— Ага, — сказал Ральф. — Тогда отложим на потом? — Точно. — Макговерн снова изучил текст на открытке, по-прежнему ухмыляясь. — Это же прекрасный вариант — просто наипревосходнейший! Ральф рассмеялся этому милому старому выражению: — Я тоже так подумал. — Я готов был поставить пять баксов, что она вернется к этому придурку с малышкой в дурацкой коляске… Но я был бы рад проспорить. Наверное, это звучит как бред. — Чуть-чуть, — сказал Ральф, но лишь потому, что знал: Макговерн ожидает это услышать. На самом же деле он подумал, что Билл Макговерн только что охарактеризовал свой образ мыслей и мировоззрение так лаконично и точно, как никогда не сумел бы Ральф. — Приятно узнать, что кому-то стало лучше, а не хуже, м-м-м?… — Еще бы. — Лоис еще не видела? Ральф покачал головой: — Ее нет дома. Но я покажу ей, как только увижу. — Непременно покажи. Ты хоть получше спишь, Ральф? — По-моему, да. — Отлично. Ты выглядишь немного лучше. Чуть здоровее. Мы не должны поддаваться, Ральф, вот что главное. Я прав? — Наверное, да, — сказал Ральф и вздохнул. — В этом, пожалуй, ты прав. 3 Два дня спустя Ральф сидел за кухонным столом над тарелкой овсяных хлопьев, которые не хотел есть (но смутно полагал, что они будут ему полезны), и глядел на первую страницу «Дерри ньюс». Он быстро просмотрел передовицу, но фотография вновь приковала к себе его взгляд; казалось, она выражала все поганые чувства, с которыми он жил последний месяц, при этом никак не объясняя ни одно из них. Ральф подумал, что заголовок над фотографией — ДЕМОНСТРАЦИЯ У «ЖЕНСКОГО ПОПЕЧЕНИЯ» РАЗЖИГАЕТ НАСИЛИЕ — не соответствует следующей за ним статье, но это его не удивляло; он читал «Дерри ньюс» долгие годы и привык к ее мнениям, в число которых входила устойчивая неприязнь к абортам. Тем не менее газета осторожно дистанцировалась от «Друзей жизни» в сегодняшнем номере, выдержанном в тоне «ну-ну-мальчики-давайте-ка-перестаньте», и Ральф не был удивлен. «Друзья» собрались на автостоянке, примыкавшей как к «Женскому попечению», так и к городской больнице Дерри, поджидая группу примерно из двухсот демонстрантов в защиту «Свободного выбора», которые шли от Общественного центра. Многие демонстранты тащили плакаты с фотографиями Сюзан Дэй и лозунгами: ВЫБОР, А НЕ СТРАХ. Замысел демонстрантов заключался в том, чтобы подбирать сочувствующих по мере продвижения, как катящийся с горы снежный ком. У «Женского попечения» должен был состояться короткий митинг — рассчитанный на то, чтобы подогреть народ перед приездом Сюзан Дэй, — с освежающими напитками. Митинг так и не состоялся. Когда демонстранты из «Свободного выбора» приблизились к стоянке, выскочили «Друзья жизни» и загородили проход, держа свои собственные плакаты (УБИЙСТВО ЕСТЬ УБИЙСТВО, ПРЕКРАТИТЬ РЕЗНЮ НЕВИННЫХ!) перед собой как щиты. Демонстрантов сопровождал полицейский эскорт, но никто не был готов к тому, что стороны так быстро перейдут от криков и гневных слов к пинкам и затрещинам. Началось все с того, что одна из «подруг жизни» обнаружила свою собственную дочь среди приверженцев «Свободного выбора». Пожилая женщина выронила свой плакат и вцепилась в молодую. Дружок дочери попытался оттащить старуху. Когда мамаша располосовала ему физиономию ногтями, молодой человек швырнул ее на землю. Это повлекло за собой десятиминутную общую свалку и более тридцати арестов, распределенных примерно поровну между обеими группировками. На фотографии на первой странице утреннего выпуска «Дерри ньюс» красовались Гамильтон Дэвенпорт и Дэй Дальтон. Фотограф поймал Дэвенпорта с яростным оскалом, совершенно не похожим на его обычное выражение спокойного самодовольства. Один кулак он занес над головой, как торжествующий дикарь. Лицом к нему — с плакатом Гама ВЫБОР, А НЕ СТРАХ, надетым на макушку, как некий сюрреалистический картонный нимб, — стоял великий вождь «Друзей жизни». Взор у Дальтона был