ХЭТЧ. Мы должны отдать то, что ему нужно. Если мы это сделаем, он уйдет. Оставит нас в покое. Если не сделаем… ХЭТЧ смотрит на распахнутую дверь, ведущую на разгрузочную платформу, через которую в офис залетает снег. К ним подходит РОББИ, едва переставляя ноги, как глубокий старик. РОББИ. Куда он пошел? ХЭТЧ. Туда. В бурю. Теперь они все смотрят на дверь. 197. ЭКСТЕРЬЕР: ЦЕНТР ГОРОДА, КАМЕРА НАЦЕЛЕНА НА ОКЕАН. НОЧЬ. Снег валит, сугробы растут, волны бьются о берег, в воздух взлетают фонтаны пены и брызг. ЛИГОНЕ словно еще одна составляющая бури где-то здесь. ЗАТЕМНЕНИЕ. КОНЕЦ ПЯТОГО АКТА Акт шестой 198. ЭКСТЕРЬЕР: ПЕРЕКРЕСТОК ГЛАВНОЙ И АТЛАНТИЧЕСКОЙ УЛИЦ. НОЧЬ. Сугробы выше, чем прежде, несколько витрин разбиты. По улицам теперь не проедешь даже на внедорожнике. Фонарные столбы наполовину засыпаны снегом. Камера движется к аптеке, и мы видим, что проходы превратились в морозную тундру. Надпись «ЛЕКАРСТВА ПО РЕЦЕПТАМ» на дальней стене поблескивает изморозью. Ближе к витрине – плакат с надписью «ОБОГРЕВАТЕЛЯМИ “ДЖИНИ” ВДАРЬ ПО МОРОЗУ-СТАРИЧИНЕ». Но на этот раз последним смеется Мороз-старичина: обогреватели практически засыпаны снегом. Напольные часы тоже засыпаны, циферблата не разглядеть, но они тикают. Начинают отбивать очередной час. Один… два… три… четыре… 199. ИНТЕРЬЕР: ПРИХОЖАЯ МАРТЫ КЛАРЕНДОН. НОЧЬ. Мы видим тело МАРТЫ, накрытое скатертью. И слышим другие часы с боем. Пять… шесть… семь… восемь… 200. ИНТЕРЬЕР: ДЕТСКИЙ САД «СКАЗОЧНЫЙ НАРОДЕЦ». НОЧЬ. Кукушка, которую наверняка обожают подопечные МОЛЛИ, выскакивает из настенных часов и тут же прячется, словно часы нагло показывают язык. Девять… десять… одиннадцать… двенадцать. С последним ударом птичка окончательно ретируется в гнездо. В детском саду безупречно чисто, но страшновато. Маленькие столы и стулья, картинки на стенах, грифельная доска с надписями «МЫ ГОВОРИМ СПАСИБО» и «МЫ ГОВОРИМ ПОЖАЛУЙСТА». Здесь слишком тихо, слишком темно. 201. ЭКСТЕРЬЕР: РАЗГРУЗОЧНАЯ ПЛАТФОРМА ЗА УНИВЕРМАГОМ. НОЧЬ. Мы видим завернутое тело ПИТЕРА ГОДСО, теперь это просто замороженная глыба под брезентом… но сапоги торчат по-прежнему. 202. ИНТЕРЬЕР: ОФИС КОНСТЕБЛЯ. Он по-прежнему засыпан бумагами и канцелярскими принадлежностями, упавшие прутья решетки лежат, где лежали, но людей нет. Камера смещается к двери в торговый зал. Он тоже пуст. Перевернутый карточный столик и разбросанные по полу карты в проходе со стеллажами консервов свидетельствуют о том, что привычный ход событий внезапно что-то нарушило, но это в прошлом. Большие часы над кассовым прилавком работают от батарейки и показывают одну минуту после полуночи. 203. ИНТЕРЬЕР: СКЛАД ВО ДВОРЕ МУНИЦИПАЛИТЕТА. НОЧЬ. Два завернутых тела: БИЛЛИ СОУМС и КОРА СТЭНХОУП. 204. ИНТЕРЬЕР: КУХНЯ МУНИЦИПАЛИТЕТА. НОЧЬ. Чистенькие столешницы, подметенный пол, вымытые кастрюли на сушках. Маленькая армия горожанок, у которых внезапно оказался избыток свободного времени (несомненно, под командованием МИССИС КИНГСБЕРИ), навела идеальный порядок, и кухня готова к тому, чтобы утром испечь оладьи для двух сотен человек. Настенные часы показывают две минуты первого. Как и в детском саду «Сказочный народец», здесь страшновато: света почти нет (электричество вырабатывает генератор), а снаружи завывает ветер. На табуретках у двери – ДЖЕК КАРВЕР и КИРК ФРИМАН, держат на коленях охотничьи карабины. У обоих слипаются глаза. КИРК. И как мы можем что-нибудь здесь разглядеть? ДЖЕК качает головой. Он не знает. 