Дьюма-Ки
Часть 10 из 123 Информация о книге
KamenDoc to EFreel9
13:22
9 декабря
Тогда ОТКАПЫВАЙТЕ!
Кеймен
Два дня спустя, когда Джек приехал, чтобы спросить, не отвезти ли меня куда, я ответил, что хочу поехать в книжный магазин и купить книгу о творчестве Салмана Дали.
Джек рассмеялся.
— Я думаю, вы говорите о Сальвадоре Дали. Если только речь не о том парне, который попал в беду из-за своей книги. Не могу вспомнить название.
— «Сатанинские стихи»,[29] — без запинки ответил я. Память, она такое выкидывает, не правда ли?
Когда я вернулся с богато иллюстрированной книгой (она обошлась мне в невероятные сто девятнадцать долларов, даже с дисконтной картой сети книжных магазинов «Барнс-и-Нобл»; к счастью, после развода у меня осталось несколько миллионов), на автоответчике мигала надпись: «Получено сообщение». Звонила Илзе, и её сообщение показалось загадочным только при первом прослушивании.
«Мама собирается тебе позвонить, — услышал я. — Я сделала всё, что могла, папуля, напомнила обо всех случаях, когда шла ей навстречу, ещё упрашивала, как могла, и буквально умоляла Лин, так что скажи „да“, хорошо? Скажи „да“. Ради меня».
Я сел, принялся за «Тейбл ток пай», о котором чуть раньше мечтал, но теперь совсем уже и не хотел, затем полистал мою дорогую иллюстрированную книгу и подумал (уверен, оригинальностью моя мысль не отличалась): «Что ж, привет, Дали». Не все картины произвели на меня впечатление. Во многих случаях я сделал вывод, что смотрю на работу талантливого прохвоста, который просто проводил время в своё удовольствие. Однако некоторые репродукции зацепили меня за живое, а несколько — испугали, совсем как моя установленная на горизонт раковина. Тигры, плывущие над откинувшейся назад обнажённой женщиной. Летящая роза. Одна картина, «Лебеди, отражённые в слонах», показалась такой странной, что я едва смог заставить себя посмотреть на неё… но мой взгляд продолжал к ней возвращаться.
Чем я на самом деле занимался, так это ждал телефонного звонка от моей почти-бывшей-жены, приглашения вернуться в Сент-Пол на Рождество и встретить праздник с ней и девочками. В конце концов телефон зазвонил, и когда она сказала: «Я обращаюсь к тебе с этим приглашением, хотя иду против своей воли», — я едва подавил желание отбить этот кручёный мяч ударом за пределы поля: «А я принимаю его, хотя иду против своей воли». Ответил: «Понимаю». Потом спросил: «Как насчёт того, чтобы мне прилететь в канун Рождества?» И когда она ответила: «Очень хорошо», — готовность к борьбе ушла из её голоса. Спор о том, а не провести ли мне с семьёй побольше времени, закончился, даже не начавшись. И идея поездки домой сразу потеряла большую часть своей привлекательности.
«ОТКАПЫВАЙТЕ», — написал Кеймен большими буквами. Я подозревал, что, уехав сейчас, я, наоборот, мог всё зарыть. Нет, на Дьюма-Ки я бы вернулся… но это не означало, что я вновь наткнусь на ту же золотую жилу. Прогулки, картины. Одно подпитывало другое. Я не знал, как именно, да и не нуждался в этом знании.
Но Илли. «Скажи „да“. Ради меня». Она знала, что я скажу «да», и не потому, что я всегда отдавал ей предпочтение (думаю, как раз это Лин знала). Просто она всегда довольствовалась столь малым и крайне редко о чём-то просила. И потом, слушая её сообщение, я вспомнил, как в тот день, когда дочери навестили меня на озере Фален, Илли начала плакать, приникнув ко мне и спрашивая, почему всё не может стать, как прежде. «Потому что так не бывает», — думаю, ответил я, но, возможно, пару дней мне казалось, что прежнее всё-таки может вернуться… или некое подобие прежнего. Илзе было девятнадцать, вероятно, она переросла своё последнее детское Рождество, но, возможно, вполне заслужила ещё одно — с семьёй, в которой выросла. И Лин имела право на такое Рождество. Навыков выживания у неё было больше, но она вновь прилетала домой из Франции, и вот это кое о чём мне говорило.