мутный, рот приоткрыт. На контрастном черно-белом фото кровь, струившаяся из его носа, походила на шоколадный сироп. Ральф ненадолго отвернулся от снимка, попытался сосредоточиться на своей овсянке, а потом вспомнил тот день, прошлым летом, когда он впервые увидел один из псевдорозыскных плакатов, которые теперь были расклеены по всему Дерри, — день, когда он едва не свалился в обморок возле Страуфорд-парка. Главным образом его мысли сфокусировались на двух лицах: физиономия Дэвенпорта, злобно напрягшаяся, когда он уставился в пыльную витрину «Кому цветок, кому пальто», и лицо Дальтона с легкой презрительной улыбкой, казалось, говорившей, что от обезьяны вроде Гамильтона Дэвенпорта не стоит даже ожидать понимания высшей нравственности запрета абортов, и им обоим это прекрасно известно. Ральф подумал об этих двух выражениях лиц и расстоянии между этими людьми и немного погодя вновь перевел испуганный взгляд на фотографию. Двое мужчин с плакатами в защиту жизни стояли прямо позади Дальтона и внимательно наблюдали за схваткой. Ральф не узнал тощего человека в очках с роговой оправой и с облачком редеющих седых волос, но он узнал того, кто стоял рядом. Это был Эд Дипно. Однако Эд в этот раз выглядел так, словно он вообще ни при чем. Взгляд Ральфа привлекали — и здорово пугали — лица двух людей, которые долгие годы торговали по соседству, дверь в дверь, друг с другом на Уитчэм-стрит: пещерный оскал и занесенный кулак Дэвенпорта и мутный взгляд и кровоточащий нос Дальтона. Он подумал: «Вот до чего доводят страсти, если не соблюдать осторожность. Но лучше бы все на этом и прекратилось, потому что…» — Потому что если бы у этих двоих были стволы, они пристрелили бы друг друга, — пробормотал он, и в этот момент зазвенел дверной звонок — внизу, на крыльце, Ральф встал, вновь взглянул на фотографию в газете и ощутил, как на него накатило что-то вроде головокружения. А вместе с тем возникла странная, пугающая уверенность: это Эд — там, внизу, и одному Богу известно, что ему здесь понадобилось. Тогда не открывай дверь, Ральф! Он долго стоял в нерешительности у кухонного стола, горько сожалея, что никак не может продраться сквозь туман, который в этом году, кажется, навеки поселился в его голове. Звонок прозвенел снова, и он понял, что принял решение. Не важно, пусть пришел хоть Саддам Хусейн; в собственном доме он не станет забиваться в угол, как побитая дворняжка. Ральф прошел через комнату, открыл дверь в холл и стал спускаться вниз по затененным ступенькам. 4 На середине лестницы он слегка расслабился. Верхняя половина двери, выходящей на переднее крыльцо, состояла из толстых стеклянных панелей. Они искажали обзор, но не настолько, чтобы Ральф не сумел рассмотреть двух своих гостей — это были женщины. Он мгновенно догадался, кем могла быть одна из них, и торопливо одолел оставшиеся ступеньки, легонько придерживаясь рукой за перила. Он распахнул дверь. На пороге стояла Элен Дипно с большой сумкой (на боку которой было написано: ДЕТСКИЙ ПУНКТ ПЕРВОЙ ПОМОЩИ) на одном плече и Натали, смотрящей с другого такими яркими глазками, как у мышки в мультфильме. Элен улыбалась — радостно и робко. Личико Натали неожиданно осветилось, и она начала подпрыгивать в корзинке на лямках на спине у Элен, возбужденно протягивая ручки к Ральфу. «Она помнит меня, — подумал Ральф. — Подумать только». И когда он протянул руку и позволил машущим ручонкам ухватиться за его правый указательный палец, его глаза увлажнились слезами. — Ральф? — спросила Элен. — Вы в порядке? Он улыбнулся, кивнул, шагнул к ней, стиснул ее в объятиях и почувствовал, как Элен сама обвила его шею руками. На мгновение у него закружилась голова от запаха ее духов, смешанного с молочным запахом здоровой женщины, а потом она звучно чмокнула его в ухо и отпустила. — Вы ведь в порядке, правда? — спросила она. В ее глазах тоже показались слезы, но