Ребенок с хорошим воображением мог бы увидеть больше, подумал Ральф. Эта темная дыра у корней дерева могла навести его на мысли о пиратских сокровищах… убежищах преступников… берлогах троллей. Но Ральф сомневался, что Краткосрочный ребенок даже с очень развитым воображением смог бы различить тусклое красное мерцание, струящееся из-под дерева, или понять, что эти извивающиеся корни были на самом деле грубыми ступеньками, ведущими в какое-то неизвестное (и, без сомнения, неприятное) место. Нет… Даже наделенный очень большим воображением ребенок не увидел бы всего этого… Но он (или она) мог почувствовать. Верно. И тот, кто почувствовал, будь у него хоть капля разума, повернулся бы и рванул прочь так, словно за ним гонятся все демоны преисподней. Как рванули бы они с Лоис, если бы почувствовали. Если бы не сережки Лоис. Если бы не расческа Джо Уайзера. Если бы не утраченное место самого Ральфа в Цели. И конечно, если бы не Элен (и, возможно, Нат) и две тысячи других людей, которые соберутся в Общественном центре сегодня вечером. Лоис права. Им предстоит сделать что-то, и, если они отступят сейчас, это что-то навечно останется несделанным, которого не воротишь. Вот они, веревки, подумал он. Веревки, которыми некие высшие силы привязали нас, несчастных, сбитых с толку Краткосрочных существ, к своему колесу. Сейчас он видел Клото и Лахесиса сквозь яркую призму ненависти и подумал, что, если бы эти двое оказались сейчас здесь, они обменялись бы одним из своих неловких взглядов, а потом торопливо отошли на шаг или два. И правильно бы сделали, подумал он. Очень правильно. [Ральф? Что случилось? Почему ты так разозлился?] Он поднес ее ладонь с своим губам и поцеловал. [Ничего. Пошли. Надо двигаться, пока мы окончательно не струсили.] Еще мгновение она не отрывала от него взгляда, а потом кивнула. И когда Ральф сел и свесил ноги в разверзшуюся, увитую корнями пасть у подножия дерева, она очутилась рядом с ним. 2 Ральф скользнул под дерево на спине, прикрыв свободной рукой лицо, чтобы грязь не сыпалась в открытые глаза. Он пытался не вздрагивать, когда корни касались его шеи и царапали поясницу. Под деревом отвратительно воняло, как в обезьяннике, и от этой вони его желудок подкатывался к горлу. Он мог обманывать себя, убеждая, что привыкнет к запаху, пока не проделал весь путь в нору под деревом, а потом уговоры перестали действовать. Он приподнялся на локте, чувствуя, как маленькие корни впиваются ему в голову, а кусочки коры покалывают щеки, и выблевал весь остаток завтрака. Слева от него, судя по звуку, Лоис сделала то же самое. Жуткие шальные фантазии перекатывались у него в мозгу как тяжелые волны. Вонь была такой густой, что он почти ел ее, и он видел красную штуковину, следы которой привели их к этому кошмарному месту под деревом, у себя на ладонях и руках. Даже смотреть на эту гадость было погано; теперь же он просто купался в ней, будь она проклята. Что-то коснулось его руки, и он едва не ударился в панику, прежде чем сообразил, что это Лоис. Он погладил ее пальцы. [Ральф, поднимись чуть-чуть! Так лучше! Можно дышать!] Он мгновенно понял, что она имеет в виду, и в последний момент ему пришлось сдержать себя, как бы пригнуться. Не сделай он этого, он взлетел бы вверх по лестнице восприятия, как ракета на столбе пламени. Мир дрогнул, и вдруг в этой вонючей норе стало чуть светлее и… немного просторнее. Запах не исчез, но стал хоть как-то выносим. Теперь он словно очутился в маленькой закрытой палатке, набитой людьми с грязными ногами и потными подмышками, — не очень приятно, но можно вытерпеть, во всяком случае, какое-то время. Вдруг Ральф представил себе циферблат карманных часов со слишком быстро движущимися стрелками. Без вони, пытавшейся проскользнуть ему в глотку