2 Без четверти двенадцать планы Билли терпят крах. Он сидит в одних трусах у себя в гостиной и смотрит по телевизору какой-то боевик. Хотя сюжет простенький — герой пытается отомстить негодяям, убившим его собаку, — Билли никак не может вникнуть в происходящее на экране. Пожалуй, пора на боковую. Он выключает зомбоящик и идет в спальню, но тут на улице раздается громкий визг шин и изношенных тормозов. Билли морально готовится услышать грохот, гулкий удар, будто кто-то наверху хлопнул гигантской дверью — с таким звуком машина обычно въезжает в столб, — но вместо этого слышит тихую музыку и громкий смех. Пьяный смех, судя по всему. Он подходит к окну-перископу и отодвигает занавеску. Над дорогой висит тусклый фонарь, в свете которого можно с трудом разглядеть старый фургон с ржавыми боками, заехавший двумя колесами на тротуар. Идет дождь, причем сильный — свет фар приглушен, словно пробивается сквозь занавеску. Длинная дверь фургона отъезжает в сторону; в салоне горит свет, но из-за дождя и порывистого ветра Билли толком ничего не видит — одни силуэты. Людей по меньшей мере трое, все двигаются… Нет, четверо. Четвертый сидит неподвижно, сгорбившись и свесив голову на грудь. Двое подхватывают его под локти, и он повисает на них, как птица с перебитыми крыльями. Опять смех и голоса. Два парня вытаскивают из машины кого-то без сознания, а третий стоит у них за спиной — наблюдает и направляет. У человека без сознания длинные темные волосы. Девушка?.. Смеясь и переговариваясь, трое оттаскивают ее за фургон и бросают в канаву. Верхняя часть ее тела остается наверху, а ноги — в канаве. Парни прыгают обратно в салон, закрывают грузовую дверь. Пару секунд старый фургон стоит на месте, пронзая светом фар завесу дождя. Потом, взвизгнув шинами и рыгнув выхлопной трубой, отъезжает. Сзади виднеется какой-то стикер, но надпись не прочитать. Подсветка номерного знака мигает и явно вот-вот сдохнет. Да, точно, это девушка. Она в кедах, юбке и кожаной куртке. Юбка задралась, обнажив почти всю согнутую в колене ногу, наполовину покрытую сточной водой. Нога выглядит очень белой. Может, девушка мертва? Но разве в таком случае парни смеялись бы? В песках Билли всякого насмотрелся (в том числе такого, что не забудет никогда) и знает, что возможно все. Надо ее достать. И не только потому, что она может умереть. Пусть по будням здесь и безлюдно, рано или поздно кто-то пройдет мимо и заметит ее. Даже если не остановится — добрые самаритяне нынче в дефиците, — то уж 911 позвонит точно. Слава богу, сейчас темно, и слава богу, Билли не лег спать пятью минутами раньше. Иначе очень скоро в его дверь постучали бы копы, обходящие Пирсон-стрит — не видел ли кто, как здесь выбросили эту девчонку? А если они постучали бы в час или два ночи, Билли вряд ли успел бы натянуть даже парик Далтона Смита, не то что живот. Ого, сказал бы один из копов, где-то я вас видел. Проедемте-ка с нами в участок. Билли в одних трусах бежит наверх. Одолев коридор, спускается по ступеням крыльца, бросает дверь болтаться на ветру и мчит через дорогу. В пятку втыкается заноза — большая, и входит глубоко, — но первым делом Билли пробирает адский холод. Еще не такой, чтобы вместо дождя повалил мокрый снег, но уже близко. Руки мгновенно покрываются гусиной кожей. Сразу начинает ныть та часть большого пальца на ноге, которую ему отстрелили. Если девушка еще жива, то долго она не протянет. Билли падает на одно колено и поднимает ее. Из-за ударившего в кровь адреналина он даже не может понять, легкая она или тяжелая. Дождь хлещет его по лицу и голой груди. Он озирается по сторонам. Трусы набрали воды и сползли на бедра. Вокруг никого. Слава богу! Билли шлепает обратно через дорогу. На подходе к дому девушка вдруг поворачивает голову, издает резкий утробный звук и выплевывает тонкую струйку рвоты ему на бок и на ногу. Рвота поразительно теплая, почти как электрическая грелка. Что ж, зато ты живая, думает Билли. Ступеньки награждают его еще одной занозой, но в следующий миг он уже дома. Оставить