205. ИНТЕРЬЕР: СЕКРЕТАРИАТ МУНИЦИПАЛИТЕТА. НОЧЬ. Си-би-радиостанция тихо, бессмысленно потрескивает. Ничего, кроме статических помех. У двери несут вахту ХЭТЧ и АЛЕКС ХЕЙБЕР, также вооруженные карабинами. ХЭТЧ бодрствует, АЛЕКС заснул. ХЭТЧ смотрит на него, мы видим, как он раздумывает, будить АЛЕКСА или нет. Решает: пусть спит. Камера смещается на стол УРСУЛЫ. За ним спит ТЕСС МАРЧАНТ, положив голову на руки. Камера на секунду-другую задерживается на ней, потом плывет дальше, к лестнице и вниз. Тут сквозь статические помехи до нас доносится голос. ПРОПОВЕДНИК (закадровый голос). Вы знаете, друзья, праведным быть трудно, зато легко пойти на поводу так называемых друзей, которые скажут тебе, что грех – это нормально, что пренебрежение к своему долгу – сущая ерунда, что нет Бога, который наблюдает за тобой, и ты можешь не сдерживать себя и делать все, что, по твоему мнению, сойдет тебе с рук. Скажите «аллилуйя»! ПРИГЛУШЕННЫЙ ОТВЕТ. Аллилуйя. В зоне бодрствования осталось человек десять. Они расселись в нескольких мягких креслах и на паре старых диванов. Все, кроме МАЙКА, спят. На экране, едва видимый в помехах, – проповедник с прилизанными волосами. Судя по внешнему виду, он заслуживает доверия не больше, чем Джимми Сваггерт, выступающий во дворе борделя.15[Сваггерт, Джимми Ли (р. 1935) – американский евангелист, скандально известный своими связями с проститутками.] МАЙК (обращаясь к телевизору). Аллилуйя, брат. Скажи нам. Он сидит в мягком кресле на некотором удалении от остальных. Выглядит очень усталым и, похоже, скоро заснет. Уже начал клевать носом. На бедре – кобура с револьвером. ПРОПОВЕДНИК. Братья и сестры, сегодня я хочу поговорить с вами о тайном грехе. Сегодня я хочу напомнить вам, скажем «аллилуйя», что грех сладок на губах, но горек на языке, и это яд для желудка праведных. Благослови вас Господь, скажите «аминь». (МАЙК, как выясняется, сказать «аминь» не может. Его подбородок уткнулся в грудь, глаза закрылись.) Но тайный грех! Эгоистично сердце, которое говорит: «Мне нет нужды делиться. Я могу оставить все себе, и никто даже не узнает». Подумайте об этом, братья и сестры! Так легко сказать: «О, я смогу сохранить этот маленький грязный секрет, это никого не касается, и мне это не повредит», – а потом попытаться игнорировать опухоль порчи, которая начинает разрастаться вокруг… Это болезнь души, которая уходит все глубже и глубже… По ходу проповеди камера смещается на спящие лица, среди которых мы видим СОННИ БРОТИГАНА и АПТОНА БЕЛЛА, рядом похрапывающих на диване, и обнявшихся ДЖОНАСА и ДЖОАННУ СТЭНХОУП на другом диване. Потом камера плывет к самодельным занавескам. Голос проповедника затихает, продолжая говорить о тайнах, грехе и эгоизме. Занавески остаются позади. В спальной зоне слышны привычные ночные звуки общежития: покашливание, сопение, храп. ДЕЙВИ ХОУПВЕЛЛ спит на спине, хмурится. РОББИ БИЛС лежит на боку, тянется к САНДРЕ. Во сне они держатся за руки. УРСУЛА ГОДСО спит с дочерью, САЛЛИ, и сестрой мужа ТАВИЕЙ. Они тесно прижимаются друг к другу, смерть ПИТЕРА сблизила их. МЕЛИНДА ХЭТЧЕР и ПИППА спят на сдвинутых раскладушках, соприкасаясь лбами. РАЛЬФИ уютно устроился в объятьях матери. Мы перемещаемся в тот уголок, где первоначально укладывали детей, и некоторые все еще там: БАСТЕР КАРВЕР, ГАРРИ РОБИШО, ХЕЙДИ СЕН-ПЬЕР и ДОННИ БИЛС. Жители Литл-Толла спят. Их сон тревожен, но они спят. 206. ИНТЕРЬЕР: РОББИ БИЛС, КРУПНЫМ ПЛАНОМ. Он бормочет что-то несвязное. Глазные яблоки быстро движутся под закрытыми веками. Ему что-то снится. 