– Наверное, вам пора возвращаться к себе. Попытайтесь заснуть. Если вы правы, завтра нас ждет очень непростой день. – Одну минутку. Я пришла сюда еще по одной причине. Лучше вам сесть. 16 Хотя Холли стала намного увереннее в себе и сильнее характером, чем в тот день, когда ей посчастливилось встретить Билла Ходжеса, ей все равно было сложно говорить людям, что они в чем-то не правы и им следует пересмотреть свое отношение к тем или иным вопросам. Та, прежняя Холли была вечно испуганной, робкой мышкой, которая нередко задумывалась о том, что, возможно, самоубийство станет спасением от постоянного ужаса перед жизнью, ощущения собственной никчемности и непреходящего чувства стыда. В тот день, когда Билл присел рядом с ней на скамейку у здания похоронной конторы, куда она не могла заставить себя войти, Холли мучило ощущение, что она потеряла что-то критически важное; не просто бумажник с кредитными картами, а целую жизнь, которую она могла бы прожить, если бы все сложилось чуть-чуть иначе или если бы Бог посчитал нужным добавить в ее организм каких-то важных гормонов. Кажется, это ваше, сказал Билл одним взглядом. Вот, уберите поглубже в карман. Но теперь Билла нет, а есть совершенно другой человек, во многом похожий на Билла: такой же умный, такой же добрый, временами веселый и, самое главное, такой же упорный. Холли не сомневалась, что Биллу понравился бы детектив Ральф Андерсон, потому что Ральф, как и сам Билл, не бросал начатое расследование и стремился восстановить справедливость. И все же они очень разные. Причем дело не только в значительной разнице в возрасте: Ральф был на тридцать лет младше Билла в год его смерти. Билл никогда бы не совершил ту ошибку, которую совершил Ральф, поторопившись арестовать Терри Мейтленда на глазах всего города, предварительно не разобравшись со всеми деталями дела. И это только одно из многих различий между ними, и, наверное, даже не самое важное, как бы Ральф ни терзался. Господи, помоги мне сказать ему все, что нужно, потому что другого шанса уже не будет. И пусть он меня услышит. Господи, пожалуйста, пусть он меня услышит. Она сказала: – Вы и все остальные всегда говорите о чужаке в сослагательном наклонении. – Я не совсем понимаю, о чем вы, Холли. – Мне кажется, понимаете. «Если он существует». «Допустим, что он существует». «При условии, что он существует». Ральф молчал. – Мне все равно, что думают остальные, но мне нужно, чтобы вы поверили, Ральф. Мне нужно, чтобы вы поверили. Я сама верю, но одной меня мало. – Холли… – Нет, – яростно сказала она. – Нет. Пожалуйста, выслушайте меня. Я понимаю, как это звучит. Как бред сумасшедшего. Для вас мысль об Эль Куко – дикая и неприемлемая, но чем она отличается от мыслей обо всех других ужасах, творящихся в мире? Я говорю не об авариях или стихийных бедствиях. Я говорю о людях. О том, что люди делают с людьми. Разве Тед Банди – не тот же Эль Куко, не тот же оборотень с двумя лицами: одним – для родных и знакомых и совершенно другим – для тех женщин, которых он убивал? Последним, что эти женщины видели в жизни, было его лицо, его внутреннее лицо, лицо Эль Куко. И он такой не один. Есть и другие. Они среди нас. Совсем рядом. Вы сами знаете, должны знать. Это не люди, это инопланетяне. Чудовища за пределами нашего понимания. В них вы верите. Кого-то вы лично отправили в тюрьму. Может быть, видели их казнь. Ральф молчал, размышляя над ее словами. – Позвольте задать вам вопрос, – сказала Холли. – Если бы того мальчика убил Терри Мейтленд, если бы Терри Мейтленд разорвал в клочья ребенка и изнасиловал его веткой дерева, это было бы объяснимо? Вам было бы проще поверить в зло, что скрывается в человеке, чем в эту тварь, прячущуюся в пещерах? Вы смогли бы сказать себе: «Я понимаю, какая тьма скрывалась под маской тренера детской спортивной команды и законопослушного гражданина. Я точно знаю, что пробудило в нем зверя»? – Нет. Я не раз сталкивался с людьми, совершавшими