дверь хлопать на ветру нельзя, поэтому Билли кладет девушку на пол в коридоре и закрывает дверь. Когда он оборачивается, девушка уже смотрит на него из-под полуприкрытых век. На одной стороне лица расплылся огромный багровый синяк — точно не от встречи с тротуаром, потому что ее бросили на спину, лицом вверх. К тому же за пару минут синяк не успел бы так хорошо проявиться. — Кто ты? — заплетающимся языком спрашивает девушка. — Где… Ее снова начинает рвать. На сей раз рвота затекает в горло, и девушка давится. Билли падает рядом на колени, обхватывает ее под грудью и рывком поднимает к себе. Теперь его чертовы трусы, изначально великоватые и набравшие воды, начинают ползти вниз. Билли засовывает два пальца девушке в рот, надеясь, что та его не укусит. Последнее, что ему сейчас нужно, — это инфицированная рана. Он разжимает ей зубы, пальцами выгребает часть рвотных масс на пол, потом обхватывает ее сзади покрепче и резко надавливает на грудину. Отлично! Девица блюет, как герой: целый фонтан рвоты вылетает из нее, точно реющий флаг, и врезается в противоположную стену коридора. По улице едет машина. Появись она три минуты назад, это был бы конец, но сейчас Билли в безопасности и смотрит на свет ее фар сквозь залитое дождем стекло входной двери. Он опускается на одно колено, все еще держа девушку перед собой. Чертовы трусы теперь болтаются где-то между колен, и Билли даже успевает выругать себя за то, что когда-то отказался от плавок. Голова девушки вновь падает на грудь, но на сей раз сиплые звуки, которые она издает, — это храп, а не попытки захлебнуться собственной блевотой. Опять отключилась. Свет фар становится ярче, потом машина уезжает, не сбавляя скорости. Билли встает и поднимает девушку, одну руку сует ей под колени, а другой обхватывает плечи. Голова девушки запрокидывается назад. Билли сбрасывает мешающие трусы и ногой откидывает их в сторону. Прямо сцена из какой-то безумной комедии, ей-богу. С мокрых волос девушки капает вода. Пряди болтаются, как маятник, туда-сюда, пока он тащит ее вниз, в подвал, пытаясь не грохнуться со ступеней. Ее запрокинутое лицо бледное, как луна. На лбу, над левым глазом, Билли замечает еще один синяк. Ноги его просто убивают. Хрен с ним с оторванным пальцем, но чертовы занозы! Билли умудряется спуститься, не упав, и толкает задом дверь в свою квартиру. Тут обмякшее тело девушки начинает выскальзывать, проваливаться между рук. Он подпирает ее коленом под поясницу, встряхивает и вваливается в дверь. Тело опять начинает выскальзывать. Не обращая внимания на занозы, все глубже впивающиеся в его красные от холода ноги, Билли прыгает к дивану и успевает вовремя: девушка с глухим, мягким стуком и утробным бульканьем приземляется на диван и продолжает храпеть. Билли наклоняется, уперев руки в колени, чтобы снизить нагрузку на поясницу, которую вот-вот прострелит. От девушки так разит блевотой, что его самого начинает мутить. Пахнет и алкоголем, но не сильно. Что ж, видимо, девчонка перебрала, думает он. Но в таком случае от нее должно нести спиртным за милю — он еще в коридоре учуял бы. И… Он поднимает свою ногу и принюхивается к влажному пятну ее рвотных масс. Спиртным почти не пахнет. Билли окидывает девушку взглядом. На ней джинсовая юбка с бахромой по низу, короткая. Будь на ней нижнее белье, его было бы видно, но трусов нет. И тут Билли замечает кое-что еще. Внутренняя часть бедер бледная — белая как луна, — а выше все перепачкано кровью. 