207. ЭКСТЕРЬЕР: ГЛАВНАЯ УЛИЦА, ЛИТЛ-ТОЛЛ. ДЕНЬ. На улице, точнее, над ней, потому что Главная улица погребена под четырьмя футами снега, стоит телевизионный репортер. Молодой, красивый, в ярком пурпурном термозащитном лыжном костюме, перчатках того же цвета и на лыжах… Можно предположить, что только благодаря лыжам он сюда и попал. На улицах четыре фута снега, и это еще не все. Витрины накрыло огромными сугробами. Оборванные провода исчезают в снегу, как нити паутины. ТЕЛЕРЕПОРТЕР. Так называемая «Буря столетия» – теперь история Новой Англии. От Нью-Бедфорда до Нью-Хоупа люди выбираются из-под снега, которого нападало столько, что хватит не на несколько записей, а на несколько страниц книги рекордов. (Репортер медленно едет на лыжах вдоль Главной улицы, мимо аптеки, хозяйственного магазина, ресторана «Всегда рядом», коктейль-бара «Причал», салона красоты.) Они выбираются везде, но только не здесь, не на острове Литл-Толл, маленьком клочке земли у побережья Мэна, до`ма почти четырех сотен душ, согласно последней переписи. Примерно половина населения укрылась на материке, как только стало ясно, что буря ударит по острову, и ударит сильно. Это число включает в себя практически всех школьников, от начальных классов до выпускного. Но почти все остальные… две сотни мужчин, женщин и маленьких детей… исчезли. Исключение составляют те, кого ждала еще более ужасная судьба. 208. ЭКСТЕРЬЕР: ТО, ЧТО ОСТАЛОСЬ ОТ ГОРОДСКОГО ПРИЧАЛА. ДЕНЬ. Бригады мрачных как туча сотрудников «Скорой помощи» несут четверо носилок к полицейскому катеру, пришвартованному к городскому причалу. На носилках – мешки, застегнутые на молнию. ТЕЛЕРЕПОРТЕР (закадровый голос). Пока на острове Литл-Толл найдены четыре трупа. Полицейские источники сообщают, что два человека покончили с собой, но двое других – практически наверняка жертвы убийства. Их забили до смерти каким-то тупым предметом. 209. ЭКСТЕРЬЕР: ВНОВЬ ГЛАВНАЯ УЛИЦА, РЕПОРТЕР. Ох-ох, он все в том же пурпурном лыжном костюме, такой же аккуратный и подтянутый, веселый и бодрый, как синичка, но пурпурные перчатки сменились ярко-желтыми. Если мы не узнали ЛИГОНЕ раньше, а есть надежда, что не узнали, то теперь узнаем. ТЕЛЕРЕПОРТЕР (ЛИГОНЕ). Опознание убитых задерживается до уведомления родственников, но уже известно, что все они – старожилы острова. Полицейские в недоумении задают себе один вопрос, снова и снова: куда подевались остальные жители Литл-Толла? Где Роберт Билс, городской управляющий? Где Майк Андерсон, владелец островного универмага, а также констебль Литл-Толла? Где четырнадцатилетний Дейви Хоупвелл, который находился дома, выздоравливая после мононуклеоза? Где владельцы магазинов, рыбаки, члены городского совета? Никто не знает. В истории Америки известен только один подобный случай. 210. ИНТЕРЬЕР: СПЯЩАЯ МОЛЛИ АНДЕРСОН, КРУПНЫМ ПЛАНОМ. Ее глазные яблоки быстро движутся под закрытыми веками. 211. ВРЕЗКА: РИСУНОК ДЕРЕВНИ ШЕСТНАДЦАТОГО ВЕКА. ЖЕНЩИНА-ТЕЛЕРЕПОРТЕР (закадровый голос). Так деревня Роанок, Северная Каролина, выглядела в тысяча пятьсот восемьдесят седьмом году, до того, как оттуда исчезло все население – мужчины, женщины, дети. Их судьба неизвестна до сих пор. Единственная найденная улика – вырезанное на коре дерева слово… 212. ВРЕЗКА: СЛОВО, ВЫРЕЗАННОЕ НА ВЯЗЕ. На коре вяза вырезано слово «КРОАТОН». ЖЕНЩИНА-ТЕЛЕРЕПОРТЕР (закадровый голос). Кроатон. Название места? Ошибка в написании? Слово на языке, утерянном за прошедшие столетия? Этого тоже никто не знает. 