и удавить его, было лучше, но место все равно оставалось опасным — что, если они вылезут отсюда завтра утром, а от Общественного центра останется лишь дымящаяся яма на Мейн-стрит? Ведь так могло случиться. Следить за временем здесь, внизу — кратким временем, долгим или вечным, — было невозможно. Он взглянул на свои часы, но напрасно. Ему следовало поставить их раньше, но он забыл. Плюнь на это, Ральф, — ты ничего не можешь с этим поделать, так что плюнь. Он попытался, и, когда плюнул, ему пришло в голову, что старина Дор был на сто процентов прав в тот день, когда Эд врезался в пикап мистера Садовода Вест-Сайда; лучше было не лезть в долгосрочные дела. Однако они очутились здесь, самый старый в мире Питер Пэн и самая старая в мире Венди, скользя под волшебное дерево в какой-то болотистый подземный мир, который никому из них не хотелось видеть. Лоис уставилась на него; лицо ее было освещено этим поганым красным мерцанием, а выразительные глаза полны ужаса. Он увидел темные полоски на ее подбородке и понял, что это кровь. Она не просто зажимала нижнюю губу зубами, а искусала ее. [Ральф, с тобой все в порядке?] [Я забрался под старый дуб с красивой девчонкой, а ты еще спрашиваешь. Со мной все отлично, Лоис. Но думаю, нам лучше поспешить.] [Ладно.] Он пошарил внизу под собой и поставил ногу на сучковатый корень. Тот выдержал его вес. И он скользнул вниз по каменистому склону, держась за другой корень и обнимая Лоис за талию. Ее юбка задралась до бедер, и Ральф снова мельком подумал о Чакки Энгстроме и его «палке-гляделке». Он испытал восхищение и одновременно раздражение, увидев, что Лоис пытается поправить юбку. [Я знаю, что настоящая леди всегда старается поправить юбку, но, мне кажется, это правило отменяется, когда скользишь вниз по лестнице тролля под старым дубом. Идет?] Она глянула на него со слабой, смущенной и испуганной улыбкой. [Если бы я знала, чем мы будем тут заниматься, я бы надела брюки. Я думала, мы только съездим в больницу.] Если бы я знал, чем мы будем заниматься, подумал Ральф, я бы превратил в наличность свои акции, падает их курс на рынке или нет, и купил нам билеты на самолет в Рио, моя дорогая. Он стал осторожно нащупывать упор другой ногой, прекрасно сознавая, что если упадет, то очутится далеко от тех мест, где работает спасательная команда Дерри. Прямо над его глазами из земли выполз красноватый червяк, сбросив маленькие комочки грязи ему на лоб. Какое-то время, показавшееся ему вечностью, он ничего не мог нащупать, а потом нога наткнулась на какую-то гладкую деревянную поверхность — на сей раз не корень, а что-то вроде настоящей ступеньки. Он скользнул вниз, все еще держа Лоис за талию, и выждал, выдержит ли штуковина, на которой они стояли, или треснет под их двойным весом. Она выдержала и оказалась достаточно широкой для них обоих. Ральф глянул вниз и увидел, что это была верхняя ступенька узкой лестницы, спускавшейся вниз, в красноватую тьму. Она была сделана для существа (и, возможно, этим же существом) намного меньше их ростом, и поэтому им пришлось сгорбиться, но все равно это было лучше кошмара последних пяти минут. Ральф посмотрел на разорванный лоскуток дневного света над ними, и в глазах его, глядящих с залитого потом и вымазанного грязью лица, мелькнула немая тоска. Никогда еще дневной свет не был таким желанным и таким далеким. Он повернулся к Лоис и кивнул ей. Она стиснула его ладонь и кивнула в ответ. Согнувшись почти пополам, вздрагивая каждый раз, когда торчащий корень касался спины или шеи, они начали спускаться вниз по лестнице. 