Он занес ногу в пыльном кроссовке над пластиной-ловушкой. Гашер ударил его кулаком по спине, но не очень сильно. – И чего это ты себе думаешь, салажонок? Червей покормить захотелось? – спросил он, причем всегдашняя издевательская жестокость сменилась в голосе его простым человеческим любопытством. Если к нему и примешивались какие-то еще чувства, то не страх, а скорей удивление. – Ладно, давай, если ты только уверен, что тебе хочется именно этого. Мне-то что? Мой билетик давно припасен. Только давай побыстрей, лопни твои глаза! Нога Джейка опустилась на мостовую за плитой, приводящей ловушку в действие. Его решение пожить чуть подольше объяснялось отнюдь не надеждой на то, что Роланд найдет и спасет его… Джейк даже не сомневался, что Роланд поступит именно так: будет идти вперед до тех пор, пока кто-нибудь не остановит его, а потом – если сможет, если ему хватит сил – одолеет еще несколько ярдов. Остановило его другое. Если сейчас наступить на пластину, то Гашеру – возможно – тоже пришел бы конец, но одного Гашера мало: одного взгляда на этот ходячий труп было достаточно, чтобы понять, что тот вовсе не лжет, утверждая, что уже умирает. Джейк решил подождать в надежде на то, что – если уж умирать, то с музыкой – ему может представиться случай прихватить с собой пару-тройку дружков Гашера… может быть, даже того, кого он называет Тик-Таком. «Если уж я собираюсь, как он выражается, “покормить червей”, – рассуждал Джейк, – лучше собрать для компании “толпу” побольше». Роланд бы понял его. 20 Джейк ошибся в своей оценки способности Роланда проследить их путь по этому невозможному лабиринту; ранец Джейка был самым приметным из знаков, оставшихся после них, к тому же Роланд быстро понял, что ему нету надобности останавливаться, чтобы искать следы. Ему нужно было просто идти за Ышем. Но тем не менее он иногда останавливался – на некоторых развилках, – желая удостовериться, и каждый раз, когда это происходило, Ыш оглядывался на него, издавая негромкий нетерпеливый лай, словно говоря: «Поторапливайся! Не стой! Хочешь их потерять?» После того, как обнаруженные стрелком знаки: следы, нитка от рубашки Джейка, лоскутик желтого платка Гашера – трижды подтвердили чутье ушастика, Роланд перестал сомневаться и уверенно последовал за ним. Он по-прежнему искал знаки, просто больше не останавливался для этого. А потом раздался барабанный бой, и именно он – плюс еще любопытство Гашера, пожелавшего вдруг проверить, что лежит в ранце у Джейка – спас в тот день жизнь Роланду. Он резко остановился и еще прежде, чем сообразил, откуда взялись эти звуки, рука сама выхватила револьвер. Когда стрелок понял, в чем дело, он раздраженно крякнул, убрал револьвер обратно в кобуру и собрался уже идти дальше, как вдруг его взгляд случайно упал на ранец Джейка… а потом он заметил пару тонких блестящих прожилок, протянутых в воздухе. Прищурившись, Роланд разглядел два тоненьких проводка, пересекавшихся над землей примерно на уровне коленей не далее чем футах в трех впереди. Ыш, зверек по природе своей приземистый, без труда проскользнул в V – образные «воротца», образованные пересекавшимися проводами… но если бы не барабаны и не случайно попавшийся на глаза ранец, Роланд налетел бы прямо на них. Он поднял голову и внимательно изучил вроде бы беспорядочное нагромождение всякого хлама по обеим сторонам узенького прохода. Губы его плотно сжались. Смерть была близко, и спасло его только вмешательство ка. Ыш нетерпеливо тявкнул. Роланд лег на живот и прополз под проволокой, двигаясь медленно и осторожно – он был крупнее Гашера, не говоря уже о Джейке. Будь он чуть-чуть пополнее, он бы вообще не сумел протиснуться под проводами, их не задев. Отдаваясь в ушах, по проходам гремел барабанный бой. Они все с ума посходили, что ли? – раздумывал он про себя. Если бы мне каждый день пришлось слушать такое, я бы точно лишился рассудка. Выбравшись из-под проволоки, стрелок поднял ранец Джейка и заглянул внутрь. Вроде