— Ральф? — окликнул его робкий голосок. Он взглянул налево и увидел, что за пикапом толстяка стоит Дорранс Марстеллар — девяностолетний старик, пожалуй, старейший из всех старых алкашей с Харрис-авеню. В его восковых, покрытых старческими пятнами руках была книжка в бумажной обложке, и Дорранс нервно сгибал и разгибал ее, портя корешок. Ральф решил, что это сборник стихов — он никогда не видел, чтобы Дорранс читал что-либо другое. А может, он и вовсе ничего не читал, может, ему просто нравилось держать в руках книжки и разглядывать красиво расположенные слова. — Ральф, что случилось? Что происходит? Еще одна молния сверкнула в небе пурпурно-белым электрическим оскалом. Дорранс поднял голову и взглянул на нее так, словно не совсем понимал, где находится, кто он такой и что видит. Ральф мысленно застонал. — Дорранс… — начал было он, но тут Эд рванулся словно дикий зверь, который притих лишь на время, чтобы приготовиться к прыжку. Ральф пошатнулся, но потом отпихнул Эда от себя и прижал его к помятому капоту «датсуна». Он не знал, что делать дальше и как себя вести, но чувствовал, что его охватывает паника. Слишком много всего происходило одновременно. Он чувствовал, как бицепсы Эда яростно напряглись под его ладонями, словно парень каким-то образом проглотил полыхнувший в небе разряд. — Ральф! — сказал Дорранс все тем же ровным, но тревожным голосом. — Я бы на твоем месте не стал больше до него дотрагиваться. Мне не видно твоих рук. Ну вот, приехали. Не хватало только еще одного полоумного. С этим теперь возись… Ральф кинул взгляд на свои руки, а потом посмотрел на старика: — Что ты там плетешь, Дорранс? — Твои руки, — терпеливо сказал Дорранс. — Мне не видно твоих… — Слушай, Дор, тебе здесь нечего делать. Шел бы ты отсюда, пока цел. При этих словах старик чуть-чуть просветлел. — Вот именно! — воскликнул он тоном человека, обнаружившего некую великую истину. — Именно это мне и надо сделать! — Он попятился, а при новом раскате грома согнулся и прикрыл макушку своей книжкой. Ральф сумел прочитать ярко-красные буквы названия: Выбор ковбоя. — И ты, Ральф, уходил бы и ты. Не стоит тебе ввязываться в долгосрочные дела. Они до добра не доводят. — О чем ты там… Но прежде чем Ральф успел закончить, Дорранс повернулся к нему спиной и неуклюже зашагал в сторону площадки для пикников, и бахрома его белых волос — тоненьких, как пушок на головке новорожденного, — развевалась на ветру. Гроза приближалась. Одной проблемой меньше, решил Ральф, но чувство облегчения недолго владело им. Эд на время отвлекся было на Дорранса, но теперь он снова вперился своим кинжальным взглядом в толстяка. — Лизун! — выплюнул он. — Трахал и лизал свою мамашу! Громадные брови толстяка сдвинулись. — Что? Глаза Эда переметнулись на Ральфа, которого он теперь, кажется, узнал. — Спроси его, что под этой накидкой! — закричал он. — А лучше пускай этот убийца, этот выродок сам покажет тебе! Ральф взглянул на толстого мужика. — Что у вас там, под накидкой? — спросил он. — А вам-то что до этого? — спросил толстяк, по-видимому, пытаясь изобразить свирепость в голосе. Потом он уловил особое выражение в глазах Эда Дипно и сделал еще два робких шага назад. — Мне безразлично, а вот ему — нет, — сказал Ральф, двинув подбородком в сторону Эда. — Просто помогите ему остыть, идет? — Вы его знаете? — Убийца! — рявкнул Эд и на этот раз дернулся в руках Ральфа с такой силой, что заставил его отступить на шаг. Однако что-то в нем менялось, уже менялось. Ральфу показалось, что то страшное, пустое выражение начало исчезать из взгляда Эда. Похоже, там теперь уже немножко больше Эда, чем раньше… Или, быть может, он лишь принимает желаемое за действительное. — Убийца! Убийца младенцев! — Господи Иисусе, что за бред, — сказал толстяк, но обошел багажник сзади, развязал одну веревку и откинул угол брезента. Под ним оказалось четыре бочонка из прессованного дерева; каждый — с надписью: ДОЛОЙ СОРНЯКИ. — Органическое удобрение, — буркнул толстяк, переводя взгляд с Эда на Ральфа и обратно на Эда. Он дотронулся до козырька своей кепки Садовод Вест-Сайда. — Я целый день обрабатывал новые клумбы возле корпуса психбольницы Дерри… Кстати, тебе, дружище, не мешало бы там отдохнуть. — Удобрение? — переспросил Эд, казалось, обращаясь к самому себе. Его левая рука медленно поднялась к виску и начала потирать его. — Удобрение? — Это прозвучало так, словно он пытался решить какой-то простой, но вместе с тем коварный научный вопрос. — Удобрение, — подтвердил толстяк, вновь повернулся к Ральфу и сказал: — У этого парня явно с головой не в порядке. Вам это известно? — Он что-то перепутал, вот и все, — смущенно ответил Ральф, склонился над фургоном и постучал по крышке бочонка. Потом он повернулся к Эду. — Бочонки с удобрением, — сказал он. — Все нормально. Эд на мгновение закрыл глаза и снова открыл их. Тогда Ральф заметил в них блеск и принял его за слезы. Язык Эда высунулся наружу и осторожно облизал сначала один уголок рта, а потом другой. Он взял кончик своего шелкового шарфа, вытер лоб, и, пока он это делал, Ральф заметил, что на его шарфе вышиты какие-то красные китайские иероглифы — прямо над каймой. — Я думаю, может быть… — начал было он, а потом запнулся. Его глаза снова широко распахнулись, и в них мелькнуло выражение, которое очень не понравилось Ральфу. — Младенцы! — рявкнул он. — Ты слышишь меня? Младенцы! Ральф отпихнул его обратно к машине в третий или в четвертый раз — он уже сбился со счета. — О чем ты говоришь, Эд? — Неожиданно ему пришло в голову объяснение: — Это из-за Натали? Ты тревожишься о Натали? Легкая хитрая улыбка тронула губы Эда. Он глядел мимо Ральфа. На толстяка. — Удобрение, м-м-м?… Ну, если только это, тебе ведь не составит труда открыть один, верно? Толстяк с беспокойством взглянул на Ральфа. — Парню надо сходить к врачу, — пробормотал он. — Может быть. Но мне кажется, он успокаивается… Вы можете открыть один бочонок? Возможно, ему тогда станет лучше. — Ага, конечно, чего мне терять. Где пенни, там и фунт. Снова вспыхнула молния, опять ударил раскат грома — такой, что на этот раз он, казалось, прокатился по всему небу, — и холодная струйка дождя ударила сзади в шею Ральфа. Он кинул взгляд налево и увидел Дорранса Марстеллара, стоявшего у края площадки для пикников с книжкой в руках и беспокойно следившего за развитием событий. — Похоже, сейчас здорово ливанет, — сказал толстяк. — Нельзя, чтобы эта хреновина намокла. Начнется химическая реакция. Так что глядите побыстрее. Он пошарил рукой между одним из бочонков и стенкой багажника и вытащил отвертку. — Я, наверное, спятил, как и он, если делаю это, — сказал он, обращаясь к Ральфу. — Я хочу сказать, я просто возвращался домой и никого не трогал. Это он врезался в меня. — Давайте, — кивнул Ральф. — Это займет всего одну секунду. — Ага, — с горечью кивнул толстяк, поворачиваясь и просовывая плоский конец отвертки под крышку ближайшего бочонка, — но воспоминаний хватит на всю жизнь. Снова ударил гром. И толстяк не расслышал то, что в этот момент сказал Эд Дипно. Однако Ральф расслышал, и в животе у него похолодело. — Эти бочонки набиты мертвыми младенцами, — сказал Эд. — Вот увидишь. В его голосе звучала такая убежденность, что, когда толстяк сдернул крышку с бочонка, Ральф был почти готов увидеть под ней груды ручек, ножек и маленьких безволосых головок. Вместо этого его взору открылась смесь из красивых голубых кристаллов и какого-то коричневого порошка. Из бочонка поднимался густой торфяной запах со слабой примесью химикалий. — Видел? Доволен? — спросил толстяк, снова обращаясь непосредственно к Эду. — В конце концов я оказался не Рэем Джубертом и не Джеком Потрошителем. Ну, что дальше? На лице Эда снова появилось растерянное выражение, и, когда вновь грянул гром, он слегка съежился. Он склонился над прицепом, протянул руку к бочонку и вопросительно