— Это возможно. Даже вполне вероятно. — То же самое и с баллончиком в кармане моего пиджака, так? Старина Дор не имеет к этому ни малейшего отношения? — Мне плевать на этот баллончик и на старину Дора! — выкрикнул Макговерн. — Меня беспокоишь ты! Ты страдаешь бессонницей с апреля или с мая, ты в депрессии и расстроенных чувствах с тех самых пор, как умерла Кэролайн… — Я не в депрессии! — заорал Ральф. Почтальон на другой стороне улицы замер и посмотрел в их сторону, прежде чем пройти вниз, к парку. — Считай как знаешь, — сказал Макговерн. — Ты не в депрессии. И ты не спал, ты видишь ауры, каких-то парней, выползающих из запертых домов посреди ночи… — И тут обманчиво-небрежным тоном Макговерн произнес то, чего Ральф опасался все это время: — Будь осторожнее, старина. То, что ты говоришь, звучит слишком похоже на Эда Дипно, чтобы не тревожиться. Ральф развернулся. Густая горячая кровь бросилась ему в лицо. — Почему ты ведешь себя так? Почему ты так набрасываешься на меня? — Я не набрасываюсь на тебя, Ральф, я пытаюсь помочь тебе. Пытаюсь быть твоим другом. — Что-то не похоже. — Что ж, правда порой причиняет боль, — спокойно произнес Макговерн. — Тебе нужно по крайней мере обдумать такую идею: твои разум и тело пытаются что-то сказать тебе. Позволь задать тебе один вопрос: это единственный тревожный сон, приснившийся тебе за последнее время? Ральф моментально подумал о Кэрол, зарытой по шею в песок и орущей про следы белых человечков. Подумал о жуках, которые хлынули из ее головы. — В последнее время мне не снилось никаких дурных снов, — твердо произнес он. — Полагаю, ты в это не поверишь, поскольку это не укладывается в тот маленький сценарий, который ты выдумал. — Ральф… — Позволь, теперь я спрошу тебя кое о чем. Ты действительно считаешь, что тот факт, что я видел этих двух людей, и тот факт, что Мэй Лочер оказалась мертвой, — просто совпадение? — Может быть, нет. Может быть, твое физическое и эмоциональное расстройство создало условия, благоприятные для краткого, но яркого и совершенно реального психического прозрения. Это заставило Ральфа замолчать. — Я верю, что подобные вещи время от времени случаются, — сказал Макговерн, вставая. — Возможно, в устах такой рациональной старой перечницы, как я, это звучит забавно, но я верю. Я не говорю в открытую, что случилось именно это, но это могло произойти. Зато я совершенно уверен, что двоих мужчин, которых ты якобы видел, на самом деле не существует в реальном мире. Ральф встал и, засунув руки глубоко в карманы и стиснув ладони в кулаки так крепко, что они сделались как каменные, уставился на Макговерна. Он чувствовал, как пляшут мышцы его рук. Макговерн спустился по ступенькам и взял его за руку — мягко, чуть выше локтя. — Я просто думаю… — начал было он. Ральф так резко оттолкнул его руку, что Макговерн буркнул от удивления и чуть-чуть покачнулся. — Я знаю, что ты думаешь. — Ты не слышишь, что я… — О-о, я уже услышал достаточно. И даже больше. Можешь не сомневаться. И извини — думаю, я схожу еще прогуляюсь. Мне нужно освежить голову. Он чувствовал, как густая горячая кровь прилила к щекам и бровям. Он попытался переключить свой мозг на какую-то более высокую скорость, которая дала бы возможность оставить эту бессмысленную, бессильную ярость позади, и не смог этого сделать. Во многом он чувствовал себя так же, как когда очнулся от сна с Кэролайн; его мысли ревели от ужаса и смятения, и, когда он начал передвигать ногами, у него возникло такое чувство, будто он не идет, а падает, как упал с кровати вчера утром. Но он все равно продолжал идти. Иногда это все, что можно сделать. — Ральф, тебе нужно сходить к врачу! — крикнул ему вслед Макговерн, и Ральф больше уже не мог убеждать себя, что не слышит