бы ничего не пропало: книги, кое-что из одежды и всякие маленькие «сокровища», которые мальчик собрал по пути – камушек с блестящими желтыми прожилками, похожими на золото, но таковым не являвшиеся; наконечник стрелы, оставшийся, может быть, от древних обитателей леса (Джейк нашел его в роще через день после того, как попал в этот мир); несколько монеток из собственного его мира; отцовские солнцезащитные очки и еще несколько «пустячков», которые может любить, понимать и ценить только мальчик, не достигший еще подросткового даже возраста, – в общем, все то, что парнишка захочет вернуть… если Роланд успеет найти его раньше, чем Гашер и вся его братия сломают его и изменят настолько, что он потеряет всяческий интерес к невинным занятиям и «ценностям» детства. Перед мысленным взором Роланда возникла ухмыляющаяся рожа Гашера – точно лик демона или джинна из бутылки: кривые редкие зубы, пустые глаза мертвеца, язвы, расползающиеся по щекам и по подбородку, заросшему жесткой щетиной. «Если ты его тронешь…» – подумал было стрелок, но тут же себя осадил: эти мысли лишь завели бы его в тупик. Если Гашер обидит мальчика («Джейка! – вопил настойчивый внутренний голос. – Не просто мальчика, а Джейка! Джейка!»), Роланд его убьет. Да. Но это само по себе ничего не значит. Это будет бессмысленным действом, ибо Гашер уже мертв. Стрелок удлинил ремни ранца, восхитившись в который раз хитроумным устройством пряжек на лямках, надел его на себя и поднялся на ноги. Ыш повернулся, готовый двигаться дальше, но Роланд окликнул его по имени, и зверек обернулся. – Ко мне, Ыш! – Роланд не знал, поймет ли ушастик команду (а если даже и поймет, то захочет ли повиноваться), но им сейчас лучше – и безопасней – держаться поближе друг к другу. Одну ловушку они миновали благополучно. Но где есть одна, могут быть и другие. А в следующий раз Ышу может и не повезти. – Эйк! – тявкнул Ыш, не сдвинувшись с места. Лай ушастика прозвучал вполне бодро, и только глаза зверька отражали его истинное состояние: они потемнели от страха. – Да, но это опасно, – сказал Роланд. – Ко мне. Сзади, где-то на пути, по которому они шли, раздался грохот – как будто обрушилось что-то тяжелое. Быть может, падение произошло от вибрации, вызванной барабанным боем. Теперь Роланд увидел столбы с черными раструбами громкоговорителей, торчавшие из обломков и мусорных куч, точно длинные шеи каких-то странных зверей. Ыш подбежал к нему и, тяжело дыша, поднял острую мордочку. – Держись поближе. – Эйк! Эйк-Эйк! – Да. Джейк. – Роланд снова пустился бежать. Ыш бежал рядом с ним, точно самый обычный пес. 21 Для Эдди все происходящее опять обрело некое странное качество, которое один мудрый мужик называл deja vu: он снова мчался с коляской со временем наперегонки. Только вместо морского берега была улица Черепахи, а в остальном все осталось по-прежнему. Впрочем, нет, все-таки было одно существенное отличие: сейчас они искали вокзал (или «колыбель»), а не дверь, закрепленную в пустоте. Сюзанна сидела, выпрямившись, в коляске, держа в правой руке револьвер Роланда, нацеленный в тревожное небо, затянутое облаками. Ее волосы развевались по ветру. Барабаны гремели и грохотали. Их ритм, казалось, сшибал как удар. Впереди, посредине улицы, валялась какая-то тарелкообразная штука немалых размеров, при виде которой в перенапряженном сознании Эдди возникла картина, навеянная, должно быть, классической архитектурой зданий, выстроившихся по обеими сторонам улицы: Тор и Юпитер режутся в фрисби. Юпитер кидает громадную фишку, и Тор дает ей упасть через облако… черт возьми, развлекаловка на Олимпе! «Фрисби богов, – подумал он, лавируя с коляской Сюзанны между двумя проржавелыми автомобилями, – ну и мысли тебя посещают, приятель». Он вывез коляску на тротуар, чтобы объехать тарелкообразную штуку, которая теперь, когда они подошли поближе, обрела очертания круглой телеантенны. Во всяком случае – чего-то похожего. Объехав «антенну», Эдди опять