3 Девушка опять рыгает, но слабо, и лишь тонкая струйка мутной слюны стекает по щеке. Потом ее начинает трясти. Конечно, ей холодно, она же промокла! Билли стаскивает с нее кеды. Потом короткие, по щиколотку, носки с сердечками. Пытается усадить, бормоча: «Ну давай, помоги мне». Конечно, она не может помочь. Ее веки то и дело вздрагивают, она пытается заговорить — возможно, даже думает, что говорит, задает вопросы, которые задавал бы любой нормальный человек на ее месте, — но Билли разбирает только два слова: «кто» и «ты». Все остальное — сплошные «гм-м-м» и «шо-о-о». — Вот так, — приговаривает Билли, — теперь все отлично, ты только не умирай. Впрочем, даже сейчас, пытаясь хоть как-то все уладить, он понимает, что ее смерть значительно упростила бы ему задачу. Гнилая мысль, подлая, но ведь это правда… Он снимает с нее куртку — дешевую, тонкую, из какого-то дерматина. Под курткой — футболка с надписью «BLACK KEYS. АМЕРИКАНСКИЕ ГАСТРОЛИ 2017». Билли пытается снять и ее, но горловина цепляется за подбородок. Девушка стонет и отчетливо произносит три слова: «Только не души!» Она начинает сползать с дивана. Простой белый хлопковый бюстгальтер перекосило, и одна грудь обнажилась, потому что бретелька на левом плече порвана. Билли спускает бюстгальтер на живот, поворачивает застежкой к себе и кое-как расстегивает. Раздев девушку до пояса, он умудряется уложить ее на спину. Стягивает промокшую насквозь джинсовую юбку и бросает ее на пол вместе с остальной одеждой. Теперь девушка полностью раздета, если не считать одной серьги в ухе — вторая потерялась бог весть где. Все ее тело покрыто гусиной кожей, и ее по-прежнему трясет — не только от холода, но и от шока. Он видел, как людей так же трясло в Эль-Фаллудже. Потом эта дрожь переходила в конвульсии. Конечно, ей не изрешетили ноги, как бедному Джонни Кэппсу, но какие-то травмы у нее есть — не зря же на бедрах кровь. На маленьких грудках тоже синяки, узкие и длинные. Кто-то схватил ее за грудь и сжал. Сильно. Слева на шее такие же кровоподтеки, и Билли вспоминает, как она взмолилась: Только не души! Понимая, что девушку еще может вырвать, Билли поворачивает ее на бок, лицом к спинке дивана, надеясь, что так она не упадет. Она опять храпит, хрипло, но ровно. И у нее стучат зубы. Эту юную американку отделали по самое не хочу, думает Билли. Он бежит в ванную и берет одно из двух банных полотенец. Встает на колени перед диваном и принимается растирать девушке спину, ягодицы, бедра и икры. Он делает это быстрыми, сильными движениями и с облегчением видит, как мертвенно-бледная кожа розовеет. Взяв девушку за плечо (на нем тоже небольшие синяки), он переворачивает ее на спину и начинает сначала: ступни, ноги, живот, грудь, плечи. Когда он добирается до лица, она пытается поднять руки и помешать ему, но тут же роняет их — силы ее покинули. Билли хочет высушить ей волосы, но это не так-то просто: они набрали слишком много воды из канавы. Мне хана, думает Билли. Чем бы это все ни закончилось, мне хана. Он бросает полотенце и хочет перевернуть девушку обратно на бок, чтобы она не захлебнулась рвотными массами, если ее опять начнет тошнить. Тут ему приходит в голову другая мысль. Он раздвигает ее ноги, спуская правую на пол, и осматривает влагалище. Половые губы ярко-красного цвета и рассечены в нескольких местах, на одной из ран выступила свежая кровь. Участок между влагалищем и анусом — Билли знает название, но от стресса не может вспомнить — порван еще сильнее, чем губы, и одному богу известно, что творится внутри, какие там повреждения. Он видит и засохшую сперму, в основном на лобке и нижней части живота. Парень успел вытащить, думает Билли, потом вспоминает, что в фургоне было три человека. Судя по голосам, все мужчины. Один из них успел вытащить, а остальные? Эта мысль напоминает ему о самом себе. Учитывая, что случилось с девушкой, лежащей на диване в его гостиной, есть в происходящем даже некоторая ирония: она лежит без сознания с раздвинутыми ногами, он сидит рядом, причем они оба — в чем мать родила. Что подумали бы его соседи по Эвергрин-стрит, увидев эту картину? Пожалуй, даже Кори Акерман, святая душа, не рискнула бы встать на его защиту. Билли представляет заголовок в местной газетенке: «УБИЙЦА ПОДСУДИМОГО ИЗНАСИЛОВАЛ ПОДРОСТКА!» Мне хана, вновь думает Билли. Полная и безоговорочная жопа. Билли решает уложить девушку в кровать, но сперва нужно сделать еще кое-что. Теперь, когда все более-менее улеглось, возвращается адская боль в ступнях. Билли много чего не купил для своего временного жилища — например, про пинцет не