Хорошо, решил я, поеду. Буду паинькой и, само собой, возьму с собой Ребу, на случай, если накатит приступ ярости. Они сходили на нет, но, разумеется, что на Дьюма-Ки могло вызывать ярость, за исключением моей забывчивости или хромоты? Я позвонил в чартерную авиакомпанию, услугами которой пользовался пятнадцать лет, и заказал «Лирджет» на девять утра двадцать четвёртого декабря для перелёта из Сарасоты в международный аэропорт Миннеаполиса-Сент-Пола. Я позвонил Джеку, и тот ответил, что с удовольствием отвезёт меня в «Долфин-эвиэйшн» двадцать четвёртого и заберёт двадцать восьмого. А потом, когда я полностью закончил подготовку к отъезду, позвонила Пэм, чтобы сказать, что всё отменяется.
vi
Отец Пэм, отставной военный моряк, в последний год двадцатого столетия вместе с женой перебрался в Палм-Дезерт, штат Калифорния. Они поселились в одном из огороженных стеной коттеджных посёлков, в котором жила одна афроамериканская пара (для соблюдения политкорректности) и четыре еврейские пары (из тех же соображений). Дети и вегетарианцы на территорию не допускались. Жителям полагалось голосовать за республиканцев и заводить маленьких собачек с ошейниками, украшенными стразами, с глупыми глазками и с кличками, которые оканчивались на букву «и». Тэффи? Отлично! Кэсси? Ещё лучше! Рифифи? Полный блеск! У отца Пэм обнаружили рак прямой кишки. Меня это не удивило. Соберите вместе столько белых говнюков, и вы увидите, что это заразная болезнь.
Ничего этого я жене не сказал. Она начала разговор спокойно, а потом расплакалась.
— Ему назначили химиотерапию, но мама говорит, это может означать, что уже появились мекас… месасс… ох, не могу вспомнить это грёбаное слово, говорю совсем как ты! — А потом, всё ещё всхлипывая, но шокированным и смиренным голосом добавила: — Извини, Эдди, как я могла!
— Ничего страшного, — ответил я. — Ты хотела сказать, что у него появились метастазы.
— Да, спасибо. В любом случае этим вечером ему сделают операцию по удалению основной опухоли. — Она вновь заплакала. — Не могу поверить, что такое происходит с моим отцом.
— Ну что ты так разволновалась. Нынче они творят чудеса. Я тому живой пример.
То ли она не считала меня чудом, то ли не хотела это обсуждать.
— В любом случае Рождество здесь отменяется.
— Разумеется.
А по правде? Я обрадовался. Чертовски обрадовался.
— Я вылетаю в Палм завтра. Илзе приедет в пятницу. Мелинда — двадцатого. Полагаю… учитывая, что с моим отцом ты не особо ладил…
Она ещё мягко выразилась, если вспомнить, что однажды мы с тестем едва не подрались после того, как он назвал демократов «дерьмократами».
— Если ты думаешь, что у меня нет желания присоединяться к тебе и девочкам на Рождество в Палм-Дезерт, то ты права. С деньгами у тебя всё в порядке, и, надеюсь, твои родители поймут, что я имею к этому кое-какое отношение…
— Не думаю, что сейчас самое время заводить речь о твоей грёбаной чековой книжке!
Ярость вернулась, мгновенно. Выскочила, как чёрт из вонючей табакерки. Мне хотелось сказать: «А пошла ты на хер, крикливая сука!» Но я промолчал. В какой-то степени и потому, что мог произнести «крикливая сумка» или «красивая утка». Подсознательно я это понимал.