опустил коляску на проезжую часть – ехать по тротуару было весьма затруднительно, поскольку он весь был завален мусором, – и как раз в этот момент барабаны внезапно умолкли. Эхо их укатилось вдаль, и опять стало тихо… вернее, отнюдь не тихо, но после такого невозможного грохота Эдди не сразу это сообразил. Чуть впереди, на пересечении улицы Черепахи с другим широким проспектом, стояло сводчатое здание из белого мрамора, оплетенное побегами дикого винограда и какого-то непонятного, как будто всклокоченного растения, напоминавшего кипарис, только вьющийся. Но даже так оно выглядело великолепным и исполненным некоего благородства. Однако, внимание их привлекло не это – из-за угла мраморного строения доносился возбужденный рокот толпы. – Не останавливайся! – напряженно проговорила Сюзанна. – У нас нет времени на… Над равномерным гулом голосов взвился истерический вопль, сопровождаемый возгласами одобрения и, как ни странно, аплодисментами вроде тех, которые Эдди однажды услышал в одном казино в Атлантик-Сити по окончании нудного представления вечерней программы. Пронзительный вопль обернулся хрипом, – долгим и затихающим как-то не сразу, – похожим на треск цикад в период их летней спячки. Эдди почувствовал, как у него встают дыбом волоски на затылке. Он обвел взглядом трупы, болтавшиеся на ближайшем столбе, и понял, что млады из Лада, весельчаки еще те, развлекаются там за углом, затеяв очередную публичную экзекуцию. «Великолепно, – подумал он. – Жалко только, нет у них Тони Орландо и Дауна. Они бы им сбацали “Постучи три раза” – умирать было бы веселее». Эдди с любопытством взглянул на белую каменную громаду. На таком расстоянии уже чувствовался пряный запах растений, ее оплетающих. От этого запаха у него заслезились глаза, но он все же понравился Эдди больше, чем сладковатый коричный дух, исходящий от ссохшихся мумифицированных трупов. Свисавшие с тонких стеблей «бороды» зелени образовывали как бы водопады растительности, скрывавшие серию сводчатых входов в здание. Неожиданного из одного «водопада» вынырнула человеческая фигура и быстро направилась в их сторону. Когда первый испуг прошел, Эдди понял, что это ребенок и, судя по росту, совсем малыш. Одет он был странно, в стиле маленького лорда Фаунтлероя. Необычный костюм дополняли белая рубашка с кружевным гофрированным воротником и короткие бархатные штанишки. В волосах у ребенка пестрели ленточки. Эдди едва поборол внезапное – сумасшедшее – желание сделать «козу»: «Идет коза рогатая за малыми ребятами. У-тю-тю». – Идите сюда! – позвал их ребенок высоким писклявым голосом. В волосах у него запуталось несколько зеленых побегов. Он стряхнул их рассеянно левой рукой на бегу. – Они там приходуют Резвого! Пришел и его черед отправляться в страну барабанов. Пойдемте, иначе пропустите все веселье, да разразят его боги! Сюзанну не меньше, чем Эдди, поразило неожиданное появление ребенка и его непонятный весьма внешний вид, но, когда тот подошел поближе, она обратила внимание на еще одну странность: почему-то он стряхивал зелень, застрявшую в увешенных ленточками волосах, только одной рукой. Правую руку ребенок все время держал за спиной. «Какой же он маленький и неуклюжий!» – сказала себе Сюзанна, а потом в сознании ее как будто включилась магнитофонная запись и зазвучали слова Роланда, сказанные на краю моста, когда они перебрались на ту – эту – сторону: «Я знал, что нечто подобное может произойти… если бы мы его раньше заметили, этого гада, пока находились вне радиуса действия его взрывающегося яйца… вот и правда, везет как утопленникам!» Она нацелила Роландов револьвер на ребенка, который, спрыгнув с тротуара, бежал прямо на них. – Стоять! – закричала она. – Стоять на месте, кому говорю! – Сьюз, ты что? – изумился Эдди. Сюзанна как будто его не услышала. В некотором – и очень реальном – смысле Сюзанна Дин вообще перестала существовать: теперь в коляске сидела Детта Уокер с горящими лихорадочной подозрительностью