подумал, — но в ванной были пластыри и остатки перекиси от прежних жильцов. Перекись наверняка просрочена, однако на безрыбье и рак рыба. Стараясь наступать на внешние края стоп, Билли ковыляет в кухню, берет там нож для чистки овощей, потом идет в ванную. На пластырях — картинки из «Истории игрушек». Билли садится рядом с храпящей, дрожащей девицей и кончиком ножа подковыривает занозы, чтобы легче было их выдернуть. В общей сложности он насчитал пять штук, включая две здоровенные. Кровоточащие ранки он заливает перекисью — жжет будь здоров, значит, еще работает, — а самые крупные заклеивает пластырями. Похоже, они совсем старые, остались даже не от предыдущих жильцов, а от тех, что были до них, и вряд ли будут хорошо держаться. Билли встает, разминает шею и плечи, затем берет девушку на руки. Поскольку адреналин ему больше не помощник, Билли может прикинуть ее вес — фунтов сто пятнадцать, сто двадцать от силы. М-да, такая вряд ли даст отпор трем крепким мужикам. Они все ее насиловали? Скорее всего да. Если они были вместе и один начал, остальные наверняка поддержали. Ладно, он спросит ее, когда она очнется. Хотя вряд ли она что-то вспомнит. Первым делом она захочет узнать, почему он не вызвал полицию или не отвез ее в ближайшую больницу. Она опять начинает проваливаться у него между рук, и Билли бросает ее на кровать, вместо того чтобы опустить плавно и бережно, как собирался. Она слегка приоткрывает глаза, потом снова закрывает и принимается храпеть. Билли больше не хочет с ней бороться, но и оставлять ее в кровати голой тоже не хочет. Она и так перепугается до полусмерти, когда очнется. Он достает из комода футболку, садится рядом, приподнимает ее левую руку и надевает футболку ей на голову. Вялое протестующее мычание вновь сменяется храпом, когда ему удается просунуть голову в горловину и частично натянуть футболку на плечи. — Ну же, помоги мне. — Он поднимает одну ее руку и, разок-другой промахнувшись, засовывает ее в короткий рукав. — Сделай усилие, хорошо? Видимо, она все-таки его слышит, потому что вторую руку кое-как засовывает в рукав сама. Билли укладывает девушку обратно, выдыхает и тыльной стороной ладони отирает пот со лба. Футболка сбилась у нее над грудью. Он оправляет ее спереди, приподнимает туловище в районе живота, оправляет футболку сзади. Девушку опять колотит, при этом она тихонько всхлипывает. Билли просовывает руку ей под колени, приподнимает ее и стягивает футболку вниз, прикрывая ягодицы и бедра. Господи, одеваю, как младенца, думает Билли. Хорошо бы она не обмочила кровать — другого постельного белья у него нет, а ближайшая прачечная самообслуживания находится в трех кварталах отсюда. Однако вероятность такая существует. Ладно хоть кровь почти остановилась. Все могло быть и хуже. Ее могли порвать, как тряпку, даже убить. Может, этого насильники и добивались — раз швырнули ее в канаву. Но вряд ли. Скорее всего они просто напились или обдолбались чем-то вроде мета, вот и не соображали. Думали, очнется и сама пойдет домой, наученная горьким опытом. Билли встает, вновь отирает лоб и накрывает девушку одеялом. Она сразу же вцепляется в него, натягивает до подбородка и укладывается на бок. Вот и хорошо, а то вдруг ее опять стошнит. Вряд ли в ее желудке что-то осталось после тех фонтанов, что она устроила в коридоре, но чем черт не шутит. Даже под одеялом она продолжает трястись. Вот что мне с тобой делать? — думает Билли. Что, черт подери, мне теперь делать?! На этот вопрос нет ответа. Ясно только одно: он попал по полной. 