В ту июльскую ночь со среды на четверг луна взошла ярко-оранжевой и огромной, как гигантский тропический фрукт. Но ближе к утру, когда Фред Питерсон вышел на задний двор и вскарабкался на табуретку, на которую столько раз закидывал ноги во время воскресных трансляций футбольных матчей, луна превратилась в холодную серебряную монетку высоко в небе. Фред набросил петлю на шею и подтянул узел так, чтобы тот лег сбоку под нижней челюстью, согласно инструкции из статьи в «Википедии» (снабженной наглядной иллюстрацией). Другой конец веревки он привязал к ветке черемухи, точно такой же, как за забором на заднем дворе у Ральфа Андерсона, хотя эта черемуха была старше и росла здесь с тех времен, когда американский бомбардировщик сбросил свой смертоносный груз на Хиросиму (поистине сверхъестественное событие для японцев, которые наблюдали за взрывом издалека и поэтому не испарились на месте). Неустойчивая табуретка качалась у него под ногами. Он слушал стрекот сверчков, подставляя вспотевшие, разгоряченные щеки легкому ночному ветерку – прохладному и приятному после жаркого дня, в преддверии еще одного жаркого дня, которого Фред уже не увидит. Отчасти его решение покончить с собой, оборвав род Питерсонов из Флинт-Сити, объяснялось надеждой, что Фрэнк, Арлин и Олли ушли не слишком далеко. Возможно, он еще успеет их догнать. Но главной причиной была невыносимая мысль о том, что завтра утром ему предстоит хоронить сразу двух близких людей, чьим погребением занимается та же контора – братья Донелли, – которая организует похороны человека, виновного в их смерти. Фред понимал, что ему просто не хватит на это сил. Он в последний раз оглядел двор и спросил себя, вправду ли хочет этого. Ответ был «да», и Фред без дальнейших раздумий отпихнул ногой табуретку, ожидая услышать треск ломающихся позвонков, прежде чем перед ним откроется тоннель света – тоннель, где в конце его встретит семья, и они все вместе уйдут к другой, лучшей жизни, в которой никто не насилует и не убивает невинных детей. Треска не было. Видимо, Фред невнимательно читал статью в «Википедии» и пропустил тот кусок, где говорилось, что нужен довольно большой перепад высоты, чтобы сломать шею мужчине весом двести пять фунтов[8]. Он не умер мгновенно, он стал задыхаться. Когда веревка сдавила горло и глаза Фреда вылезли из орбит, в нем проснулся инстинкт выживания – вспыхнул ярким светом, взревел в голове тревожной сиреной. Буквально за три секунды тело взяло верх над мозгом, и желание умереть сменилось бешеной волей к жизни. Фред поднял руки, схватился за веревку и потянул со всей силы. Натяжение чуть-чуть ослабло, и ему удалось сделать вдох – судорожный, неглубокий, потому что петля по-прежнему давила на горло, узел врезался сбоку под подбородок, как воспаленная железа. Держась за веревку одной рукой, он потянулся другой к ветке. Царапнул ее снизу, сбив кусочки коры, которые посыпались ему на голову, но схватиться за ветку не смог. Он был неспортивным мужчиной средних лет, вся его физическая активность ограничивалась походами к холодильнику за очередной банкой пива во время просмотра футбольных матчей с участием его любимых «Далласских ковбоев», но даже в школе на физкультуре ему никогда не удавалось подтянуться на турнике больше пяти раз. Он почувствовал, что рука соскальзывает с веревки, и схватился за нее другой рукой. Ему удалось сделать еще один судорожный вдох. Его ноги болтались в восьми дюймах от земли. Один тапок слетел и упал на траву. Потом слетел и второй. Фред попытался позвать на помощь, но сумел издать только тихий, едва различимый хрип… да и кто бы услышал его в такой час? Любопытная старая миссис Гибсон из соседнего дома? Она сейчас дрыхнет без задних ног, зажав в руке четки, и видит сны о преподобном отце Брикстоне. Руки соскользнули. Ветка затрещала. Дыхание остановилось. Он ощущал, как кровь, запертая в голове, пульсирует и грозит разорвать ему мозг. Он услышал свой собственный сдавленный хрип и подумал: Все должно было быть по-другому. Он махал руками, пытаясь нащупать веревку над головой. Так утопающий рвется к поверхности из глубин омута. Перед глазами поплыли черные пятна. Нет, не пятна, а споры. Они прорастали огромными черными поганками. Но прежде чем лес ядовитых грибов захлестнул все пространство, Фред успел разглядеть в лунном свете какого-то человека. Он стоял на террасе, по-хозяйски положив руку на печь-барбекю, на которой сам Фред больше не приготовит ни одного стейка. Или, может быть, это был не человек. Лицо было смазанным, смятым, словно его наспех вылепил слепой скульптор. А вместо глаз торчали соломины. 