Но сдержался едва-едва.
— Эдди? — Это прозвучало резко, с готовностью ввязаться в драку, если будет на то моё желание.
— Я не заводил речь о моей чековой книжке, — сказал я, внимательно прислушиваясь к каждому слову. Вроде бы слова правильные, и каждое — в положенном месте. Сразу стало легче. — Я лишь говорю, что моё лицо у кровати твоего отца не ускорит его выздоровления. — От злости (или ярости) я едва не добавил, что не хотел бы видеть и его лицо у своей кровати. Вновь слова удалось сдержать, но меня уже прошиб пот.
— Хорошо. С этим понятно. А что ты будешь делать на Рождество?
«Рисовать закат, — подумал я. — Может, сумею перенести его на бумагу».
— Меня, возможно, пригласят разделить рождественский обед с Джеком Кантори и его семьёй, если, разумеется, я буду хорошо себя вести, — слукавил я. — Джек — молодой парень, который работает у меня.
— Голос у тебя лучше. Крепче. Ты по-прежнему забываешь слова?
— Не знаю. Не могу вспомнить.
— Это очень смешно.
— Смех — лучшее лекарство. Я читал об этом в «Ридерс дайджест».
— А как твоя рука? Фантомные ощущения остаются?
— Нет, — солгал я. — Полностью исчезли.
— Хорошо. Отлично. — Пауза, а потом: — Эдди?
— По-прежнему на связи, — ответил я. С тёмно-красными полукружьями на ладонях, от крепко сжатых в кулаки пальцев.
Последовала долгая пауза. Телефонные линии больше не шипели, и в них ничего не щёлкало, как во времена моего детства, но я слышал, как тихонько вздыхают разделявшие нас мили. Точно так же вздыхал Залив, когда океан отступал от берега. Потом раздался её голос:
— Жаль, что всё так получилось.
— Мне тоже, — ответил я, а после того, как она положила трубку, взял одну из моих самых больших раковин и едва не запустил ею в экран телевизора. Вместо этого прохромал через комнату, открыл дверь и швырнул раковину через пустынную дорогу. К Пэм ненависти я не испытывал (точно не испытывал), но что-то определённо ненавидел. Может, прошлую жизнь.
Может, только себя.
vii
ifsogirl88 to EFreel9
9:05
23 декабря Дорогой папуля!
Врачи мало что говорят, но от результатов операции дедушки я ничего хорошего не жду. Разумеется, всё дело, возможно, в маме. Она ездит к дедушке каждый день, берёт с собой бабушку и пытается выглядеть оптимисткой, но ты ведь знаешь, она не из тех, у кого надежда умирает последней. Я хочу приехать и повидаться с тобой. Я посмотрела расписание авиарейсов, и есть возможность прилететь 26 декабря. Самолёт прибывает в 18:15 по вашему времени. Я смогу остаться на 2 или 3 дня. Пожалуйста, скажи «да»! И ещё я смогу привезти подарки, вместо того, чтобы отправлять их по почте. Люблю…
Илзе.
P.S. У меня есть личные новости.
Размышлял ли я над ответом или руководствовался исключительно интуицией? Не могу вспомнить. Может, ни то, ни другое.
Может, всё решило третье: моё желание повидаться с Илзе. В любом случае ответил я почти сразу.
EFreel9 to ifsogirl88 9:17
23 декабря
Илзе, конечно, приезжай!
Согласуй всё с мамой, и я встречу тебя в аэропорту с Джеком Кантори, моим рождественским эльфом. Я надеюсь, тебе понравится мой дом, который я называю «Розовая громада». Одно условие: ты не поедешь, не поставив маму в известность и не получив её одобрения. Ты знаешь, сколь многое нам пришлось пережить, но теперь, надеюсь, всё позади. Я думаю, ты поймёшь.
Папа.