Дор наклонился вперед и прошептал что-то ему на ухо. Джо слушал его, все еще хмурясь. — Ну? — спросил Ральф, когда Дорранс снова откинулся назад. — Что он сказал? — Он велел не забывать о моей расческе, — сказал Джо. — Я понятия не имею, о чем он говорит, но это, кажется, в порядке вещей. — Все в порядке, — кивнул Ральф с легкой улыбкой. — Это как раз одна из немногих вещей, которые я понимаю. Пошли, Лоис, — разомнем ноги. Пошатаемся немного в толпе. 4 На полпути через стоянку Лоис так сильно ткнула Ральфа локтем в бок, что Ральф пошатнулся. — Посмотри! — прошептала она. — Прямо вон туда! Разве это не Конни Чанг? Ральф посмотрел. Да, женщина в бежевом плаще, стоящая между двумя техниками со значками «Си-би-эс» на куртках, почти наверняка была Конни Чанг. Слишком много раз за ужином он восхищался ее хорошеньким умным лицом, чтобы сомневаться в этом. — Если не ее сестра-близнец, — сказал он. Лоис, казалось, совсем забыла про старину Дора, Хай-Ридж и лысых врачей; в этот момент она снова стала женщиной, которую Билл Макговерн любил называть «наша Лоис». — Чтоб мне пусто было! Она-то что здесь делает? — Ну, — начал Ральф и прикрыл рот ладонью, чтобы скрыть зевок, чуть не вывихнувший ему челюсть, — я думаю, то, что происходит в Дерри, теперь попадает в федеральные новости. Должно быть, она здесь, чтобы сделать прямой репортаж из Общественного центра для вечерних новостей. В любом случае… Вдруг без малейшего предупреждения вернулись ауры. У Ральфа пресеклось дыхание. — Господи! Лоис, ты видишь это? Но он не думал, что она видит. Если бы видела, то Конни Чанг не удостоилась бы даже почетного упоминания в списке-достойных-внимания Лоис. Это было так чудовищно, что находилось почти за пределами осмысления, и Ральф впервые понял, что даже у яркого мира аур есть своя темная сторона — причем такая, которая заставила бы обыкновенного человека упасть на колени и возблагодарить Господа за ограниченность восприятия. А ведь это даже не подъем вверх по лестнице, подумал он. По крайней мере я так не думаю. Я лишь смотрю на этот кошмарный мир, как в окошко, а не нахожусь в нем реально. Но он и не хотел в нем находиться. Просто смотреть на нечто подобное было достаточно, чтобы пожелать стать слепым. — Что? Цвета? — нахмурилась Лоис. — Нет. Мне надо попытаться? Что-то в них не так? Он хотел ответить и не сумел. Мгновение спустя он почувствовал, как ее ладонь болезненно вцепилась ему в руку выше локтя, и понял, что никаких объяснений уже не нужно. — О Боже, — простонала она тихим задыхающимся голосом, в котором дрожали слезы. — О Боже, Боже праведный и Пресвятая Дева. С крыши больницы Дерри аура, висевшая над Общественным центром, казалась противным мешкообразным зонтом — быть может, логотипом Страховой компании путешественников, выкрашенным черным детским мелком. Стоять же здесь, на автостоянке, было все равно как находиться внутри огромной отвратительной антикомариной сетки, такой старой и грязной, что ее топкие стенки разъедала черно-зеленая плесень. Яркое октябрьское солнце превратилось в тусклый кружок черненого серебра. Воздух приобрел тусклый туманный оттенок, напомнивший Ральфу фотографии Лондона в конце девятнадцатого века. Они уже больше не просто смотрели на «мешок смерти» вокруг Общественного центра; они были заживо погребены в нем. Ральф чувствовал, как тот прожорливо наваливается на него, пытаясь заполнить его ощущением страха, тоски и отчаяния. К чему трепыхаться, подумал он, апатично смотря, как «форд» Джо Уайзера катит обратно по Мейн-стрит со стариной Дором, по-прежнему сидящим на заднем сиденье. Я имею в виду, черт возьми, какой смысл? Мы не можем изменить эту хреновину — никак не можем. Может, мы и сделали что-то в Хай-Ридж, но разница между тем, что было там, и что происходит здесь, все равно как разница между пятнышком и черной дырой. Если мы попробуем вмешаться в это дело, мы будем просто раздавлены. Он услышал стон рядом с собой и понял, что Лоис плачет. Собравшись с силами, он