213. ЭКСТЕРЬЕР: ВНОВЬ ГЛАВНАЯ УЛИЦА, ЖЕНЩИНА-РЕПОРТЕР. Она очень красивая, в пурпурном термозащитном лыжном костюме, который так хорошо сочетается с длинными светлыми волосами, раскрасневшимися щеками и… ярко-желтыми перчатками. Да, это опять ЛИГОНЕ, который теперь говорит женским голосом и выглядит просто замечательно. Это не переодевание ради смеха. Этот тип действительно кажется женщиной и говорит женским голосом. Все на полном серьезе. Женщина-телерепортер продолжает с того самого места, где оборвалась версия РОББИ, идет и говорит (в нашем случае, едет на лыжах и говорит), направляясь по Главной улице к муниципалитету. ЖЕНЩИНА-ТЕЛЕРЕПОРТЕР (ЛИГОНЕ). Полиция продолжает уверять репортеров, что разгадка будет найдена, но даже копы не могут отрицать очевидный факт: надежда найти исчезнувших жителей Литл-Толла тает. Она скользит на лыжах к муниципалитету, тоже занесенному снегом. ЖЕНЩИНА-ТЕЛЕРЕПОРТЕР (ЛИГОНЕ). Улики свидетельствуют о том, что первую и самую тяжелую ночь большинство островитян провело там, в подвале муниципалитета Литл-Толла. После этого… никто не знает. Остается только гадать, была ли у них возможность избежать своей участи. Там, где она едет на лыжах, летом – лужайка перед муниципалитетом. Женщина направляется к мемориалу с колоколом под куполом. Камера остается на месте, наблюдая, как женщина-телерепортер удаляется. 214. ИНТЕРЬЕР: ДЕЙВИ ХОУПВЕЛЛ, КРУПНЫМ ПЛАНОМ. Его сон тревожен. Глазные яблоки бегают. Ему что-то снится, а на улице воет ветер. 215. ЭКСТЕРЬЕР: ПЕРЕД МУНИЦИПАЛИТЕТОМ. ДЕНЬ. Репортер в пурпурном лыжном костюме добирается до мемориала, и хотя мы видим его сзади, очевидно, что, по версии ДЕЙВИ, репортер – мужчина. Он поворачивается. Лысеющий, в очках, с усами… но это опять ЛИГОНЕ. ТЕЛЕРЕПОРТЕР (ЛИГОНЕ). Остается только гадать, а вдруг они со свойственным островитянам эгоизмом и с присущей янки гордостью отказались что-то отдать… сущую ерунду… и это решение все для них изменило. Вашему покорному слуге такое предположение кажется не просто возможным, а весьма правдоподобным. Сожалеют ли они об этом сейчас? (Пауза.) Остался ли кто-то в живых, чтобы сожалеть об этом? Что в действительности случилось в Роаноке в тысяча пятьсот восемьдесят седьмом году? И что случилось здесь, на острове Литл-Толл, в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году? Возможно, мы никогда этого не узнаем. Но я знаю одно: Дейви, ты слишком низкий, чтобы играть в баскетбол… а кроме того, ты даже по океану промахнешься. (Репортер по версии ДЕЙВИ поворачивается и сует руку под купол мемориала. Там колокол, только во сне ДЕЙВИ это совсем не колокол. Во всяком случае, репортер достает заляпанный кровью баскетбольный мяч и бросает его прямо в объектив камеры. И когда делает это, губы его расходятся в улыбке, обнажая… не зубы – клыки.) Лови! 216. ИНТЕРЬЕР: ВНОВЬ ДЕЙВИ ХОУПВЕЛЛ, В ПОДВАЛЕ МУНИЦИПАЛИТЕТА. НОЧЬ. ДЕЙВИ стонет, поворачивается, его руки поднимаются, словно пытаясь отбить баскетбольный мяч. ДЕЙВИ. Нет… Нет… 217. ИНТЕРЬЕР: ПОДВАЛ МУНИЦИПАЛИТЕТА, ЗОНА БОДРСТВОВАНИЯ, МАЙК. НОЧЬ. Голова МАЙКА упала на грудь, тело расслаблено, но глазные яблоки движутся под закрытыми веками, и ему, как и остальным, что-то снится. ПРОПОВЕДНИК (закадровый голос). Будьте уверены, грех выдаст вас, и ваши секреты узнают. Все тайное становится явным. 218. ИНТЕРЬЕР: ПРОПОВЕДНИК НА РЯБЯЩЕМ ЭКРАНЕ, КРУПНЫМ ПЛАНОМ.