На пятом этаже воняло мочой. Коридор казался настолько узким, что вызвал у Ричардса приступ клаустрофобии; а ковер, который был раньше красного цвета, стерся посередине до отдельных редких ниток. Двери серые, как на фабриках, и на многих свежие следы от ударов чем-то тяжелым, кто-то пытался ворваться в номера. Через каждые двадцать шагов висела табличка, сообщавшая, что «курить в холле запрещено приказом офицера пожарной охраны». На этаже была общая ванная и туалет, где ужасающий запах становился еще острее. Этот запах ассоциировался в сознании Ричардса с безнадежностью. Люди без устали копошились, что-то делали за этими серыми дверьми, как животные в клетках — животные слишком ужасные, чтобы их разглядывать. Кто-то пел нечто похожее на «Аве Мария» срывающимся пьяным голосом, снова и снова. Странные чавкающие звуки доносились из другой двери. Западные мотивчики в стиле «кантри» — из-за следующей («мне не на что позвонить в другой городок, а я так одинок»…). Ерзанье, шарканье… Одинокий скрип кровати, на которой, вероятно, мужчина был один на один с собой… Смех… Кашель… Истерические нотки пьяного спора. А за следующей дверью — тишина. Снова тишина. Опять тишина. Человек с ввалившейся грудью прошел мимо Ричардса, даже не взглянув на него; в руках он держал кусок мыла и полотенце, на нем были серые пижамные штаны, подвязанные веревочкой. На ногах — тапочки из картона. Отперев дверь своего номера, Ричардс зашел в комнату. Изнутри дверь запиралась на цепочку, что было очень кстати. Кровать, застеленная почти белыми простынями, была накрыта армейским казенным одеялом. Письменный стол без одного ящика и картина с изображением Христа. Железный стержень между двумя стенами в углу, на котором болтались два крюка для одежды. И все. В комнате больше ничего не было, если не считать окна, да и оно сейчас смотрело в черную пустоту. Время 10:15. Ричардс повесил плащ, сбросил ботинки и лег на кровать. Он понимал, как одинок, ничтожен и легко уязвим человек в его положении. Мир, казалось, пошатнулся и разлетелся на куски, которые вращаются вокруг него в бездумном движении. Или, скорее, как обвал в горах: все свалится в пропасть, увлекая его за собой. Губы Ричардса задрожали, и он не сдержался: слезы потекли по щекам. Он не записал этот момент, на кассету, а просто лежал и глядел в потолок, испещренный сюрреалистическими узорами трещин. За ним уже охотятся около восьми часов. Он заработал около восьмисот долларов положенных ему денег. Боже, это же так мало! Он даже не окупил расходов. И не удалось посмотреть на себя вечером по «Свободному вещанию». Представление с мешком на голове. Где они сейчас? Еще в Хардинге? В Нью-Йорке? Или уже на пути в Бостон? Нет, сюда они еще не добрались. Автобус ведь не проезжал никаких облав и проверок на дорогах. И он, Ричардс, покинул самый огромный город в мире анонимно, да и здесь он тоже под вымышленным именем. Не может быть, что они уже держат его на крючке. Никак не может быть! В Бостоне будет относительно спокойно минимум два дня. Затем можно отправиться еще севернее, в направлении Нью-Хэмпшира и Вермонта: или южнее — к Хартфорду или Филадельфии. Или даже в Атланту. На востоке — океан, а за ним Англия и Европа. Эта идея, безусловно, заманчива, но, увы! Невыполнима. Чтобы купить билет на самолет, надо предъявить удостоверение личности, во Франции — военное положение; да и пока еще есть возможность скрываться. А если его найдут, то это — конец. Да, запад тоже исключается. На западе охота жарче всего. Если не выносишь жару, убирайся из кухни. Кто это говорил? Молти, кажется. Ричардс немного похихикал сам с собой, и ему стало легче на душе. Непонятно откуда ворвавшийся звук радиопередачи ударил в его барабанные перепонки. Было бы не плохо добыть пистолет прямо сегодня вечером, но он слишком устал. Устал от переездов, устал быть вне закона. А животный инстинкт, отвергая все разумные и рациональные начала, подсказывал ему, что может быть, очень скоро он снова будет спать среди сухих трав под теплым октябрьским солнцем. Итак, оружие, не позднее, чем завтра. Он выключил свет и заснул. Отсчет: 071 И снова пришло время показательных выступлений. Ричардс стоял, повернувшись голым задом к объективу камеры, напевая мотив, с которой начиналась передача «Бегущий Человек». Наволочка с печатью ХСМЛ была вывернута наизнанку и надета на голову так, чтобы не было видно этого клейма. Наличие видеокамеры воодушевляло Ричардса на созидательный юмор, которого он никогда в себе не замечал и не подозревал. Его образом, который он неизменно поддерживал, был скорее образ угрюмого человека без чувства юмора. Перспектива возможной смерти обнаружила в нем комика-одиночку, который раньше прятался где-то глубоко внутри. Первая кассета закончилась и он решил записать вторую вечером. Совсем не интересно снимать совсем пустую комнату, да и возможно попозже с ним произойдет что-нибудь новенькое. Он неспеша оделся и подошел к окну. Утреннее движение на Ханингтон авеню было обычным для четверга. По обе стороны улицы по тротуарам медленно продвигалась толпа. Некоторые упорно искали глазами бегущие табло с объявлениями о наличии свободных рабочих мест, но большинство просто направлялось по своим делам. Казалось, на каждом углу стоял полицейский. Ричардсу явно слышались их окрики: Проходи! Тебе, что, некуда идти? Не задерживайся, ублюдок! И ты идешь к следующему углу, который ничем не отличается от предыдущего; и тут тебя тоже подгоняют. Можно, конечно, разозлиться на все это. Но только себе хуже сделаешь. Ричардс тщательно обдумывал, насколько рискованно принять душ. В конце концов он решил, что это в порядке вещей и не должно вызывать подозрений. Он перекинул полотенце через плечо и отправился в ванную комнату в конце коридора. К счастью, ему никто не встретился по дороге. Ароматы мочи, блевотины и хлорки смешивались в неповторимом букете. Дверцы во всех кабинках были сорваны с петель, и это было нормально. Кто-то огромными, метровыми буквами нацарапал на стене над писсуаром: СИСТЕМА — ДЕРЬМО! Казалось, человек, который писал это, был очень зол на Систему. В одном из писсуаров виднелась куча дерьма. «А этот был, видимо, очень пьян», — подумал Ричардс. По куче ползали ленивые осенние мухи. Но эта картина почему-то не вызвала у Ричардса чувства отвращения: вероятно, она была слишком привычной, но все же он был рад, что надел ботинки. В душевой тоже никого не было. Пол был выложен керамической плиткой, потрескавшейся от времени. Кафельные стены с зияющими дырами были покрыты серой плесенью внизу от постоянно льющейся на них воды. Он повернул заржавевшую ручку душа до отказа и терпеливо ждал, пока вода станет достаточно теплой, и потом быстро, даже поспешно, вымылся. Ему повезло: он нашел на полу обмылок. Это была удача, поскольку Христианский союз не потрудился обновить новый запас мыла в своем отделении в Бостоне, либо этот запас уже давно утащила уборщица. По дороге обратно он наткнулся на мужчину с заячьей губой, который всунул ему какую-то брошюру. Ричардс заправил рубашку, сел на кровать и почувствовал, что голоден. Но сейчас он не выйдет на улицу, надо подождать наступления темноты. От нечего делать он снова подошел к окну и принялся считать различные марки автомашин — «форды», «шевролеты», «плимуты», «студебеккеры». Которых наберется сотня, та марка и выиграла. Идиотская игра, но все же лучше, чем никакой. Дальше по Ханингтон авеню находился Северо-восточный университет, а прямо через улицу — большой книжный магазин. Он считал машины и наблюдал, как туда заходят студенты. Они представляли разительный контраст с теми, кто шлялся по тротуарам в поисках работы. Волосы у них были короче и почти у всех были надеты клетчатые шотландские джемпера, что, как оказалось, было последним писком моды в университетском городке. Студенты проходили через вертушку внутрь магазина с важным видом постоянных