обнял ее за плечи и сказал: — Держись, Лоис. Мы можем противостоять этому. Но он сомневался. — Мы вдыхаем это в себя! — плача, прошептала она. — Мы как будто всасываем смерть! Ох, Ральф, давай уйдем отсюда! Пожалуйста, давай уйдем! Мысль показалась ему настолько же приятной, насколько могла показаться приятной мысль о воде умирающему в пустыне от жажды, но он покачал головой: — Две тысячи человек сегодня вечером умрут здесь, если мы не предпримем что-то. Я плохо разобрался во всем остальном, что касается этого дела, но это могу понять без труда. — Ладно, — прошептала она. — Только не убирай руку, чтобы я не раскроила себе череп, если потеряю сознание. Ральф решил, что это ирония. У них теперь были лица и тела людей, только-только вошедших в зрелый возраст, но они брели через автомобильную стоянку как парочка стариков, мускулы которых превратились в веревки, а кости — в стекло. Он слышал быстрое и затрудненное дыхание Лоис, похожее на дыхание серьезно раненной женщины. — Я отведу тебя обратно, если хочешь, — сказал Ральф и понял, что действительно может сделать это. Он отведет ее обратно, на автостоянку, проводит до оранжевой скамейки на автобусной остановке, которая видна отсюда. А когда подойдет автобус, ей будет проще простого сесть в него и вернуться на Харрис-авеню. Он чувствовал, как убийственная аура, окружающая это место, давит на него, пытаясь смять, как пластиковый пакет из химчистки, и он поймал себя на воспоминании о том, что Макговерн как-то сказал про эмфизему Мэй Лочер — она, мол, из тех болезней, которые никогда не отпускают. Как бы сильно он ни всасывал черный воздух и как бы глубоко ни пропихивал в себя, его все равно не хватало. Стучало сердце, стучало в голове, причем так, словно он страдал от самого тяжелого похмелья в жизни. Он раскрыл рот, желая повторить, что может увести ее отсюда, когда она заговорила тихим прерывистым голосом: — Наверное, я сумею справиться… только надеюсь… что это будет недолго. Ральф, как получается, что мы можем видеть что-то настолько поганое, даже когда не можем видеть цвета? Почему они не видят? — Она указала на телевизионщиков, толпящихся вокруг Общественного центра. — Неужели мы, Краткосрочные, такие бесчувственные? Мне отвратительна эта мысль. Он покачал головой, давая понять, что не знает, но подумал, что, быть может, репортеры новостей, видеотехники и охранники, толпящиеся вокруг дверей и под раскрашенным плакатом, свисающим с козырька, все-таки чувствуют что-то. Он видел множество рук, держащих пластиковые стаканчики с кофе, но не видел, чтобы кто-нибудь действительно пил из них. На капоте фургона стояла коробка с пончиками, но единственный вытащенный из нее пончик кто-то положил на салфетку, откусив лишь маленький кусочек. Ральф пробежал взглядом по двум дюжинам лиц, не заметив ни единой улыбки. Сотрудники служб новостей занимались своей работой — устанавливали под нужным углом камеры, отмечали места, где будут находиться ведущие программ, протягивали кабель и прикрепляли его клейкой лентой к бетону, — но делали это без того возбуждения, которое, по мнению Ральфа, должно было бы сопутствовать такой большой сенсации. Конни Чанг вышла из-под навеса с красивым бородатым оператором (МАЙКЛ РОЗЕНБЕРГ — гласила табличка на его пиджаке «Си-би-эс») и обвела рамку в воздухе своими маленькими ладошками, показывая таким образом, чтобы ей сняли свисающий с козырька плакат. Розенберг кивнул. Лицо Чанг было бледным и печальным, и Ральф увидел, как в какой-то момент своего разговора с бородатым оператором она запнулась и неуверенно поднесла руку к виску, словно потеряла нить своих мыслей или, быть может, почувствовала слабость. В выражениях всех лиц, которые он видел, казалось, была какая-то подчеркнутая схожесть — общий аккорд, — и он думал, что знает причину: все они страдали от того, что называлось меланхолией в те дни, когда он был еще мальчишкой, и меланхолия была всего лишь эвфемизмом тоски. Ральф поймал себя на воспоминании о том, как