странного, сварливого удовольствия в голосе Макговерна. Участие, под которым оно скрывалось, было скорее всего достаточно искренним, но походило на сахарную глазурь на горьком пироге. — Не к знахарю, не к гипнотизеру и не к иглоукалывателю! Тебе нужно сходить к своему собственному семейному врачу. Ага, к малому, который похоронил мою жену ниже линии прилива, подумал он каким-то мысленным вскриком. К малому, который закопал ее в песок по самую шею, а потом сказал, что ей нечего волноваться, что она не может утонуть, пока продолжает принимать свой валиум и тайленол-3! Вслух он сказал: — Мне надо прогуляться! Вот что мне надо, и это все, что мне надо! — Сердце теперь стучало у него в висках, как короткие сильные взмахи кузнечного молота, и ему пришло в голову, что именно так, должно быть, с людьми и случаются удары; если он быстро не возьмет себя в руки, то может рухнуть по причине того, что его отец называл «апоплексией от дурного нрава». Он слышал, как Макговерн спускается по дорожке вслед за ним. Не дотрагивайся до меня, Билл, подумал Ральф. Даже не клади мне руку на плечо, потому что я скорее всего развернусь и врежу тебе, если ты сделаешь это. — Я пытаюсь помочь тебе, неужели ты не понимаешь? — крикнул Макговерн. Почтальон на другой стороне улицы снова остановился, чтобы взглянуть на них, а возле «Красного яблока» Карл — парнишка, работающий там по утрам, — и Сью, молодая женщина, работающая днем, откровенно вытаращились на них. Он увидел, что Карл в одной руке держит пакет с гамбургерами. В этом было что-то поразительное — какие вещи замечаешь в подобные мгновения… Хотя и не такое ошеломляющее, как некоторые вещи, которые он видел раньше, этим утром. Вещи, которые тебе померещились, Ральф, шепнул предательский голосок откуда-то из глубины его мозга. — Прогулка, — в отчаянии пробормотал Ральф. — Мне просто нужна обыкновенная чертова прогулка. В голове у него начал прокручиваться мысленный фильм. Довольно неприятный, из тех, на которые он редко ходил, даже если уже успел посмотреть все остальное в киноцентре. На звуковой дорожке этого ужастика, кажется, была запись «Ба-бах, и исчезла ласка!» — Послушай, что я тебе, скажу, Ральф! В пашем возрасте душевная болезнь — обычное дело! В нашем возрасте это случается чертовски часто, поэтому СХОДИ К СВОЕМУ ВРАЧУ! Миссис Бенниган теперь стояла на своем крыльце, оставив свою прогулочную коляску у нижней ступеньки. Она по-прежнему была в ярко-красном осеннем плаще и смотрела на них через улицу буквально с отвисшей челюстью. — Ты слышишь меня, Ральф? Я надеюсь, ты слышишь! Я очень надеюсь! Ральф пошел быстрее, сгорбив плечи, словно защищаясь от холодного ветра. Что, если он будет продолжать орать — все громче и громче? Что, если он двинется вслед за мной прямо по улице? Если он сделает это, все подумают, что это он спятил, сказал он себе, но эта мысль не смогла успокоить его. Мысленно он продолжал слышать наигрываемую на пианино мелодию детской песенки — нет, даже не наигрываемую по-настоящему; в клавиши тыкали одним пальчиком, как в детском саду: Вокруг куста шелковицы Обезьянка гонялась за лаской, Обезьянка думала, все — понарошку, Но — ба-бах, и исчезла ласка![44] И тут перед мысленным взором Ральфа возникли старики с Харрис-авеню — те, что покупают страховки у компаний, дающих рекламу по кабельному телевидению; те, у кого желчные камни и кожные опухоли; те, чья память съеживается, а простата разбухает; те, кто живет на социальное пособие и смотрит на мир не через розовые очки, а сквозь утолщающиеся катаракты. Это были люди, которые теперь прочитывали всю почту, адресованную «Временному арендатору», и изучали рекламные листки супермаркетов, ища разделы про консервированные продукты и готовые мороженые обеды. Он видел