покупателей. На пятиминутных стоянках возле магазина постоянно менялись машины, но в основном это были либо спортивные автомобили, либо какие-то броские «седаны» экзотических форм. У большинства машин на заднем стекле виднелись эмблемы высших учебных заведений: Северо-восточный университет, Бостон колледж, Гарвард. Многие бездомные смотрели на эти автомобили, как на часть пейзажа, но некоторые пялились на эту роскошь со злобной завистью. Подлетевший минуту назад воздушный автомобиль фирмы «винт» снялся с парковки прямо перед магазином, а на его место пристроился новенький «форд», повисший в дюйме от асфальта. Его водитель, коротко стриженный парень, здоровяк в коричнево-белом охотничьем пиджаке, проскочил внутрь магазина. Ричардс зевнул. Считать машины — вялое занятие. «Форды» обгоняли своих ближайших конкурентов со счетом 78:40. Результат можно было предугадать, как и результаты ближайших выборов. Кто-то гулко постучал в дверь, и Ричардс застыл на месте. — Фрэнки, ты здесь, Фрэнки? Ричардс ничего не ответил. Он превратился в статую, парализованный страхом. — Не подавись дерьмом, Фрэнки-киска! — взрыв пьяного смеха раздался за дверью и шаги удалились. Стук в следующую дверь: — Ты тут, Френки? Сердце Ричардса медленно переползало из горла обратно вниз, на свое место. «Форд» улетал со стоянки и еще один «форд» пристраивался на его место. Так, уже 79. Черт возьми! Время перевалило за полдень, потом наступил час дня. Ричардс понял это по звону колоколов в церквах города, далеко от гостиницы. Ирония судьбы — человек, исчисляющий свою жизнь секундами, даже не имел часов на руке. Теперь он придумал новый вариант игры в машины. За каждый «форд» — два очка, за «студебеккер» — три, за «винт» — четыре; выигрывает первый, кто доберется до пятисот. Прошло уже пятнадцать минут, когда он снова заметил человека в коричнево-белом охотничьем костюме, опиравшегося на фонарный столб перед книжным магазином и читавшего концертное объявление. Его почему-то не прогоняли, казалось, полиция просто игнорировал, его. Ты, парень, нарываешься на неприятности. Смотри вон они стоят на углу. Он посчитал «винт», с погнутым крылом, затем — желтый «форд». Старый «студебеккер» с визжащим глушителем, снижавшийся по спирали. Вот еще «БМВ» Нет, эта марка не подходит, она — вне игры. Еще один «винт», и еще один «студебеккер». Человек, куривший очень длинную сигару, бездельничал на остановке автобуса. Он был совсем один. И на то была отличная причина. Ричардс видел, как один за другим подъезжали и отъезжали автобусы, и он знал, что следующий теперь приедет только через сорок пять минут. Холодный страх пополз по рукам и ногам. Старикан в черном пальто прошелся по тротуару туда-сюда и лениво прислонился к стене здания. Двое парней в шотландских джемперах вышли из так си и, оживленно беседуя, принялись изучать меню в окне ресторана «Стокгольм». Полицейский подошел к мужчине на остановке автобуса, перекинулся парой фраз и опять отошел. С еще неясным, отдаленным ужасом Ричардс отметил что многие люди с газетами в руках идут мимо что-то уж слишком медленно. И походка, и стиль одежды были страшно знакомы, будто уже много раз они окружали Ричардса, и он начинал это осознавать так же медленно и тягостно, как мы с трудом различаем голоса умерших в сне. И полицейских стало больше. «Меня окружают», подумал он. Эта мысль привела его в безумный, кроличий трепет. «Нет, — поправил он себя, — тебя уже окружили». Ричардс поспешно прошел в ванную, стараясь быть спокойным и не обращать внимания на страх, подобно тому, как человек, стоящий на краю обрыва, игнорирует возможность падения. Если он хочет выбраться отсюда, то ни в коем случае не должен терять голову. Если же поддастся панике, его быстро прикончат. В душевой кто-то напевал хриплым голосом популярный шлягер. У писсуаров и раковин никого не было. В голове без труда родился хитроумный план. Он подумал об этом, когда уже стоял у окна и