Эмерсон, но когда я ему позвонила, его секретарша меня сразу же обломала. Говорит, от Берлина до Манчестера стоит непроходимый туман, и даже снегоочистители (кроме тех, что на главных магистралях) дожидаются утра. — Понятно, — сказал Дэн. — Я иду. 3 Поработав какое-то время в хосписе, Дэн обнаружил, что среди умирающих тоже есть классовое расслоение. Комнаты в главном корпусе были больше и дороже, чем в Ривингтоне-1 и Ривингтоне-2. В викторианском особняке, где некогда обитала и писала свои романы Хелен Ривингтон, комнаты назывались «апартаментами» и носили имена знаменитых нью-гэмпширцев. Чарли Хэйес обитал в «Алане Шепарде». Чтобы попасть туда, Дэну надо было пройти закоулок у подножия лестницы с торговыми автоматами и несколькими пластиковыми стульями. На одном из них развалился Фред Карлинг, закусывавший крекерами с арахисовым маслом и читавший старый выпуск «Популярной механики». Карлинг был одним из трех санитаров смены с восьми до полуночи. Другие двое дважды в месяц переходили в дневную смену, Карлинг — никогда. По его собственным словам, он был совой. Этот здоровяк с руками, покрытыми татуировками — памятью о байкерском прошлом, попросту отсиживал положенные часы. — Ты смотри! — протянул он. — Никак наш Дэнни! Или ты сегодня в своем секретном амплуа? Дэн все еще толком не проснулся и был не в настроении стебаться. — Что там с мистером Хэйесом? — Ничего. Но кот у него, а это обычно значит, что они вот-вот откинут коньки. — Кровотечения не было? Здоровяк пожал плечами. — Ну, маленько кровило из носа. Я сунул кровавые полотенца в «чумной мешок», как положено. Они в первой прачечной, если хочешь убедиться. Дэн хотел было спросить, как можно охарактеризовать носовое кровотечение, потребовавшее более одного полотенца для ликвидации последствий, словом «маленько», но передумал. Карлинг был бесчувственный чурбан, и Дэн не понимал, зачем его взяли на эту работу — даже в ночную смену, когда большинство гостей либо спало, либо старалось вести себя тихо и никому не мешать. Он подозревал, что кто-то нажал на нужные рычаги. На этом держится мир. Разве его собственный отец не нажал на рычаги, чтобы получить свою последнюю должность — смотрителя в «Оверлуке»? Может быть, это и не бесспорное доказательство того, что протекция — не лучший способ найти работу, но безусловно подкрепляет эту теорию. — Приятного вам вечера, доктор Со-о-о-он! — крикнул ему вслед Карлинг, даже не пытаясь говорить потише. На сестринском посту Клодетт расписывала график приема лекарств, а Дженис Баркер смотрела маленький телевизор, приглушив звук. Шла бесконечная реклама средства для очищения кишечника, но Джен уставилась на экран, вытаращив глаза и раскрыв рот. Она вздрогнула, когда Дэн побарабанил пальцами по барьеру, и он понял, что она не была зачарована зрелищем, а просто наполовину заснула. — Вы можете мне сказать что-нибудь существенное о Чарли? Карлинг ни черта не знает. Клодетт бросила взгляд на коридор, чтобы убедиться, что Фреда Карлинга нет поблизости, но на всякий случай все же понизила голос. — Толку от него, как от бычьего вымени. Я все надеюсь, что его уволят. Дэн оставил свое — аналогичное — мнение при себе. Постоянная трезвость, как он убедился, чудесным образом влияла на умение сдерживаться. — Я заходила к нему пятнадцать минут назад, — сказала Джен. — Мы стараемся заглядывать почаще, когда мистер Кис-Кис наносит им визит. — Аззи давно уже там? — Он мяукал под дверью, когда мы в полночь заступили на смену, — ответила Клодетт, — так что я его впустила. Аззи прыгнул прямиком на кровать. Ты знаешь, как он обычно делает. Я хотела тебе позвонить, но Чарли не спал и реагировал на окружающее. Я поздоровалась, он ответил и стал гладить Аззи. Так что я решила подождать. Где-то через час у него пошла носом кровь. Фред его умыл. Пришлось ему сказать, чтобы положил полотенца в «чумной мешок». «Чумными мешками» персонал называл растворимые пластиковые пакеты, в которых хранились одежда, белье и полотенца, загрязненные физиологическими жидкостями или тканями. Таковы были правила в этом штате, установленные, чтобы предотвратить распространение переносимых с кровью патогенов. — Когда я заглянула к нему минут сорок-пятьдесят назад, — сказала Джен, — он спал. Я потрясла его за плечо. Он открыл глаза, и они были налиты кровью. — Тогда я позвонила Эмерсону, — вставила Клодетт. — И когда его секретарша сказала мне «фигушки», я вызвала тебя. Ты спустишься? — Да. — Удачи, — сказала Джен. — Звони, если что. — Ладно. Почему ты смотришь рекламу средства для очищения кишок, Дженни? Или это слишком личный вопрос? Она зевнула. — В такое время показывают только ее и еще рекламу бюстгальтера «Ах Бра». Он у меня уже есть. 4 Дверь номера «Алан Шепард» была полуоткрыта, но Дэн все равно постучался. Не услышав ответа, он открыл ее до конца. Кто-то (наверное, одна из медсестер — Фред Карлинг на такое бы не сподобился) слегка приподнял изголовье кровати. Чарли Хэйес был накрыт простыней до самой груди. Девяностооднолетний старик был таким худым и бледным, что, казалось, его и вовсе нет. Дэну пришлось