глазами. – Стоять, или я стреляю! Видимо, маленький лорд Фаунтлерой был глухим, потому что предупредительный окрик Сюзанны не возымел на него никакого воздействия. – Скорее! – вопил он, ликуя. – Иначе пропустите все веселье! Резвый сейчас… Он начал медленно доставать правую руку из-за спины. Только теперь до Эдди дошло, что никакой это не ребенок, а уродливый карлик, распрощавшийся с детством давным-давно. А выражение его лица, которое Эдди принял поначалу за детскую радость, на самом деле являло собой жуткую маску ярости с ненавистью пополам. Щеки его и лоб покрывали гноящиеся белесые язвы, которые Роланд называл «блядскими цветками». Сюзанна так и не успела увидеть его лицо. Все внимание ее сосредоточилось на правой руке уродца с зажатым в ней мутно зеленым шаром. Она увидела все, что нужно. Большего не потребовалось. Прогремел выстрел. Карлика отшвырнуло назад. Он грохнулся на тротуар. Из его крошечной глотки вырвался пронзительный крик – вопль боли и ярости. Граната выпала из обмякшей руки и покатилась обратно в ту самую арку, из которой минуту назад появился «гном». Детта исчезла, как сон. Сюзанна с ужасом и отвращением перевела изумленный взгляд с дымящегося револьвера на распростертую на тротуаре крошечную фигурку. – О Господи! Я застрелила его! Эдди, я его застрелила! – Смерть… седым! Маленький лорд Фаунтлерой попытался выкрикнуть эти слова вызывающим, дерзким тоном, но захлебнулся в потоке крови, хлынувшей у него изо рта и залившей немногие более-менее чистые места на его белой когда-то рубашке. Откуда-то изнутри, наверное, из внутреннего двора мраморного строения, заросшего дикой лозой, раздался приглушенный грохот взрыва, и косматый ковер буйной зелени колыхнулся, надувшись, как флаг на ветру. Из арок пахнуло дымом – удушающим, едким. Эдди бросился на Сюзанну, прикрывая ее своим телом. Град цементных осколков – к счастью, небольших – обрушился ему на спину и на затылок. Слева что-то зачавкало, влажно и неприятно. Он слегка приоткрыл глаза и, взглянув в том направлении, увидел голову маленького Фаунтлероя, которая покатилась в канаву и остановилась там. Глаза карлика были открыты, рот так и застыл искривленным в предсмертном оскале. Теперь до них донеслись новые голоса: кто-то вопил, кто-то визжал, кто-то рычал от ярости. Эдди резко отскочил от коляски Сюзанны – коляска качнулась, встала на одно колесо, но все-таки, к счастью, не перевернулась – и глянул в сторону арки, откуда появился карлик. Оттуда уже выбегали люди: кто-то из-за угла, кто-то – из сводчатых арок, заросших лозой. Разношерстная толпа, человек двадцать. Мужчины и женщины, материализовавшиеся из дыма после взрыва гранаты, словно какие-то злые духи. Почти у всех головы были повязаны голубыми платками, и все держали в руках оружие: весьма жалкий и разномастный набор проржавелых мечей, явно тупых ножей и потрескавшихся дубинок. Один из мужчин воинственно размахивал молотком. Млады, – подумал Эдди. Мы прервали их висельную вечеринку, и они, видимо, очень расстроились. Увидев Сюзанну, сидящую в кресле-каталке, и Эдди, который стоял теперь у коляски, опустившись на одно колено, толпа разразилась истошными воплями: «Смерть седым! Убить их обоих! Они замочили Блескучего, разрази их Господь!» Мужчина, выбившийся чуть вперед, – одетый в какую-то юбку на манер шотландского килта, – размахивал абордажной саблей. Он крутанул ее над головой (и едва при этом не снес башку толстой тетке, стоявшей рядом, которая вовремя пригнулась) и бросился к Эдди с Сюзанной. Толпа с радостными воплями ломанулась за ним. Тишину пасмурного ветреного дня расколол грохот выстрела, и верхнюю часть головы ретивого млада, одетого в юбку-килт, снесло напрочь. Землистое лицо толстой тетки, которой «шотландец» едва не снес голову саблей, вдруг «расцвело» алым пунктиром, и она издала испуганный сдавленный возглас. Остальные на полном ходу проскочили мимо с распахнутыми, ничего не видящими глазами, вопя с исступлении и не замечая