Ральф кивнул, подумав о Кэролайн. — Ты, случайно, не знаешь, в какой палате лежит Джимми? Может, я схожу навестить его. — Случайно знаю. В 315-й. Запомнишь? — Сразу не забуду, — усмехнулся Ральф. — Конечно, сходи навести его, если можешь, — его здорово накачали разными снадобьями, от которых мутит башку, но он все еще понимает, кто к нему приходит, и, ручаюсь, будет рад тебя видеть. Он как-то говорил мне, что вы с ним классно проводили время в прежние времена. — Ну, знаешь, разъезжали вместе по дорогам, вот и все, — сказал Ральф. — Если нам случалось заглянуть в закусочную, Джимми В. всегда лез без очереди. — Вдруг он почувствовал, что вот-вот расплачется. — Погано, правда? — тихо спросил Фэй. — Да. — Ну что ж, сходи навести его. Он обрадуется, и тебе станет получше. Во всяком случае, должно так быть. И смотри не забудь про этот чертов шахматный турнир! — закончил Фэй, выпрямившись и делая героическую попытку выглядеть и говорить весело. — Пропустишь его — дерьмом будешь. — Постараюсь не пропустить. — Ага, я на тебя рассчитываю. — Фэй сжал кулак и легонько стукнул Ральфа в плечо. — И спасибо тебе еще раз за то, что остановил меня, прежде чем я успел… Ну, знаешь, сделал что-то такое, о чем пожалел бы после. — Конечно. Миротворец номер один — вот кто я. — Ральф двинулся по тропинке, ведущей к развилке, а потом обернулся: — Видишь вон ту служебную дорогу? Между главным терминалом и нашей улицей? — Он махнул рукой туда, где от частного терминала сейчас как раз отъезжал обслуживающий фургон, и в его ветровом стекле отражалось яркое солнце, бившее Ральфу и Фэю в глаза. Фургон остановился прямо перед воротами, загородив электронный луч из глазка. Створка ворот начала отъезжать в сторону. — Конечно, вижу, — сказал Фэй. — Прошлым летом я видел Эда Дипно на этой дороге, а значит, у него есть карточка-ключ от ворот. Есть какие-нибудь идеи насчет того, где он мог раздобыть эту штуковину? — Ты имеешь в виду того малого из «Друзей жизни»? Ученого из лаборатории, который провел небольшое исследование по части избиения своей жены прошлым летом? Ральф кивнул: — Но сейчас я говорю про лето 92-го. Он ехал на старом коричневом «датсуне». — Ральф, я не отличу «датсуна» от «тойоты» или «хонды», — рассмеялся Фэй. — Я не различаю тачки с тех пор, как у «шевроле» перестали делать крылья, как у чаек. Но могу тебе сказать, кто большей частью пользуется этим шоссе: обслуга, механики, пилоты и диспетчеры. Наверное, у некоторых пассажиров тоже есть карточки — если они летают частными рейсами. Единственные ученые там — те, кто работает на метеорологической станции. Он не из них? — Не-а, он химик. До недавнего времени работал в Лабораториях Хокингс. — Играл с белыми крысами, да? Что ж, при аэропорте никаких крыс нет — во всяком случае, мне о них ничего не известно; хотя сейчас я вот что подумал: есть еще такие, у кого есть ключи от ворот. — Да? У кого же? Фэй указал на сборный домик с рифленой жестяной крышей, стоявший ярдах в семидесяти от главного терминала: — Видишь то здание? Это техникум «Соло». — Что такое техникум «Соло»? — Учебные курсы, — объяснил Фэй. — Там готовят пилотов-любителей. 4 Ральф возвращался домой по Харрис-авеню, засунув большие ладони в карманы и опустив голову так, что не видел почти ничего, кроме трещин в тротуаре под своими кроссовками. Его мысли снова сосредоточились на Эде Дипно… и техникуме «Соло». Он никак не мог выяснить, был ли Эд в аэропорту, потому что ездил в техникум «Соло» в тот день, когда он наткнулся на мистера Садовода Вест-Сайда, но почему-то ему вдруг очень захотелось получить ответ на этот вопрос. Еще его очень занимало, где сейчас живет Эд. Он прикинул, не сможет ли Джон Лейдекер удовлетворить его любопытство по этим двум пунктам, и решил попробовать. Он проходил мимо незатейливой двойной витрины, где с одной стороны разместился Джордж Лифорд А.З.И.