глянул на толстяка. Здоровенный мужик кивнул ему, как показалось Ральфу, почти сочувственно: — Конечно, потрогай, я не против. Но если пойдет дождь, пока ты будешь сжимать пригоршню в кулаке, ты запляшешь, как Джон Траволта. Оно жжется. Эд сунул руку в бочонок, взял горсть смеси и просеял между пальцев. Потом он кинул озадаченный взгляд на Ральфа (Ральфу показалось, что еще там присутствовала толика смущения) и засунул руку в бочонок по самый локоть. — Эй, — предостерегающе крикнул толстяк. — Это тебе не коробка с крекерами! На мгновение хитрая улыбка вновь заиграла на губах Эда — выражение, говорящее: я знаю фокус и похлеще, — а потом она снова сменилась недоумением, когда он не обнаружил внизу ничего, кроме удобрения. Он вытащил руку из бочонка; она была вся в пыли и пахла смесью. Еще одна вспышка молнии прорезала небо над аэропортом. За ней последовал оглушительный удар грома. — Я тебя предупреждаю: счисть это с кожи, пока не пошел дождь, — сказал толстяк. Он сунул руку в открытое окошко «рейнджера» со стороны пассажирского сиденья и вытащил пакет от «Макдоналдса». Порывшись в нем, он достал пару салфеток и протянул их Эду, который начал счищать пыль удобрения со своей руки, двигаясь словно во сне. Пока он занимался этим, толстяк закрыл крышку бочонка, водворив ее на место одним ударом большого веснушчатого кулака, и кинул быстрый взгляд вверх, на сгущающиеся в небе тучи. Когда Эд коснулся плеча его белой рубашки, мужик напрягся и отшатнулся назад, настороженно глядя на Эда. — Я думаю, мне следует извиниться перед вами, — сказал Эд, и в первый раз за все это время его интонации показались Ральфу совершенно ясными и разумными. — Черт, да ты просто сбрендил, — сказал толстяк, однако в голосе его слышалось облегчение. Он водворил отделанный пластиком брезент на место и закрепил его быстрыми привычными движениями. Наблюдая за ним, Ральф поразился: до чего же хитрый ворюга — время. Когда-то и он мог бы укрепить такое покрывало так же легко и ловко. Сегодня он все еще сумел бы справиться с ним, но на это потребовалось бы как минимум две минуты и три его любимых ругательства. Толстяк похлопал по брезенту и повернулся к Ральфу и Эду, скрестив руки на своей могучей груди. — Вы видели аварию? — спросил он Ральфа. — Нет, — тут же ответил Ральф. Он понятия не имел, почему солгал; решение возникло спонтанно и неосознанно. — Я смотрел на садящийся самолет «Юнайтед эйрлайнз». К его великому изумлению, яркие пятна на скулах толстяка стали расширяться. Ты тоже смотрел на него, вдруг подумал Ральф. И смотрел не только пока он садился, иначе ты не краснел бы так… Ты следил, как самолет подруливает к терминалу! За этой мыслью последовало полное понимание случившегося: толстяк думал, что авария произошла по его вине или, во всяком случае, что тот легавый, который прибудет к месту происшествия, может решить именно так. Он засмотрелся на самолет и не видел бешеного спурта Эда через ворота и на развилку. — Послушайте, мне действительно очень жаль, — серьезно произнес Эд, но, судя по его внешнему виду, ему было не просто жаль; судя по его внешнему виду, он был в отчаянии. Ральф неожиданно поймал себя на том, что прикидывает, насколько он доверяет выражению лица Эда и имеет ли хоть малейшее понятие о (Эй, эй, Сюзан Дэй) том, что здесь сейчас произошло, и… Кто вообще, черт возьми, такая Сюзан Дэй? — Я ударился головой о руль, — говорил между тем Эд, — и, наверное, он… Ну, знаешь, здорово шлепнул мне по черепушке. — Ага, пожалуй, что так, — согласился толстяк. Он почесал голову, глянул на темное, затянутое тучами небо, а потом снова на Эда: — У меня есть к тебе предложение, приятель. — Да? Что за предложение? — Давай просто обменяемся именами и телефонами вместо всей этой говенной возни со страховками. А потом ты поедешь своей дорогой, а я своей. Эд неуверенно взглянул на Ральфа, который пожал плечами, а потом снова на мужчину в кепке Садовод Вест-Сайда.