ни воплей толстухи, ни трупа. – Эдди! – закричала Сюзанна и выстрелила еще раз. Мужчина в шапочке, отделанной шелком, и сапогах до колен рухнул на мостовую. Эдди потянулся за «Рюгером», и на какой-то кошмарный миг ему показалось, что он потерял пистолет. Рукоятка его – и такое случается тоже! – завалилась за ремень штанов. Он сунул руку за пояс и дернул изо всех сил. Гребаная штуковина застряла. Мушка на конце ствола зацепилась за трусы. Сюзанна выстрелила три раза подряд. Все три пули попали в цель, но это не остановило разбушевавшихся младов. – Эдди, ты где? Помоги мне! Эдди рывком разорвал штаны, ощущая себя этакой жалкой пародией на Супермена, и сумел наконец вытащить «Рюгер». Основанием левой ладони он сбил рычажок предохранителя и, опершись локтем на бедро чуть повыше колена, открыл огонь. Он уже ни о чем не думал. Думать, собственно, не было необходимости – и целиться тоже. Роланд как-то им говорил, что в бою руки стрелка действуют как бы сами, независимо от него, и теперь Эдди сам убедился в этом. На таком расстоянии, впрочем, даже слепому было бы затруднительно промахнуться. После выстрелов Сюзанны число младов уменьшилось до пятнадцати. Эдди «прошелся» по остальным, как ураган по пшеничному полю, уложив четверых меньше чем за две секунды. Теперь их спаянная толпа, слитая в едином бездумном и пылком порыве, начала потихонечку распадаться. Мужчина, размахивавший молотком, неожиданно отшвырнул свое оружие и бросился наутек, смешно подпрыгивая на своих искривленных артритом ногах. За ним последовали еще двое. Остальные нерешительно приостановились. – Вперед, черт вас всех побери! – прорычал относительно молодой мужчина. Голубой платок был повязан у него на шее, как у жокея на скачках в Аскоте. За ушами на лысой его черепушке торчали два жалких клочка спутанных рыжих волос. Сюзанна решила, что он похож на клоуна Кларабелля; Эдди он чем-то напомнил Рональда Мак-Дональда; и оба увидели сразу, что это серьезный противник. Лысый «жокей» запустил в них тяжелым, явно самопальным копьем, которое начинало свою «карьеру», скорей всего, в качестве ножки стола. Не причинив никому вреда, оно грохнулось на мостовую справа от Эдди с Сюзанной. – Вперед, я сказал! Мы справимся с ними, если ударим все вмес… – Прости, дружище, – пробормотал Эдди и выстрелил, целясь в грудь. Кларабелль-Рональд отшатнулся, схватившись рукой за перед рубахи и глядя на Эдди широко распахнутыми глазами, в которых читалась одна, до боли ясная мысль: этого не должно было случиться. Рука упала, безвольно повиснув вдоль туловища. Изо рта потекла струйка крови, до невозможности яркая в сером свечении пасмурного дня. Млады – немногие из оставшихся – молча смотрели, как он, пошатнувшись, рухнул на колени. Один из них бросился было бежать. – Не хрена, – сказал Эдди. – Оставайся на месте, мой тормознутый друг, иначе у тебя будет возможность как следует рассмотреть ту поляну, где твоей обрывается жизни путь. Я не шибко лирически изъясняюсь? – Он повысил голос. – А ну-ка, ребята, девчонки, бросайте все, что у вас в руках! Все! И быстро! Сейчас же! – Ты… – прошептал умирающий. – Ты… стрелок? – Да. – Эдди окинул угрюмым взглядом притихших младов. – Умоляю тебя… о прощении, – выдохнул лысый воитель и упал лицом вниз. – Стрелки? – тупо переспросил кто-то из толпы. В его голосе явственно слышался страх. И еще – понимание. – Хоть ты и дурак, но, смотрю, не глухой, – проговорила Сюзанна, – а это уже кое-что. – Она взмахнула револьвером, в котором (Эдди знал это точно) уже не осталось патронов. И кстати, уж если на то пошло, сколько патронов осталось в «Рюгере»? Только теперь до него дошло, что он понятия не имеет, сколько вообще патронов помещается в магазине этого пистолета. Надо же быть таким идиотом… впрочем, разве он думал о том, что им придется столкнуться с чем-то подобным? Нет, ему даже и в голову не могло прийти… – Вы слышали, что он сказал, ребята? Давайте, бросайте свои игрушки. Каникулы кончились.