он порой испытывал эмоциональный эквивалент холодной струи во время купания или воздушной ямы в полете. Вот ты проживаешь день, иногда чувствуя себя прекрасно, иногда — всего лишь сносно, но вполне нормально, а потом… Без всяких видимых причин ты как будто с треском падаешь, объятый пламенем. И тебя переполняет ощущение «да какой, к черту, в этом толк» — совершенно не связанное ни с каким реальным событием в твоей жизни в этот момент, но все равно невероятно сильное, — и тебе хочется просто забраться в постель и укрыться с головой одеялом. Быть может, вот такое и вызывает подобные ощущения, подумал он. Может, в этом все дело — какая-то огромная масса смерти или горя, что вот-вот случится, расползается и нависает над тобой как палатка, сотканная не из нитей и брезента, а из слез и паутинок. Мы не видим ее на нашем нижнем, Краткосрочном уровне, но мы чувствуем ее. О да, еще как чувствуем. И сейчас… Сейчас ЭТО пыталось высосать из них все соки. Может быть, они не были вампирами, чего оба раньше боялись, но эта штука была. «Мешок смерти» жил своей замедленной, полусонной жизнью, и он высосет из них соки, если сумеет. Если они позволят ему. Лоис прислонилась к нему, и Ральф приложил все усилия, чтобы они оба не растянулись на мостовой. Потом она подняла голову (медленно, словно ее волосы были погружены в раствор цемента), свернула ладонь трубочкой возле рта и резко вдохнула. В то же мгновение она вся слегка осветилась. При других обстоятельствах Ральф мог бы списать это мерцание на секундную вспышку у себя в глазах, но только не сейчас. Она скользнула наверх. Чуть-чуть. Ровно настолько, чтобы подкрепиться. Он не видел, как Лоис в ресторане вторглась в ауру официантки, но на сей раз все произошло у него на глазах. Ауры сотрудников служб новостей были похожи на маленькие, но ярко раскрашенные китайские фонарики, мерцающие в мрачной пещере. Вдруг тугой луч фиолетового света вырвался из одной из них — от Майкла Розенберга, бородатого оператора Конни Чанг. В дюйме или около того от лица Лоис он разделился надвое. Верхняя веточка тоже разделилась надвое и скользнула в ее ноздри; нижняя прошла сквозь раскрытые губы в рот. Ральф видел, как луч слабо мерцает за щеками, освещая ее изнутри, как свечка освещает стенки накрывающего ее стеклянного плафона. Хватка ее руки ослабла, и вдруг давление ее навалившегося на него тела исчезло. Мгновение спустя фиолетовый луч исчез. Она повернулась к нему. Цвет — не очень яркий — возвращался на ее свинцово-серые щеки. — Уже лучше — намного лучше. Теперь ты, Ральф! Он не хотел — для него это все еще походило на воровство, — но это надо было сделать, если он не хотел просто свалиться здесь без сознания; он почти чувствовал, как остатки энергии, позаимствованной у паренька в майке с надписью «Нирвана», выходят наружу из всех пор кожи. Он свернул ладонь трубочкой возле рта, как делал это сегодня утром в «Данкин донатс», и медленно повернулся влево, ища мишень. Конни Чанг отступила на несколько шагов назад и оказалась ближе к ним, чем все остальные; она по-прежнему смотрела на свисающий с козырька плакат и обсуждала его с Розенбергом (который выглядел ничуть не хуже после вдоха Лоис). Без дальнейших размышлений Ральф резко вдохнул через свернутую трубочкой ладонь. Аура Чанг была того же чудесного цвета слоновой кости или подвенечного платья, что и ауры Элен и Нат в тот день, когда они зашли к Ральфу домой с Гретхен Тиллбери. Вместо луча света из ауры Чанг вырвалось что-то похожее на длинную прямую ленту. Почти тут же Ральф почувствовал, как его начинает наполнять сила, поглощающая ноющую усталость в членах и мышцах. Он снова обрел способность ясно мыслить, словно из мозга его вымыли большую тучу грязи. Конни Чанг запнулась, подняла на мгновение глаза к небу, а потом снова стала говорить что-то оператору. Ральф огляделся вокруг и увидел, что Лоис смотрит на него с тревогой. Лучше? — шепотом спросила она. Во всех смыслах, — ответил он, — но все равно я словно труп