6 Джун Гибсон – соседка, приготовившая лазанью, которую Арлин Питерсон вывалила себе на голову перед тем, как с ней случился сердечный приступ, – в эту ночь не спала. И не думала об отце Брикстоне. Ее мучили боли. Ишиас снова дал о себе знать. В последний раз он проявился три года назад, и она уже тешила себя надеждой, что противная хворь излечилась сама собой, однако боли вернулись, как непрошеный гость, нагло обосновавшийся в ее теле, словно у себя дома. Все началось с характерного онемения под левым коленом после субботних поминок у Питерсонов, и, зная симптомы, она упросила доктора Ричленда выписать ей рецепт на оксикодон. Впрочем, таблетки почти не помогали. Боль пробивала всю левую ногу от поясницы до щиколотки, где болело особенно сильно, как будто ее стянули колючей проволокой. А самым поганым в ишиасе – по крайней мере в ее случае – было то, что когда ложишься, становится еще хуже. Поэтому она и сидела в гостиной перед телевизором, в халате поверх пижамы, вполглаза смотрела рекламу комплекса упражнений для сексуального пресса и раскладывала пасьянс на айфоне, который ей подарил сын на День матери. Здоровье у старой Джун Гибсон было уже не то, зрение с годами испортилось, но глухотой она не страдала. А так как телевизор работал почти без звука, она явственно услышала выстрел в соседнем дворе и вскочила на ноги, не обращая внимания на боль, пронзившую всю левую половину тела. Господи боже, Фред Питерсон застрелился. Схватив свою трость, она захромала к задней двери, скрюченная в три погибели, словно старая ведьма с клюкой. В холодном, безжалостном лунном свете она даже с крыльца разглядела лежавшего на траве Питерсона. Он все-таки не застрелился. У него на шее была петля, и веревка змеилась к валявшейся рядом обломившейся ветке, к которой ее привязали. Отшвырнув трость – все равно та бы только мешала, – миссис Гибсон бочком спустилась с крыльца и преодолела девяносто футов, что отделяли ее задний двор от двора Питерсонов, почти бегом, позабыв о своем воспаленном седалищном нерве, разрывавшем левую ногу пронзительной болью от ягодицы до пятки. Она упала на колени рядом с мистером Питерсоном, охватив одним взглядом и его синюшно-багровое раздувшееся лицо, и вывалившийся язык, и веревочную петлю, почти утонувшую в распухшей шее. С трудом она просунула пальцы под веревку и потянула со всей силы, из-за чего нога снова взорвалась болью. Крик вырвался сам собой: звонкий, протяжный, на грани слез. В доме напротив зажегся свет, но миссис Гибсон этого не заметила. Веревка все-таки поддалась, слава Богу, и Сыну Его Иисусу, и Деве Марии, и всем святым. Миссис Гибсон ждала, что сейчас мистер Питерсон сделает вдох. Но он не дышал. Миссис Гибсон всю жизнь проработала кассиром в городском филиале Первого национального банка, вышла на пенсию в положенные шестьдесят два года, закончила курсы домашних сиделок и получила сертификат, дающий право работать по новой специальности. Это была неплохая прибавка к пенсии, и миссис Гибсон ударно трудилась до семидесяти четырех лет, после чего все же ушла на заслуженный отдых. В обязательную программу курсов входила первая медицинская помощь, в том числе искусственное дыхание. И теперь миссис Гибсон склонилась над мистером Питерсоном, запрокинула его голову, зажала пальцами ноздри, резким рывком открыла ему рот, сделала глубокий вдох и прижалась губами к его губам. Она была на десятом вдохе и боролась с головокружением, когда к ней подошел мистер Джаггер из дома напротив и постучал пальцем по ее костлявому плечу. – Он мертв? – Нет, и я его вытащу, – сказала миссис Гибсон. Она схватилась за карман своего халата и нащупала сквозь ткань твердый прямоугольник. Мобильный телефон. Достала его и не глядя швырнула за спину. – Вызывай «Скорую». И если я хлопнусь в обморок, тебе придется меня заменить. Она не хлопнулась в обморок. На пятнадцатом вдохе – когда у нее окончательно потемнело в глазах – Фред Питерсон задышал сам. Хриплый судорожный вдох. И еще один. Миссис Гибсон ждала, что сейчас он откроет глаза, а не дождавшись, подняла ему одно веко. Под веком была только белая склера в красной сетке лопнувших сосудов. Фред Питерсон сделал еще один, третий, вдох и опять перестал дышать. Миссис Гибсон поняла, что пора приступать к закрытому массажу сердца. Она не знала, поможет он или нет, но уж точно не повредит. Боль в спине и ноге отпустила. Может ли ишиас пройти от потрясения? Конечно, нет. Что за глупая мысль. Это адреналин, и когда его уровень снизится, боль вернется с удвоенной силой. Вой приближающейся сирены всколыхнул предрассветную темноту. Миссис Гибсон продолжила закачивать воздух в рот Фреду Питерсону (ее самый близкий контакт с мужчиной после смерти мужа в две тысячи четвертом году), делая паузу каждый раз, когда понимала, что вот-вот потеряет сознание. Мистер Джаггер не предложил ее подменить, а она и не просила. Все, что происходило до приезда «Скорой», происходило исключительно между ней и Питерсоном. Иногда, когда она прерывалась, чтобы перевести дух, мистер Питерсон делал шумный, судорожный вдох. Иногда нет. Занятая своим делом, миссис Гибсон едва заметила, что подъехала «Скорая», высветив пульсирующим красным маячком зазубренный обломок ветки на стволе черемухи, где пытался повеситься мистер Питерсон. Один из врачей помог миссис Гибсон встать на ноги, и – о чудо! – ноги почти не болели. Это было прекрасно. И пусть это чудо продлится недолго, она приняла его с искренней благодарностью. – Теперь мы о нем позаботимся, миссис, – сказал врач. – Вы замечательно справились. – Точно, – согласился мистер Джаггер. – Ты спасла его, Джун! Ты спасла ему жизнь! Вытерев с подбородка теплую слюну – ее собственную, смешанную со слюной Питерсона, – миссис Гибсон сказала: – Может быть. А может быть, было лучше его не трогать. 7 В четверг в восемь утра Ральф косил траву на лужайке за домом. Впереди его ждал целый день вынужденного безделья, и он решил выкатить газонокосилку, чтобы хоть чем-то себя занять… хотя мысли сейчас были заняты совершенно другим. Мысли носились по кругу, как белка в колесе: изуродованное тело Фрэнка Питерсона, показания свидетелей, записи с камер видеонаблюдения, ДНК, толпа у здания окружного суда. Да, толпа. По какой-то причине ему никак не давала покоя съехавшая бретелька бюстгальтера той девчонки, сидевшей на плечах парня и потрясавшей кулаками: ярко-желтая тоненькая полоска. Он едва услышал, как зазвонил мобильный. Выключил газонокосилку и ответил на звонок, стоя посреди лужайки в старых кроссовках, припорошенных мелкими обрезками травы. – Андерсон слушает. – Это Трой Рэмидж, шеф. Один из двух полицейских, производивших арест Терри Мейтленда. Теперь Ральфу казалось, что это было давным-давно. Как говорится, в другой жизни. – Что-то случилось, Трой? – Я звоню из больницы. Мы тут с Бетси Риггинс. Ральф улыбнулся. Он так отвык улыбаться, что почти забыл, как это делается. – Она рожает? – Нет, еще нет. Это по просьбе начальства. Потому что ты временно отдыхаешь, а Джек Хоскинс еще рыбачит на озере Окома. Ну, а я ее сопровождаю. – А что случилось? – Ночью «Скорая» привезла Фреда Питерсона. Он пытался повеситься на дереве у себя во дворе, но ветка сломалась. Соседка, миссис Гибсон, можно сказать, вытащила его с того света. Сделала искусственное дыхание и спасла ему жизнь. Она сейчас здесь, в больнице, пришла узнать, как у него дела, и нас отправили взять у нее показания. Так положено, но тут все ясно как божий день. Видит бог, у него были причины покончить с собой. – В каком он состоянии? – В крайне тяжелом. Врачи говорят, мозговая активность минимальна. Шансы, что он выйдет из комы, примерно один к ста. Бетси сказала, что надо тебе сообщить. На секунду Ральфу показалось, что сейчас его вывернет хлопьями с молоком, съеденными на завтрак, и он поспешил отвернуться от газонокосилки, чтобы в случае чего ее не забрызгать. – Шеф? Ты тут? Ральф сглотнул подступившую к горлу молочно-рисовую кислятину. – Да, я тут. Где сейчас Бетси? – В палате у Питерсона, вместе с миссис Гибсон. Детектив Риггинс попросила меня позвонить, и мне пришлось выйти, потому что в реанимационных