3 Спуск казался бесконечным. Красный свет становился ярче, вонь Атропоса сгущалась, и Ральф сознавал, что они оба, спускаясь вниз, «поднимаются вверх»; ничего другого им не оставалось — в противном случае запах просто задушил бы их. Он продолжал убеждать себя в том, что они делают то, что должны делать, и что в такой большой операции должен участвовать некто следящий за временем — кто подтолкнет их, когда (и если) сроки станут поджимать, — но все равно тревога не покидала его. Потому что могло и не быть ни следящего за временем, ни главного арбитра, ни команды рефери в полосатых, как зебры, свитерах. «Все ставки сняты», — сказал Клото. Как раз когда Ральф стал спрашивать себя, не ведут ли ступеньки прямо в преисподнюю, они кончились. Короткий, выдолбленный в камне коридор не выше сорока дюймов и не длиннее двадцати футов вел к аркообразному дверному проему. За ним то красное свечение пульсировало и вспыхивало, как отраженное мерцание открытой духовки. [Пошли, Лоис, но будь готова ко всему. Будь готова встретить его.] Она кивнула, снова подтянула упрямо сползавшую нижнюю юбку и двинулась рядом с ним по узкому проходу. Ральф поддел что-то (не камень) ногой и нагнулся, чтобы поднять предмет. Это оказался красный пластиковый цилиндр, чуть шире с одного конца, чем с другого. Мгновение спустя он понял, что это такое: ручка от детской скакалки. Три-четыре-пять, гусыня пьет опять. Не суйся в то, что тебя не касается, Краткий, говорил Атропос, но он сунулся, и не только из-за того, что маленькие лысые врачи называли ка. Он оказался замешанным, ибо то, что собирался сделать Атропос, касалось его, что бы там ни думал этот маленький ублюдок. Дерри был его городом, Лоис Чэсс была его другом, и Ральф обнаружил в себе огромное желание заставить дока № 3 здорово пожалеть, что тому довелось наткнуться на сережки Лоис. Он отшвырнул ручку скакалки прочь и двинулся дальше. Мгновением позже они с Лоис прошли под аркой и застыли там, глядя на подземную квартиру Атропоса. С широко раскрытыми глазами и соединенными руками они больше, чем когда-либо, походили на детей в сказке — теперь не на Питера Пэна и Венди, а на Гензеля и Гретель[66], наткнувшихся на конфетный домик ведьмы после многих дней блуждания по непролазному лесу. 4 [Ох, Ральф. О Господи… Ты видишь?] [Тс-с-с, Лоис. Тс-с-с.] Прямо перед ними находилась маленькая плохонькая комнатушка, служившая, по-видимому, и кухней, и спальней. Комнатка была одновременно убогой и жуткой. В середине стоял низкий круглый стол, показавшийся Ральфу отрезанной верхней частью бочки, с остатками еды в суповой кастрюле с отбитой эмалью — какая-то серая прогорклая каша, похожая на расплавленные, а потом застывшие мозги. В комнате стоял единственный грязный складной стул. Справа от стола разместился примитивный туалет, сделанный из ржавого стального барабана, а сверху лежало сиденье от унитаза. От него исходил жуткий, отвратительный запах. Единственным украшением в комнате служило висящее на стене большое продолговатое зеркало в бронзовой раме; его отражающая поверхность настолько потемнела от времени, что Ральф и Лоис в нем выглядели так, словно плавали в десяти — двенадцати футах под водой. Слева от зеркала находилось спальное место, состоявшее из грязного матраса и джутового мешка, набитого соломой или перьями. И подушка, и матрас были смяты и блестели от пота существа, которое спало на них. Сны, застрявшие в этой подушке, свели бы меня с ума, подумал Ральф. Где-то — одному лишь Богу известно, насколько глубже под землей — глухо капала вода. С противоположной стороны помещения располагалась еще одна арка повыше, за которой была видна битком забитая, какая-то сюрреалистическая кладовка. Ральф два или три раза моргнул, желая убедиться, что ему не мерещится то, что он видит. Точно, это то самое место, подумал он. То, за чем мы пришли, здесь. Лоис как загипнотизированная двинулась к этой второй арке. Губы ее кривились от отвращения, но в глазах