страшные, жуткие преступления – одна женщина утопила в ванне свою новорожденную дочь, – но я никогда не понимал, что ими движет. Как правило, они сами не понимали. – Я тоже не понимала, почему Брейди Хартсфилд задался целью убить себя на концерте и забрать с собой тысячу невинных детей. Я прошу очень немногого, но это важно. Поверьте в него. Хотя бы на ближайшие двадцать четыре часа. Вы сможете выполнить мою просьбу? – Если я скажу «да», вам удастся заснуть? Она кивнула, не сводя с него пристального взгляда. – Тогда я верю. На ближайшие двадцать четыре часа. Эль Куко существует. Пока непонятно, прячется он в Мэрисвиллском провале или нет, но он существует. Холли шумно выдохнула и поднялась со стула. Вся взъерошенная, растрепанная, футболка навыпуск, пиджак перекошен на одну сторону. Такая милая и до ужаса хрупкая, подумал Ральф. – Хорошо. Я иду спать. Ральф проводил ее до двери. Когда Холли шагнула за порог, он сказал: – Нет конца у Вселенной. Она серьезно кивнула: – Все верно. Ни конца, ни края. Спокойной ночи, Ральф. Мэрисвиллский провал 27 июля 1 Джек проснулся в четыре утра. За окном дул сильный ветер, и у Джека болело все тело. Не только шея, но и руки, и ноги, и зад, и живот. Как будто он весь обгорел на солнце. Он откинул одеяло, сел на край кровати и включил тусклую лампу на тумбочке. На коже ничего не было, но боль была. Она шла изнутри. – Я сделаю все, что ты хочешь, – сказал он своему незримому гостю. – Я их остановлю. Честное слово. Гость ничего не ответил. То ли не захотел отвечать, то ли его просто не было рядом. Во всяком случае, сейчас. Но раньше он был, точно был. У этого чертова амбара в Каннинге. Одно легкое, почти нежное касание, но и этого хватило. Теперь отрава распространилась по всему его телу. Канцерогенная отрава. И сейчас, сидя в номере в этом паршивом мотеле, задолго до рассвета, Джек уже не был уверен, что таинственный гость действительно сможет забрать назад свой зловещий подарок, но что ему оставалось? Придется попробовать. И если его опасения оправдаются… – Я застрелюсь? – От этой мысли ему стало чуть легче. У его матери такой возможности не было. Он повторил уже решительнее: – Я застрелюсь. Больше никаких похмелий. Никаких возвращений домой с тщательным соблюдением скоростного режима и остановками на всех светофорах, никаких страхов, что его остановит дорожный патруль и он надышит им в трубку не меньше одного промилле, а то и одну целую две десятых. Никаких звонков от бывшей жены с напоминанием, что он снова задерживает ежемесячный чек. Как будто он сам не знает. Вот интересно, что она станет делать, когда эти выплаты прекратятся? Ей придется устроиться на работу. Вот досада! И она больше не будет целыми днями просиживать дома и смотреть «Эллен» и «Судью Джуди». Какая жалость. Он оделся и вышел на улицу. Ветер был не то чтобы холодным, но все равно пробирал до костей. Когда Джек уезжал из Флинт-Сити, там было жарко, и он не подумал о том, чтобы взять куртку. И смену одежды. И даже зубную щетку. В этом весь ты, дорогой. Он прямо слышал голос бывшей жены. В этом весь ты. Вечно не вовремя и без гроша в кармане. Легковушки, пикапы и несколько кемперов стояли, уткнувшись носами в здание мотеля, точно щенки, сосущие материнское молоко. Джек прошелся вдоль ряда машин и убедился, что синий внедорожник Андерсона и его веселой компании все еще здесь. Значит, они спят у себя в номерах и наверняка видят приятные сны, в которых нет боли. Пару минут он развлекал себя мыслью о том, чтобы пройтись по их комнатам и пристрелить всех до единого, одного за другим, прямо сейчас. Мысль была привлекательной, но совершенно дурацкой. Во-первых, он не знал, где именно они расположились. Во-вторых, кто-нибудь (не обязательно Андерсон) непременно начнет отстреливаться. Это Техас. Местным нравится думать, что они до сих пор живут во времена лихих ковбоев и бравых стрелков. Нет, лучше дождаться в засаде там, куда, по словам его гостя, Андерсон и компания