смотрел, как они собираются, скапливаются вроде бы незаметно. Если бы он ни до чего не додумался, он бы так и остался стоять и смотреть, подобно Алладину, наблюдавшему, как клубы дыма из лампы принимают темные формы всемогущего джина. Они пользовались этим трюком, когда были мальчишками и воровали газеты из подвалов домов. Молти скупал их по два цента за фунт. Одним резким рывком он выдрал из стены железную проволоку, которая предназначалась для зубных щеток. Она была немного ржавая, но это не имело принципиального значения. Он пошел к лифту, по пути распрямляя проволоку. Нажав кнопку вызова, он ощутил, что такое вечность, пока эта клетка спустилась с восьмого этажа. Она была пуста. Слава Богу, что она пуста! Он вошел в лифт, на секунду выглянул в коридор, чтобы убедиться, что там никого нет, а потом повернулся к панели с кнопками. Щель находилась рядом с кнопкой «подвал». Уборщики имели специальные карточки, чтобы попасть в подвал. А что если не сработает? Не думай об этом. Не думай об этом сейчас. Сморщившись в ожидании возможного удара током, Ричардс втолкнул проволоку в щель и одновременно нажал кнопку. Из-за панели раздалось нечто напоминавшее электронную ругань. Вспышка света, и разряд тока — от панели в руку. Какую-то секунду ничего не происходило, потом металлические складные двери поползли друг к другу, за ними еще одни двери закрылись на этаже, и лифт с тоскливым стоном рванул вниз. Маленькое облачко голубого дыма плыло из панели. Ричардс стоял напротив дверей и смотрел, как на табло цифры мигают в обратном порядке. Когда зажглась цифра «1», высоко наверху заворчал мотор, и казалось, что кабина сейчас остановится. Затем через секунду (вероятно, решив, что он достаточно попугал Ричардса) лифт поехал дальше вниз. Через двадцать секунд двери открылись, и Ричардс вышел в огромный плохо освещенный подвал. Где-то капала вода и шуршали потревоженные крысы. Но в остальном подвал принадлежал только ему. Пока. Отсчет: 069 Огромные ржавые трубы горячей воды, затянутые паутиной, ползли, извиваясь, по потолку. Когда что-то вспыхнуло в топке, он чуть не закричал от ужаса. Приток адреналина болезненно отозвался в сердце, на мгновение даже невозможно было сдержаться. Ричардс разглядел, что здесь тоже были газеты. Он остановился только на минуту около ящика с инструментами, стоявшего прямо на потрескавшемся цементном полу, взял оттуда лом и двинулся дальше, глядя себе под ноги. Около дальней стены слева он заметил главный канализационный сток. Он направился прямо к нему, размышляя, знают ли они, что он уже здесь, или нет. В стальной крышке канализационного колодца — где-то около метра шириной, было специальное отверстие для лома. Ричардс засунул его туда, поднял крышку и, поддев под нее руки, отодвинул в сторону. Она грохнулась на цементный пол, вспугнув крыс, запищавших от ужаса. Под крышкой труба шла под углом в 45 градусов; Ричардс на глаз определил ее диаметр — не больше восьмидесяти сантиметров. Внутри было очень темно. Боязнь замкнутого пространства вдруг обволокла его. Во рту пересохло. Труба слишком узка, чтобы в ней можно было как-то маневрировать. И дышать. Но выбора не было. Крышку он подтащил поближе к краю трубы, чтобы потом было легче задвинуть ее на место изнутри; нашел распределительный электрощит и уже хотел было вырвать провода, когда его осенила новая мысль. Он взял связку газет — одну из кучи желтых грязных стопок, которыми была завалена вся восточная часть подвала, раскрыл книжечку со спичками, которыми он прикуривал сигареты. В ней осталось всего три спички. Вытащив несколько листов из пачки, — Ричардс свернул их трубочкой и, держа ее под мышкой, зажег спичку. Но она тут же погасла от сквозняка. Вторая вывалилась из его дрожащих пальцев и зашипела на влажном полу. Третья разгорелась. Он поднес ее к бумаге — вспыхнуло желтое пламя. Крыса, вероятно, сообразив, что сейчас произойдет, шмыгнула между ног и скрылась в темноте.