П.1, а с другой — «Ювелирные изделия Мэритайм (МЫ СКУПАЕМ ВАШЕ СТАРОЕ ЗОЛОТО ПО САМЫМ ВЫСОКИМ ЦЕНАМ)», когда ход его мыслей нарушил короткий сдавленный лай. Он поднял глаза и увидел Розали, сидевшую на тротуаре, прямо перед верхним входом в Страуфорд-парк. Старая псина быстро и тяжело дышала; слюна стекала с ее вывалившегося языка, образуя темную лужу на асфальте между ее передними лапами. Ее шерсть свалялась в темные клочья, словно она долго бежала, а вылинявший голубой ошейник, казалось, подрагивал от ее учащенного дыхания. Когда Ральф взглянул на нее, она опять залаяла, на этот раз звук больше напоминал вскрик. Ральф глянул на противоположную сторону улицы, чтобы посмотреть, на что она лает, но не увидел ничего, кроме автоматической прачечной «Буффи-Буффи». Внутри суетилось несколько женщин, но Ральф не поверил, что Розали лает на них. На тротуаре перед прачечной не было ни души. Ральф оглянулся и вдруг понял, что Розали не просто сидела на тротуаре, а съежилась… притаилась. Она выглядела смертельно испуганной. До этого момента Ральф никогда особенно не задумывался, насколько человеческие у собак мимика и жесты: они ухмыляются, когда веселы, свешивают головы, когда стыдятся; у них появляется тревога в глазах и напрягаются плечи — словом, они делают все то же самое, что и люди. И, как у людей, от страха у них жалобно вздрагивают все мышцы тела. Он снова взглянул через улицу, на то место, к которому, казалось, было приковано внимание Розали, и опять ничего не увидел, кроме прачечной и пустого тротуара перед ней. Потом неожиданно он вспомнил Натали, Единственную-и-Неповторимую-Малышку, пытавшуюся ухватить серо-голубые следы, которые оставляли его пальцы, когда он потянулся к ее подбородку, чтобы стереть с него молоко. Для всех остальных она просто хваталась ни за что, как обычно делают дети, но… Ральф-то знал еще кое-что. Он видел еще кое-что. Розали издала серию панических вскриков, режущих ухо Ральфу, как скрип несмазанных петель. До сих пор это возникало только само по себе… Но быть может, мне удастся вызвать это. Может быть, я могу заставить себя увидеть… Увидеть что? Ну ауры, разумеется. Конечно, а что же еще? И еще, быть может, то, (три-четыре-пять, детка) на что смотрела Розали. Ральф уже догадывался, (гусыня пьет опять) что это было, но он хотел знать наверняка. Весь вопрос в том, как это сделать. Прежде всего как вообще человек видит? Смотрит, конечно. Ральф посмотрел на Розали. Посмотрел на нее внимательно, пытаясь увидеть все, что можно было увидеть: тусклый узор на голубом ремешке, служившем ей ошейником, пыльные клочья ее неухоженной шерсти, серую струйку под ее длинной мордой. Через несколько мгновений она, казалось, почувствовала его взгляд, поскольку повернулась, посмотрела на него и тревожно взвизгнула. В этот момент Ральф почувствовал, как что-то провернулось в его мозгу, словно заработал стартер автомобиля. Возникло короткое, но ясное ощущение внезапной легкости, а потом яркость ворвалась в день. Он отыскал путь в этот более яркий мир с более глубокой структурой. Он увидел темную мембрану — она напомнила ему белок испорченного яйца, — возникшую вокруг Розали, и увидел темно-серый «воздушный шарик», поднимавшийся от нее. Однако поднимался он не от макушки черепа, как бывало у всех людей, которых Ральф видел в этом состоянии повышенного восприятия; «воздушный шарик» Розали поднимался от ее морды. Теперь ты знаешь главную разницу между собаками и людьми, подумал он. Их души размещаются в разных местах. [Песик! Сюда, песик, поди сюда!] Ральф вздрогнул и отшатнулся от этого голоса, походившего на скрежет мела по классной доске. Ладони его метнулись к ушам, прежде чем он успел сообразить, что это не поможет; на самом деле он слышал этот голос не ушами, и то место, которое голос задевал сильнее всего, находилось глубоко внутри его головы, куда его руки достать никак не могли. [Эй, ты, гребаный мешок с блохами! Думаешь, у меня есть в запасе целый день? Тащи сюда свою драную задницу!] Розали взвыла и перевела взгляд с Ральфа обратно на то, на что смотрела до этого. Она начала вставать, но потом снова присела на задние лапы. Ремешок на ее шее задрожал еще сильнее, и Ральф увидел, как темный полумесяц стал наползать на ее левый бок, пока выливалось содержимое мочевого пузыря. Он посмотрел на противоположную сторону улицы: там, между прачечной-автоматом и старым жилым домом, стоял док № 3 в белом халате (Ральф отметил, что халат был весь в пятнах, словно тот носил его очень долго) и своих крошечных джинсиках. Панама Макговерна