4 Билли достает из комода пару чистых семейных трусов — в ящике остаются только одни. Потом идет в гостиную и садится на диван. Едва ли ему удастся уснуть, но даже если удастся, спит он чутко и непременно услышит, если она попытается удрать из квартиры. Ладно, и что тогда? Конечно, он ее остановит — хотя бы потому, что на улице холод, дождь и чуть ли не ураган, судя по завыванию ветра за окнами. Но это сегодня. А утром что? Она проснется с больной головой, в чужой квартире, без одежды… Ее одежда! Все еще валяется на полу мокрой грудой. Билли встает с дивана и относит все в ванную. По дороге заглядывает проведать свою непрошеную гостью. Храпеть она перестала, но до сих пор дрожит. К щеке прилипла мокрая прядь волос. Он нагибается и убирает ее с лица. — Умоляю, не надо, — говорит девушка. Билли замирает. Не дождавшись продолжения, уходит в ванную. Вешает на дверной крючок дешевую куртку. За шторкой есть ванная с душем, как во второсортных мотелях, и Билли, отжав футболку и юбку над ванной, вешает их сушиться на штангу. Тут он замечает на куртке три кармашка на молнии: один, совсем маленький, над левой грудью, и два диагональных сбоку. В нагрудном кармане пусто, а в боковом обнаруживается мужской бумажник и телефон. Вынув симку, Билли кладет телефон обратно. Пусть пока полежит на месте. Открывает бумажник. Первым делом находит ее водительские права. Девушку зовут Элис Максуэлл, она из Кингстона, Род-Айленд. Ей двадцать лет. А, нет, только стукнуло двадцать один. Фотографии на правах обычно ужасные — стыдно показать даже копу, который остановил тебя за превышение скорости, — но ее щелкнули очень неплохо. А может, Билли так только кажется, потому что сейчас она выглядит хуже, чем на любых казенных фотографиях. Глаза у нее большие, ясные, светло-голубые. На губах легкая улыбка. Первые права, думает Билли. Даже обновить не успела: на них еще стоит штамп о действующем для подростков запрете вождения по ночам. В бумажнике лежит одна-единственная кредитка, которую она аккуратно подписала: Элис Рейган Максуэлл. Еще есть студенческий билет экономического колледжа «Кларендон» (это здесь, в Ред-Блаффе), подарочная карта Эй-эм-си (не так ли называется сеть кинотеатров, принадлежавшая Кеннету Хоффу?), страховой полис с указанной группой крови (первой) и несколько фотокарточек. На них куда более юная Элис Максуэлл запечатлена со своими подружками, собакой и какой-то взрослой женщиной (вероятно, матерью). Еще есть фото парня: тот стоит без рубашки, в одних шортах, и улыбается. Наверное, ее школьный дружок. В отделении для купюр Билли находит две десятки, две купюры по одному доллару и газетную вырезку — некролог, посвященный некоему Генри Максуэллу. Похороны состоятся в баптистской церкви Христа, город Кингстон. Просьба вместо цветов и венков сделать пожертвование Американскому онкологическому обществу. На фотографии — немолодой мужчина с обвисшими щеками и редеющими волосами, аккуратно зачесанными на совершенно лысую макушку. С виду обычный человек без особых примет, мимо таких постоянно проходишь на улице, не замечая, но даже на скверной газетной фотографии Билли видит семейное сходство. Элис Рейган Максуэлл любила отца, раз носит с собой в бумажнике некролог. Это Билли по душе. Если она учится здесь, а отец похоронен там, значит, и мать скорее всего живет в Кингстоне. В ближайшие часы она вряд ли хватится дочери. Билли убирает бумажник в куртку, но телефон все-таки прячет в верхний ящик комода, под стопку чистых футболок. Наверное, стоит помыть в коридоре пол, пока рвота не засохла?.. Нет, лучше не надо. Если она проснется и решит, что это он — причина пожара в ее промежности, хорошо, если у него будет какое-то доказательство, что он притащил ее с улицы. Впрочем, это не означает, что он не мог воспользоваться ею позже, когда убедился, что в ближайшее время она не отбросит концы, не блеванет на него и не проснется в самый ответственный момент. Девушка по-прежнему дрожит. Это явно шок… Или действие какой-то дряни, которую ей подмешали в питье? Он слышал про руфи[35], но понятия не имеет, что бывает после его приема. Билли хочет уйти, и тут девушка — Элис — издает громкий стон. Отчаянный. Скорбный. Черт с тобой, думает Билли. Идея хуже не придумаешь, но какая теперь разница… Он ложится рядом с ней в постель. Обнимает ее со спины и прижимает покрепче к себе. — Вот так — тепло и хорошо. С тобой все хорошо. Согревайся, успокаивайся, и хватит уже трястись! Утром тебе станет лучше. Утром мы все уладим. Мне хана, опять думает он.