их, одетых в гротескные коротенькие штанишки и ворсистые короткие юбочки, видел их в тюбетейках и майках, украшенных персонажами вроде Микки-Мауса и Пса Грубияна. Короче говоря, он видел их, самых старых на свете дошколят. Они маршировали вокруг двойного ряда стульев, покуда маленький лысый человечек в белом халате играл на пианино «…ба-бах, и исчезла ласка!». Другой лысый утаскивал стулья один за другим, когда же музыка неожиданно обрывалась и все торопливо рассаживались, кому-то одному — сейчас им оказалась Мэй Лочер, в следующий раз будет бывший глава исторического факультета, друг Макговерна, — не хватало места, и он оставался стоять. Этому человеку, конечно, придется покинуть комнату. И Ральф слышал, как смеялся Макговерн. Смеялся, потому что он-то снова сумел отыскать себе стул. Может быть, Мэй Лочер и была мертва, Боб Полхерст умирал, а Ральф Робертс терял последние винтики в голове, но с ним все по-прежнему было в порядке; Уильям Д.Макговерн, эсквайр, был все еще в отличной форме, все еще денди на вид, до сих пор еще принимает пищу в вертикальном положении, и пока ему удается находить себе стул, когда музыка обрывается. Ральф ускорил шаг и поднял плечи еще выше, предчувствуя еще один выстрел совета и упрека вдогонку. Он сомневался, что Макговерн и вправду побежит за ним по улице, но не исключал полностью такой возможности. Если Макговерн достаточно разозлился, он мог именно так и поступить — протестовать, твердить Ральфу, чтобы тот перестал валять дурака и сходил ко врачу, напоминать ему, что пианино может умолкнуть в любое время, вообще в любой момент, и, если он не припасет для себя стул, пока еще есть время заняться этим, удача может от него отвернуться навсегда. Тем не менее больше криков не последовало. Он хотел было обернуться и посмотреть, где Макговерн, а потом передумал. Если тот увидит, что Ральф обернулся, он может опять припустить за ним. Лучше всего просто идти дальше. Итак, Ральф пошел дальше, снова направившись к аэропорту, даже не отдавая себе отчета в этом, шагая с опущенной головой и стараясь не слышать безжалостных звуков пианино; стараясь не видеть старых детишек, марширующих вокруг стульев, стараясь не замечать их полных ужаса глаз поверх фальшивых улыбок. Пока он двигался так дальше, до него дошло, что его надежды не оправдались. В конце концов его все-таки затолкнуло в туннель и тьма окутала со всех сторон. Часть II ТАЙНЫЙ ГОРОД Старикам должно пытаться. Т.С.Элиот. Четыре квартета Глава 11 1 Дерри старых алкашей был не единственным тайным городом, тихонько существовавшим внутри того пространства, которое Ральф Робертс всегда считал своим домом; еще мальчишкой, выросшим в Мэри-Мид, где жилые дома Олд-Кейпа стоят и по сей день, Ральф обнаружил, что, кроме Дерри, принадлежавшего взрослым, существует еще один Дерри, который принадлежит только ребятишкам. В него входили заброшенные джунгли бродяг возле железнодорожного депо на Нейболт-стрит, где порой можно было отыскать консервные банки из-под томатного супа с остатками пряной тушеной смеси и бутылки с пивом на дне; аллея за Театром Аладдина, где курили сигареты «Булл Дирхам» и порой запускали шутихи «Блэк Кэт»; свесившийся над рекой большой старый вяз, с которого десятки мальчишек и девчонок ныряли в воду; сотня (а может, сотни две) перепутанных тропок, вьющихся через Барренс — заросшую долину, разрезавшую центр города, как плохо заживший шрам. Эти скрытые, потайные улочки и тропки находились за пределами поля зрения взрослых и потому не замечались ими, хотя… и среди взрослых бывали исключения. Одним из таких исключений являлся полицейский по имени Алоизиус Нелл — мистер Нелл для многих поколений детишек Дерри, — и лишь теперь, когда Ральф шел к зоне отдыха — туда, где