палатах нельзя пользоваться телефонами. Врачи предлагали им перейти в кабинет, но Гибсон сказала, что будет беседовать с детективом Риггинс только в присутствии Питерсона. Как будто считает, что он их услышит. Милая старушка, но мучается со спиной, сразу видно по ее походке. Честно сказать, мне не очень понятно, зачем она примчалась в больницу. Это не сериал «Хороший доктор», и вряд ли стоит рассчитывать на чудесное исцеление. Ральф подумал, что это как раз понятно. Миссис Гибсон наверняка обменивалась с Арлин Питерсон кулинарными рецептами, и Олли с Фрэнки росли у нее на глазах. Может быть, Фред Питерсон однажды помог ей расчистить двор после особенно сильного снегопада, которые во Флинт-Сити бывают нечасто, но все же бывают. Она пришла в знак скорби и уважения. Возможно, даже из-за чувства вины, что не дала Питерсону спокойно уйти и своими стараниями обрекла его на бессрочное прозябание между жизнью и смертью в больничной палате, где за него будет дышать специальный аппарат. Весь ужас последних восьми дней обрушился на Ральфа, как штормовая волна. Убийца не удовольствовался жизнью одного мальчика; он забрал всю семью Питерсонов. Всех подчистую. Нет, не «убийца». К чему анонимность? У убийцы есть имя. Терри. Их убил Терри. Других подозреваемых у нас нет. – В общем, Бетси сказала, что надо тебе сообщить, – повторил Рэмидж. – И кстати, во всем надо видеть хорошие стороны. Раз уж Бетси сейчас в больнице, может, заодно и родит. Чтобы два раза не бегать. – Передай ей, пусть едет домой, – сказал Ральф. – Вас понял. И… Ральф? Мне очень жаль, что все так получилось у здания суда. Хреновое шоу. – Это ты верно заметил, – согласился Ральф. – Спасибо, что позвонил. Он продолжил косить лужайку, неторопливо шагая за старенькой тарахтящей газонокосилкой (давно пора съездить в «Хоум депо» и купить новую; и теперь, когда неожиданно образовалось так много свободного времени, у него больше нет оправданий откладывать эту поездку). Когда работы осталось на пару минут, у Ральфа опять зазвонил телефон. Он подумал, что это, наверное, Бетси, но ошибся. Хотя в этот раз тоже звонили из городской больницы Флинт-Сити. – Мы еще не получили все данные по ДНК-экспертизе, – сказал доктор Эдвард Боган, – но уже есть результаты по образцам, взятым с ветки, которой насиловали ребенка. Кровь, чешуйки кожи с руки преступника, оставшиеся на коре, когда он… ну, вы понимаете… – Да, – сказал Ральф. – Так что с результатами? Говорите уже, не томите. – Я затем и звоню, детектив. Образцы, взятые с ветки, совпадают с контрольными образцами слизистой Мейтленда. – Ясно, доктор Боган. Спасибо. Передайте, пожалуйста, всю информацию начальнику нашего управления Геллеру и лейтенанту Сабло из полиции штата. Я сейчас в принудительном отпуске и до конца лета вряд ли вернусь на службу. – Возмутительно. – Таковы правила. Я не знаю, кому Геллер передаст дело – Джек Хоскинс в отпуске, Бетси Риггинс в декрете, и роды могут начаться в любую минуту, – но кого-нибудь он найдет. Да и дело, по сути, закрыто. Мейтленд мертв. Осталось только заполнить все пробелы. – Пробелы – это важно, – сказал Боган. – Жена Мейтленда, возможно, захочет предъявить гражданский иск. Когда ее адвокат ознакомится с результатами ДНК-экспертизы, он сам будет ее отговаривать. Надо совсем уже стыд потерять, чтобы с вами судиться. Ее муж изуверски убил ребенка, надругался с особой жестокостью, и если она ничего не знала… если она даже не подозревала о его наклонностях… значит, она человек невнимательный и равнодушный. Всегда есть какие-то признаки. Сексуальный садист так или иначе себя проявит. Всегда. По-хорошему, вас надо представить к награде, а не отправлять в принудительный отпуск. – Спасибо на добром слове. – Я говорю то, что думаю. Мы ждем оставшихся результатов. Образцов еще много. Держать вас в курсе, когда появятся новые данные? – Да, спасибо. Возможно, шеф Геллер вызовет Хоскинса из отпуска раньше времени, но от Хоскинса мало толка, даже когда он трезвый, что в последнее время случается редко. Завершив разговор, Ральф докосил лужайку и закатил газонокосилку в гараж. Ему вспомнился еще один рассказ По. История о человеке, замурованном заживо в винном погребе. Сам рассказ Ральф не читал, но видел фильм.