простоять без движения тридцать секунд, чтобы удостовериться, что пижамная рубашка старика поднимается и опускается. У жалкого костлявого бедра свернулся калачиком Аззи. Когда Дэн вошел в комнату, кот уставился на него своими непроницаемыми глазами. — Мистер Хэйес? Чарли? Чарли глаз не открыл. Веки его были синюшными. Под глазами кожа была еще темнее, фиолетово-черного цвета. Когда Дэн подошел к кровати, он увидел еще один цвет: корку запекшейся крови под каждой ноздрей и в уголке обрамленного складками рта. Дэн прошел в ванную, взял губку, смочил ее водой, выжал. Когда он вернулся к кровати, Аззи поднялся и легонько переступил на другую сторону спящего, давая Дэну присесть. Простыня сохранила тепло кошачьего тела. Дэн осторожно вытер кровь у Чарли под носом. А когда вытирал рот, старик открыл глаза. — Дэн. Это же ты? А то что-то у меня глаза затуманились. Не затуманились, а налились кровью. — Как вы себя чувствуете, Чарли? Вам больно? Если да, то я попрошу Клодетт принести вам обезболивающее. — Нет, боли нет, — ответил Чарли. Мельком взглянув на Аззи, Чарли снова смотрел на Дэна. — Я знаю, почему он здесь. И я знаю, почему здесь ты. — Я здесь потому, что меня разбудил ветер. А Аззи просто слонялся в поисках компании. Кошки — ночные животные, сами знаете. Дэн поднял рукав пижамы Чарли, чтобы измерить пульс, и увидел четыре фиолетовых синяка на стариковской руке-палочке. На поздних стадиях у больных лейкемией оставались следы чуть ли не от взгляда, но тут были отметины от пальцев, и Дэн отлично знал, кто их оставил. За годы трезвости он научился сдерживаться, но его грозный нрав никуда не делся, как не делось периодическое и почти нестерпимое желание выпить. «Карлинг, сукин ты сын. Что, старик недостаточно быстро шевелился? Или ты обозлился, что вместо чтения журналов и поедания этих блядских крекеров тебе пришлось останавливать кровотечение?» Он старался не показать своих чувств, но Аззи, казалось, все понял и тревожно мяукнул. При других обстоятельствах Дэн задал бы кое-кому парочку вопросов, но сейчас у него было дело поважнее. Аззи снова не ошибся: Дэну хватило одного прикосновения к старику, чтобы понять это. — Я боюсь, — еле слышно прошептал Чарли. Тише, чем мерный гул ветра за окном. — Думал, не буду, а все равно боюсь. — Бояться нечего. Вместо того чтобы измерить старику пульс, — все равно особого смысла в этом не было, — Дэн взял его руку в свою. Увидел, как четырехлетние сынишки-близнецы Чарли катаются на качелях. Увидел, как жена Чарли задергивает в спальне занавески. На ней нет ничего, кроме кружевной комбинации, которую муж подарил ей на первую годовщину свадьбы. Она поворачивается к нему, ее конский хвост падает на плечо, а лицо светится улыбкой, говорящей «да». Дэн увидел трактор с полосатым зонтиком над сиденьем. Почуял запах бекона и услышал «Лети со мной» Фрэнка Синатры, которая лилась из старенького радио на заваленном инструментами верстаке. Увидел, как в полном дождя колесном колпаке отражается красный сарай. Дэн ел голубику, свежевал оленя и рыбачил на каком-то далеком озере, поверхность которого рябила под осенним дождем. Ему было шестьдесят, и он танцевал с женой в зале «Американского легиона». Ему было тридцать, и он колол дрова. Ему было пять, и он, одетый в шорты малыш, тащил за собой красную тележку. Потом картинки слились воедино, как сливаются тасуемые карты в руках у шулера; ветер с гор пригонял все новый и новый снег, а здесь, в комнате, стояла тишина и светились торжественные и серьезные глаза Аззи. В такие минуты Дэн понимал свое предназначение. В такие минуты он не сожалел ни о боли, ни о горе, ни о гневе и страхе: ведь именно они привели его сюда, в эту комнату с воющим за окнами ветром. Чарли Хэйес подошел к границе. — Ада я не боюсь. Я прожил хорошую жизнь, да и не верю я в подобное место. Я боюсь, что не будет вообще ничего. — Дыхание его сбилось. В уголке правого глаза набухла кровавая слезинка. — Ведь ДО не было ничего — мы все это знаем — так почему же что-то должно быть ПОСЛЕ? — Но ведь есть. — Дэн протер лицо Чарли влажной губкой. — Мы никогда не заканчиваемся по-настоящему, Чарли. Не знаю, как такое может быть и что означает, но знаю, что это правда. — Ты поможешь мне перейти? Говорят, ты помогаешь людям. — Да. Я помогу. — Дэн взял старика и за вторую руку. — Вам надо всего лишь уснуть. А когда проснетесь — а вы проснетесь — все будет намного лучше. — Небеса? Ты о небесах? — Не знаю, Чарли. Сегодня энергия била ключом: Дэн чувствовал, как она течет по их сплетенным рукам, словно ток, и наказал себе быть помягче. Часть его вселилась в ветхое тело, которое уже отключало (пожалуйста поторопись) чувство за чувством. Дэн вселился в разум (поторопись пожалуйста время пришло) который нисколько не притупился и который осознавал, что мыслит свои последние мысли… по крайней мере, в облике Чарли Хэйеса. Налитые кровью глаза закрылись. Открылись снова. Очень медленно. — Все хорошо, — сказал Дэн. — Вам просто надо уснуть. Сон поможет вам. — Так ты это называешь? — Да. Я называю это сном, и бояться его не надо. Он не навредит вам.