могут приехать в любой момент и где он быстро положит их всех и уйдет безнаказанным; там, где на мили вокруг – ни единой живой души. Если гость сможет забрать свою убийственную отраву, когда Джек исполнит его поручение, все закончится хорошо. Если нет, Джек возьмет табельный «глок», сунет ствол в рот и нажмет спусковой крючок. Мысли о бывшей женушке, которой придется устроиться официанткой или швеей на перчаточную фабрику и вкалывать еще лет двадцать, грели душу, но не являлись решающим фактором. Он не хотел умирать так же страшно, как умирала мать, когда ее кожа лопалась при малейшей попытке пошевелиться. Вот он, решающий фактор. Дрожа, словно в ознобе, он сел в машину и поехал к Мэрисвиллскому провалу. Луна, похожая на холодный белый камень, опустилась к самому горизонту. Джека трясло, колотило так сильно, что он пару раз выезжал на встречную полосу. Но это было не страшно; все фуры ездили либо по федеральной трассе, либо по шоссе номер 190. На проселочной дороге в этот безбожно ранний час не было никого, кроме Джека Хоскинса. Когда двигатель прогрелся, Джек включил печку на полную мощность, и ему стало легче. Боль в ногах вроде бы отпустила. Однако шея болела по-прежнему, и когда он растер ее, на ладони остались чешуйки отмершей кожи. Ему пришло в голову, что, может быть, жгучее пятно на шее – это и вправду самый обыкновенный солнечный ожог, а все остальное он просто додумал. Все у него в голове. Психосоматика, как мигрени его бывшей женушки. Могут ли психосоматические боли вырвать человека из крепкого сна? Этого Джек не знал, но знал, что ночной гость, прятавшийся за душевой шторкой, действительно был в его доме – настоящий, взаправдашний, – и с такими гостями шутить не стоило. Таких гостей надо слушаться беспрекословно. К тому же был еще Ральф, мать его, Андерсон, который вечно к нему придирался. Мистер Мнения-Нет, из-за которого Джека сорвали из отпуска на три дня раньше. Потому что малыша Ральфи отстранили от дел, да, именно что отстранили. Никакой это не принудительный отпуск, что бы там ни говорили. Именно из-за Ральфа, мать его, Андерсона Джеку пришлось ехать в область Каннинг вместо того, чтобы спокойно сидеть в маленьком домике, смотреть кино на DVD и пить водку с тоником. Когда он свернул у рекламного щита («ЗАКРЫТО НА НЕОПРЕДЕЛЕННЫЙ СРОК»), его внезапно осенило: Ральф, мать его, Андерсон нарочно отправил его в Каннинг! Он наверняка знал, что там дожидается гость, и знал, что этот гость собирается сделать. Малыш Ральфи давно мечтает избавиться от Джека, и если включить этот фактор в расчеты, все сразу становится на свои места. Эта логика не вызывала сомнений. Вот только малыш Ральфи не учел, что человек с татуировками его надует. Чем теперь все закончится, можно лишь гадать. Джеку виделось три вероятных исхода. Вариант номер раз: может быть, гость все же избавит его от отравы, разъедающей тело изнутри. Вариант номер два: если это психосоматика, все пройдет само собой. И вариант номер три: это не психосоматика, это по-настоящему, и гость не сможет забрать болезнь. Но как бы все ни обернулось, мистеру Мнения-Нет живым не уйти. Джек пообещал это себе, не гостю. Себе. Андерсон отправится в небытие, и остальные вместе с ним. Он уложит их всех. Джек Хоскинс, американский снайпер. Он подъехал к заброшенной билетной кассе и обогнул заградительную цепь. Возможно, ветер утихнет, когда взойдет солнце и температура начнет подниматься, но пока что он дул – и достаточно сильно, – взметая в воздух облака пыли. И это было очень кстати. Ральф и компания не заметят его следов. Если вообще приедут. – А если они не приедут, ты все равно меня вылечишь? – спросил он вслух, не ожидая ответа. Но ответ пришел. Обязательно. Будешь как новенький. Это был его собственный голос или чей-то еще? Какая разница? 