Харрис-авеню становилась развилкой Харрис-авеню, ему пришло в голову, что Крис Нелл, вероятно, был сыном старого мистера Нелла… Только так быть не могло, поскольку полицейский, которого Ральф впервые увидел в компании Джона Лейдекера, был слишком молод, чтобы оказаться сыном старого мистера Нелла. Внук — еще куда ни шло. Ральф узнал о существовании второго тайного города — того, что принадлежал старикам, — примерно в то время, когда ушел на пенсию, но так до конца и не осознал, что сам является его жителем, пока не умерла Кэролайн. То, что он открыл для себя тогда, оказалось полузатонувшим географическим образованием, пугающе похожим на то, которое он знал в детстве, — место, в основном не замечаемое спешащим-на-работу и спешащим-поразвлечься, суетливо снующим вокруг него миром. Дерри старых алкашей скрывал в себе третий тайный город — Дерри проклятых, жуткое местечко, населенное в основном пьяницами, бродягами и психами, которых невозможно держать взаперти. Именно на площадке для пикников Лафайет Чапин когда-то познакомил Ральфа с одним из самых важных законов жизни… жизни тех, кто стал bona fide[45] старым алкашом, разумеется. Этот закон касался «настоящей жизни» человека. Разговор возник в то время, когда они оба только начинали узнавать друг друга. Ральф спросил Фэя, чем тот занимался до того, как стал завсегдатаем площадки для пикников. — Ну, в настоящей жизни я был плотником и здорово умел делать разные шкафчики, — ответил Чапин, обнажая остатки зубов в широкой ухмылке, — но уже почти десять лет минуло с тех пор, как всему этому пришел конец. Ральф помнил, как подумал тогда, что Фэй сказал это так, словно выход на пенсию был чем-то вроде поцелуя вампира: если не умираешь от него, то переносишься в мир не живых и не мертвых. И если как следует разобраться, разве это так уж далеко от истины? 2 Теперь, надежно оставив Макговерна позади (по крайней мере на это можно было надеяться), Ральф прошел через заслон из дубов и кленов, отгораживающий площадку для пикников от развилки. Он увидел, что со времени его первой утренней прогулки сюда успели забрести восемь или девять человек, большинство из них — с пакетиками ленчей или сандвичами «для кофе». Супруги Эберли и Зелл играли в картишки засаленной колодой, которая всегда лежала в дупле стоявшего неподалеку дуба; Фэй и док Мелхэйр, ветеринар-пенсионер, играли в шахматы; несколько зевак слонялось туда-сюда, стараясь наблюдать за обеими играми. Игры — вот в чем предназначение площадки для пикников и едва ли не всех мест в Дерри старых алкашей, но Ральф полагал, что, в сущности, игры были лишь внешним фасадом. На самом же деле люди приходили сюда, чтобы соприкоснуться друг с другом, заявить о себе, подтвердить (пускай лишь самим себе), что они все еще живут хоть какой-то жизнью, реальна она или нет. Ральф уселся на пустую скамейку возле циклонового забора и стал рассеянно водить пальцем по вырезанным надписям — именам, инициалам, множеству нецензурных слов, — наблюдая за приземлявшимися с интервалом примерно в две минуты самолетами: «сессна», «пайпер», «апачи», «туин-бонанца», аэробус из Бостона в одиннадцать сорок пять. Одним ухом он прислушивался к то стихающим, то возобновляющимся разговорам за спиной. Часто упоминалось имя Мэй Лочер. Некоторые из присутствующих знали ее. И общее суждение, кажется, совпадало с мнением миссис Перрайн — Господь наконец проявил милосердие и положил конец ее страданиям. Однако большинство разговоров сегодня касалось предстоящего визита Сюзан Дэй. Как правило, старые алкаши не очень много болтали о политике, предпочитая ей добрый рак кишечника или подстерегающий их в любой момент удар, но даже здесь тема абортов проявила свою способность захватывать, воспламенять и разделять людей.