светилось непреодолимое любопытство — он не сомневался, что такое выражение должно было быть у жены Синей Бороды, когда она отпирала запретную дверь. Вдруг Ральфу показалось, что за этой аркой скорчился Атропос со своим ржавым скальпелем. Он торопливо шагнул вслед за Лоис и остановил ее как раз перед тем, как она успела шагнуть за арку. Он ухватил ее за руку выше локтя, приложил палец к губам и покачал головой, не давая ей заговорить. Он нагнулся и коснулся кончиками пальцев грязного пола, словно спринтер, ожидающий выстрела стартового пистолета. Потом он рывком бросился через арку (даже в такой момент испытав удовольствие от реакции своего тела), рухнул на плечо и перекатился на другой бок. Его нога ударила картонный ящик, тот перевернулся, и из него посыпалась всякая всячина: разрозненные перчатки и носки, несколько книжек в дешевых бумажных обложках, пара шортов-бермуд, отвертка со следами какой-то коричневой дряни — может быть, краски, а может, крови — на стальном лезвии. Ральф встал на колени и оглянулся на Лоис, стоявшую в проходе и уставившуюся на него со стиснутыми под подбородком ладонями. По другую сторону арки никого не было — да там ни для кого не хватило бы места. С каждой стороны стояли картонные коробки. Ральф с гадливым удивлением стал читать надписи на них: «Джек Дэниелс», «Джилбейс» «Смирнофф», «Джи & би». Казалось, Атропос обожал коробки из-под спиртного, как любой человек, не выносящий мысли о том, чтобы что-то выбросить. [Ральф? Тут безопасно?] Само слово прозвучало как шутка, но он кивнул и протянул ей руку. Она торопливо подошла к нему, резко подтянув вверх юбку, и с растущим изумлением огляделась вокруг. Отсюда, по другую сторону арки в этой маленькой мрачной квартирке Атропоса, кладовка выглядела большой. Теперь, когда они очутились в ней, Ральф увидел, что она просто громадная; комнаты такого размера чаще называют складами. Среди огромных, беспорядочных груд вещей виднелись проходы. В коробки был сложен лишь хлам у двери; все остальное свалено кое-как в кучи, образующие что-то вроде лабиринта или скрытой ловушки. Ральф решил, что даже слово «склад» не слишком подходит — это был подземный пригород, и Атропос мог притаиться тут где угодно… А если он здесь, то скорее всего следит за ними. Лоис не спрашивала, что это такое; по ее лицу он видел, что она уже поняла. Когда она заговорила, то в голосе ее прозвучала задумчивость, от которой у Ральфа по спине пробежал холодок. [Он, должно быть, такой жутко старый, Ральф.] Да. Такой жутко старый. Ярдах в двадцати в глубине комнаты, освещенной тем же самым неизвестно откуда идущим тусклым красным мерцанием, что и лестница, Ральф заметил большое колесо и спицы, лежащие на стуле с плетеной спинкой, который, в свою очередь, стоял на спрессованной куче старой, рваной одежды. Вид этого колеса вызвал холодок у него внутри; казалось, метафора, за которую ухватился его мозг в попытке постичь концепцию ка, стала реальностью. Потом он заметил ржавую железную полоску, обрамлявшую внешнюю окружность колеса, и понял, что оно скорее всего от одного из тех двухколесных велосипедов веселых девяностых, которые похожи на трехколесных переростков. Точно, это колесо от велосипеда, и ему не меньше ста лет, подумал он. Это навело его на мысль о том, сколько людей — сколько тысяч или десятков тысяч — умерло в Дерри и поблизости с тех пор, как Атропос каким-то образом затащил сюда это колесо. И сколько из этих тысяч были смертями Случая? И как давно он вообще появился? Сколько сотен лет назад? На это у него, конечно, ответа не было; может быть, с самого начала, когда бы и как бы это ни произошло. И все это время он брал какие-то мелочи у всех, с кем связывался… И все это находилось здесь. Все это находилось здесь. [Ральф!]