2 Джек проехал мимо заброшенных туристических домиков, искренне не понимая людей, тративших деньги – и, наверное, немалые, – чтобы провести отпуск, разгуливая по пещерам в техасской глуши. Им что, больше некуда было поехать? Йосемитский национальный парк? Большой каньон? Даже самый большой в мире моток бечевки и то интереснее каких-то пещер в Пыльной Заднице, штат Техас. Он поставил машину там же, где и вчера, рядом со зданием служебного гаража. Достал из бардачка фонарик, из багажника – винчестер и коробку патронов. Рассовав патроны по карманам, направился к дорожке, ведущей наверх, но передумал, вернулся к заброшенному гаражу и посветил фонариком в пыльное окошко в подъемной двери, рассудив, что внутри может быть что-то, что ему пригодится. Ничего годного там не оказалось, но Джек все равно улыбнулся, увидев покрытую слоем пыли малолитражку. Может быть «хонду». Или «тойоту». На заднем стекле была надпись: «МОЙ СЫН – ЛУЧШИЙ УЧЕНИК В СРЕДНЕЙ ШКОЛЕ ФЛИНТ-СИТИ!» Несмотря на отраву, рудиментарные детективные навыки Джека все же остались при нем. Гость где-то здесь; он приехал из Флинт-Сити на этой машине, безусловно, украденной. Чувствуя себя гораздо бодрее (и даже проголодавшись, впервые с той ночи, когда эта жуткая татуированная рука взялась за краешек душевой шторки), Джек вернулся к машине и залез в бардачок. Там нашлась упаковка печенья с арахисовой пастой и полпачки мятных пастилок. Явно не завтрак для чемпионов, но все-таки лучше, чем ничего. Он пошел вверх по тропинке, жуя на ходу. Винчестер он держал в левой руке. На чехле был ремень, но Джек побоялся вешать его на плечо. А вдруг ремень натрет шею? Может быть, даже до крови? Набитые патронами карманы бились о ноги при каждом шаге. У деревянного щита с индейцем (вождь Ваху подтверждал, что Кэролин Аллен сосет его краснокожий елдак) Джек остановился, пораженный внезапной мыслью. Любой, кто поднимется по дорожке, ведущей к туристическим домикам, увидит его внедорожник, припаркованный у гаража, и наверняка удивится. Джек подумал, что, наверное, стоит вернуться и переставить машину, но решил, что зря беспокоится. Если Ральф и компания все же заявятся, они остановятся у главного входа. Как только они выйдут из машины, чтобы осмотреться, Джек откроет огонь с вершины холма и уложит двоих или даже троих, прежде чем они сообразят, что происходит. Остальные разбегутся, как курицы в грозу. Но спрятаться не успеют. Джек достанет их раньше. Незачем волноваться, что они увидят его машину со стороны домиков. Мистер Мнения-Нет и компания не пройдут дальше парковки. 3 В темноте, даже с фонариком, подъем к вершине холма оказался коварным. Поэтому Джек не спешил. Проблем хватает и так, и лучше бы обойтись без падений и переломов. Когда он добрался до своего наблюдательного поста под каменистым уступом, в небе уже показались первые робкие проблески рассвета. Луч фонарика высветил ржавые вилы, которые Джек здесь оставил вчера. Он хотел их поднять, но тут же отдернул руку. Будем надеяться, это не знак свыше. Не предзнаменование на сегодняшний день. Однако ирония ситуации не укрылась от Джека даже в его теперешнем положении. Он взял эти вилы, чтобы отгонять змей, а теперь рядом с ними (и частично на них) лежала змея. Не какая-нибудь, а гремучая. И довольно большая, настоящий монстр. Он не мог в нее выстрелить. Во-первых, убить змею выстрелом с первого раза не так уж просто, и если он ее ранит, она разъярится и скорее всего нападет, а Джек, когда ездил в Типпит, не подумал купить сапоги или высокие ботинки и сейчас был в кроссовках. Во-вторых, пуля может отрикошетить куда угодно, в том числе и в него самого. Держа винтовку за край приклада, он медленно вытянул руку, подцепил стволом дремлющую змею и резким рывком перебросил ее себе за спину. Она грохнулась на дорожку в двадцати футах от Джека, свернулась кольцом и начала издавать звуки, похожие на перестук бусин в погремушке из тыквы. Джек схватил вилы, шагнул вперед и ткнул ими в змею. Та уползла в щель между двумя валунами и скрылась из виду. – Вот и правильно. Уходи, – сказал Джек. – И больше не возвращайся. Это мое место.