в пластиковом мешке. По-моему… — начала было Лоис, а потом ее взгляд застыл на чем-то слева от дверей Общественного центра. Она закричала и прижалась к Ральфу, так широко вытаращив глаза, что они едва не выскакивали из глазниц. Он проследил за ее взглядом и почувствовал, как дыхание застряло у него в глотке. Строители попытались скрасить вид простых кирпичных стен здания, посадив вдоль них вечнозеленые кусты. Их запустили, а может, нарочно позволили расти до той черты, за которой они угрожали бы целиком скрыть узкую полоску травы, отделяющую их от бетонной дорожки вдоль мостовой. Гигантские жуки, похожие на доисторических трилобитов, роями вылезали из этих кустов и заползали обратно, налезая друг на друга, стукаясь головами и порой рвя и пихая друг дружку передними лапами, как олени, бьющиеся рогами из-за самки во время гона. Они не были прозрачными, как птицы на тарелках спутниковых антенн, но все равно в них было что-то призрачное и нереальное. Их ауры лихорадочно вспыхивали всем спектром цветов; они были такими яркими и в то же время эфемерными, что чем-то неуловимо напоминали светлячков. Только это не светлячки. Ты знаешь, что это такое. — Эй! — раздался крик Розенберга, оператора Чанг, который окликнул их, но и большинство людей перед зданием тоже смотрели в их сторону. — С ней все нормально, приятель? — Да, — крикнул в ответ Ральф. Он все еще держал свернутую трубочкой ладонь у рта и теперь быстро опустил ее, чувствуя себя дураком. — Она просто… — Я увидела мышь! — крикнула Лоис, слабо и глуповато улыбаясь… Улыбкой «нашей Лоис», мельком подумал Ральф, очень гордый за нее. Она указала на вечнозеленый кустарник слева от дверей почти не дрожащим пальцем: — Она побежала вон туда. Господи, такая жирная! Нортон, ты видел ее? — Нет, Алиса. — Оставайтесь поблизости, леди, — посоветовал ей Майкл Розенберг. — Увидите здесь живность всех сортов сегодня вечером. Раздалось несколько отрывистых, почти принужденных смешков, а потом они вернулись к своей работе. — Господи, Ральф! — прошептала Лоис. — Те… те штуки… Он взял ее за руку и сжал ладонь: — Спокойнее, Лоис. — Они знают, верно? Вот почему они здесь. Они — как стервятники. Ральф кивнул. Пока он смотрел, несколько жуков вынырнули из верхушки куста и начали бесцельно ползти вверх по стене. Они двигались лениво и заторможенно — как ноябрьские мухи на оконном стекле — и оставляли за собой тонкие цветные следы. Следы быстро тускнели и исчезали. Другие жуки выползали из-под низа кустов на узенькую полоску газона. Один из комментаторов местного канала новостей пошел по направлению к зараженной местности, и, когда он обернулся, Ральф узнал Джона Киркленда. Он разговаривал с хорошенькой женщиной, одетой в один из так называемых «деловых» костюмов, который при нормальных обстоятельствах показался бы Ральфу чрезвычайно сексуальным. Он решил, что это продюсер Киркленда, и прикинул, позеленела ли бы аура Лизетт Бенсон в присутствии этой женщины. — Они идут к этим жукам! — яростно зашептала ему Лоис. — Мы должны остановить их, Ральф, мы должны! — Ничего подобного мы не сделаем. — Но… — Лоис, мы не можем начать вопить про жуков, которых никто, кроме нас, не увидит. Это кончится дурдомом. Кроме того, жуки здесь не ради них. — Он помолчал и добавил: — Я надеюсь. Они смотрели, как Киркленд и его хорошенькая знакомая вышли на лужайку и… попали прямо в желеобразную массу ползающих и извивающихся трилобитов. Один из них скользнул на начищенный мокасин Киркленда, выждал, пока тот не перестал на секунду двигаться, и взобрался на штанину. — Мне вообще плевать на Сюзан Дэй, — говорил Киркленд. — Мы делаем репортаж о «Женском попечении», а не о ней… Кругом рыдают женщины в черных повязках. — Осторожнее, Джон, — сухо произнесла женщина. — Ты проявляешь чувствительность. — Вот как? Черт побери. Жук полз к его ширинке. Ральфу пришло в голову, что, если бы Киркленду вдруг дали возможность увидеть то, что вскоре заползет ему на яйца, он, наверное, сошел бы с ума.