Ральф едва заметил их; он был слишком занят осмотром, желая убедиться, что не осталось никаких следов от побоев. Насколько он мог видеть, их не было. Никаких. — Лучше, чем за многие недели, — сказал он. — Ты — лучшее утешение для больных глаз. И ты тоже, Нат. — Он поцеловал маленькую пухлую ручку, по-прежнему сжимавшую его палец, и не очень удивился, увидев призрачный серо-голубой отпечаток, который его губы оставили на ней. След пропал почти сразу же, как только Ральф заметил его, и он снова стиснул в объятиях Элен, главным образом желая убедиться, что она действительно здесь. — Ральф, дорогой, — прошептала она ему на ухо. — Дорогой, родной Ральф. Он почувствовал напряжение внизу живота, явно вызванное легким запахом ее духов и мягкими толчками воздуха от ее слов… И тут ему вспомнился другой голос, бормочущий ему в ухо. Голос Эда. «Я хочу сказать насчет твоего языка, Ральф. Он тебя втянет в беду». Ральф выпустил ее из своих объятий и отстранил от себя на длину вытянутых рук, по-прежнему улыбаясь: — Ты вправду утешение для больных глаз, Элен. Будь я проклят, если это не так. — Вы тоже утешение. Я хочу познакомить вас с моей подругой. Ральф Робертс — Гретхен Тиллбери. Гретхен — Ральф. Ральф повернулся ко второй женщине, осторожно беря ее тонкую белую ладонь в свою большую узловатую руку, и в первый раз как следует взглянул на нее. Она была из тех женщин, при виде которых мужчинам (даже тем, кому за шестьдесят) хочется выпрямиться и подтянуть живот. Очень высокая, наверное, шесть футов, блондинка, но дело даже не в этом. Было в ней что-то еще — что-то похожее на запах, или вибрацию, или (ауру) да, точно, на ауру. Просто она была женщиной, на которую невозможно смотреть, о которой невозможно мечтать и сплетничать. Ральф вспомнил, как Элен говорила ему, что муж Гретхен порезал ей ногу кухонным ножом и оставил истекать кровью. Он не понимал, как мужчина мог сделать такое; как вообще мужчина мог прикоснуться к подобному существу иначе как с благоговением. И может, еще чуть-чуть с вожделением, если он уже миновал стадию «прекрасна, как царица ночи». И кстати, Ральф, похоже, тебе пора перестать пялиться на нее. — Очень рад познакомиться с вами, — сказал он, отпуская ее руку. — Элен рассказывала мне, как вы навещали ее в больнице. Спасибо, что помогли ей. — Это было удовольствием, — сказала Гретхен и подарила ему ослепительную улыбку. — Правда-правда. Она из тех женщин, ради которых стоит работать… Но мне кажется, вы и сами это знаете. — Наверное, знаю, — сказал Ральф. — У вас найдется время для чашки кофе? Пожалуйста, скажите «да». Гретхен взглянула на Элен, и та кивнула. — Это было бы неплохо, — сказала Элен. — Потому что… ну… — Это не просто визит вежливости, да? — спросил Ральф, переводя взгляд с Элен на Гретхен Тиллбери, а потом обратно на Элен. — Да, — сказала Элен. — Нам с вами, Ральф, надо кое о чем поговорить. 5 Как только они поднялись по затемненной лестнице до верхней ступеньки, Натали принялась нетерпеливо вертеться в своей корзинке и болтать на требовательном детском наречии, которое уже очень скоро должно было смениться настоящим английским. — Можно мне подержать ее? — спросил Ральф. — Ладно, — сказала Элен. — Если она расплачется, я возьму ее обратно. Обещаю. — Идет. Но Единственная-и-Неповторимая-Малышка не расплакалась. Как только Ральф вытащил ее из корзинки, она дружески обвила его шею ручкой и уютно устроила свою попку в сгибе его правой руки, как в своем личном любимом креслице. — Ух ты, — пробормотала Элен. — Впечатляет. — Блиг! — сказала Натали, хватая нижнюю губу Ральфа и вытягивая ее, как жалюзи. — Ганна-уиг! Сиос-Андю! — По-моему, она сказала что-то про сестер Эндрю, — заметил Ральф. Элен откинула голову и рассмеялась задорным, веселым смехом, идущим, казалось, от самых пяток. Ральф и не подозревал, как ему недоставало этого смеха, пока не услышал его.