по-прежнему торчала у него на голове, только теперь она как будто повисла на ушах существа; она была ему так велика, что вся верхняя часть его головы буквально утонула в ней. Он злобно ухмылялся, глядя на собаку, и Ральф увидел двойной ряд острых белых зубов — зубов людоеда. В левой руке он держал что-то похожее на старый скальпель или опасную бритву. Часть рассудка Ральфа пыталась убедить его, что он видит кровь на лезвии, но он был почти уверен, что это просто ржавчина. Док № 3 засунул два пальца своей правой руки в уголки рта и издал пронзительный свист, вонзившийся в мозг Ральфа как буровое сверло. Розали на тротуаре отшатнулась и взвыла. [Тащи сюда свою задницу, бродяга! Сейчас же!] Розали поднялась, спрятав хвост между задних лап, и заковыляла по улице. Она подвывала на ходу и от страха хромала так, что едва двигалась; ее зад грозился выскользнуть из-под нее при каждом неохотном нетвердом шажке. [— Эй!] Ральф понял, что это крикнул он сам, лишь когда увидел маленькое голубое облачко, проплывшее перед его лицом. Оно было покрыто паутинкой серебряных линий, делавших его похожим на снежинку. Лысый карлик круто обернулся на крик Ральфа, инстинктивно подняв при этом оружие, которое держал в руке. На лице его появилось выражение злобного удивления. Розали застыла с передними лапами в канаве и смотрела на Ральфа широко раскрытыми тревожными карими глазами. [Чего тебе надо, Краткий?] В этом голосе звучала злоба на то, что его потревожили, злоба на то, что ему бросили вызов, но… Ральфу показалось, что под ними скрывались и другие эмоции. Страх? Хотелось бы верить в это. Но замешательство и удивление казались более вероятными. Чем бы ни было это существо, оно не привыкло к тому, что его могут видеть такие создания, как Ральф, не говоря уже о том, чтобы звать его. [В чем дело, Краткосрочный, язык проглотил? Или ты уже забыл, чего тебе надо?] [— Мне надо, чтобы ты оставил эту собаку в покое!] Ральф услышал самого себя двумя разными способами Он был совершенно уверен, что говорил вслух, по звук его реального голоса был далеким и слабым, как музыка, доносящаяся из на время снятых наушников. Стоящим прямо за его спиной мог бы услышать то, что он сказал, но Ральф понимал, что его слова прозвучали бы как слабый вздох — словно их произносил человек, которому секунду назад врезали под дых. Однако в его голове голос прогремел так, как не звучал уже долгие годы — молодо, резко и уверенно. Док № 3, должно быть, услыхал его в этом, втором варианте, поскольку моментально отпрянул, вновь на мгновение подняв свое оружие (Ральф теперь почти не сомневался, что это скальпель), словно защищаясь. Потом он, казалось, передумал. Он подошел к краю Харрис-авеню, очутившись на усеянной опавшими листьями полоске травы между тротуаром и мостовой, ухватился через грязный халат за ремень своих джинсов, подтянул их и несколько секунд мрачно глядел на Ральфа. Потом он поднял ржавый скальпель и сделал им неприятный пилящий жест. [Ты можешь меня видеть — ну и что? Не суй свой нос в то, что тебя не касается, Краткосрочный! Эта сука принадлежит мне!] Лысый док снова повернулся к раболепно припавшей к земле собаке. [Я больше не шучу с тобой, бродяга! Поди сюда! Быстро!] Розали кинула на Ральфа взгляд, исполненный мольбы и отчаяния, и стала переходить улицу. «Я не лезу в долгосрочные дела, — сказал ему старина Дор в тот день, когда дал ему книгу стихов Стивена Добинса. — Я и тебе говорил, чтобы ты не лез». Да, в самом деле говорил, но у Ральфа было такое чувство, что теперь уже слишком поздно. А даже если и не поздно, он все равно не собирался оставить Розали этому гадкому гному, стоявшему перед прачечной-автоматом. Если только он сумеет помешать ему, вот в чем штука. [— Розали! Иди сюда, девочка! Назад!] Розали гавкнула один раз и потрусила к тому месту, где стоял Ральф. Она встала за его правой ногой, а потом уселась и, тяжело дыша, взглянула на него. И в этом взгляде Ральф снова уловил выражение, которое легко сумел прочитать: на одну треть — облегчение, на две — благодарность. Лицо дока № 3 перекосила гримаса такой жуткой ненависти, словно он выскочил из какого-то мультика. [Лучше отправь ее сюда, Краткий! Я тебя предупреждаю!] [— Нет.]