— Что ты имеешь ввиду? — Ты знаешь, Джордж. — Улыбается. Того сорта улыбкой, которая говорит: «Да, я знаю, что я обормот, но мы оба знаем, что я не могу ничего с этим сделать». Сидит на берегу воображаемой реки. Снимает с себя фуражку, швыряет ее в сторону, ерошит свои короткие белокурые волосы. Говорит голосом Джорджа. Майк уловил эти интонации уже на первой репетиции, без какой-либо помощи с моей стороны. — Если бы я был один, я мог бы жить легко. Я бы нашел себе работу и не имел больше никаких хлопот. — Вновь возвращается к своему голосу…скорее к голосу Ленни. — Я могу уйти. Я могу пойти в горы и найти себе пещеру, если я тебе не нужен. Винс Нолз понурил, было, голову, но теперь, когда он ее поднял и произнес свои следующие слова, голос его звучал неуверенно. Это было то воспроизведение сожаления, которое он никогда не мог добиться, даже во время самый удачных репетиций. — Нет, Ленни, я хочу, чтобы ты остался здесь, со мной. — Тогда скажи мне, как ты это говорил раньше! О других ребятах и о нас! Именно тогда я и услышал первый всхлип в зале. За этим прозвучал второй. Потом третий. Такого я не ожидал, нет, даже в самых фантастических мечтах не ожидал. Мороз пробежал по моей спине, я украдкой взглянул на Мими. Она не плакала пока что, но влага в ее глазах подсказала мне, что скоро начнет. Да, даже она — такая старая, крепкая бэйби, которой она была. Джордж поколебался, потом взял Ленни за руку, жест, которого он никогда бы не сделал на репетициях. «Это манеры гомиков», — сказал бы он. — Ребята, такие, как мы…Ленни, ребята, такие как мы, никогда не имеют семьи. У них нет никого, кому бы они ни были небезразличны. — Свободной рукой нащупывает бутафорский пистолет, спрятанный у него под пиджаком. Наполовину его вытягивает. Прячет вновь. Потом, собравшись с духом, вновь достает. Держит его возле ноги. — Но это не о нас, Джордж! Не о нас! Разве это не так? Майк исчез. Сцена исчезла. Теперь там были только эти двое, и к тому времени, когда Ленни просил Джорджа рассказать ему об их маленьком ранчо, о кроликах, о жизни из плодов земли, всхлипывала вслух уже половина зала. Винс плакал так горько, что едва сумел проговорить свои последние слова, говоря бедному глупенькому Ленни, чтобы тот смотрел туда, вдаль, что ранчо, на котором они будут жить, там. Если он будет вглядываться достаточно пристально, он сможет его увидеть. Сцена медленно погружалась в полную тьму, на этот раз Синди Мак-Комас руководила освещением идеально. Берди Джеймисон, школьный сторож, выстрелил холостым зарядом. Какая-то женщина в зале коротко вскрикнула. Такого сорта реакции обычно сопровождаются нервным смехом, но в этот вечер звучали только всхлипы сидящих на стульях людей. А в другом смысле тишина. Она продолжалась секунд десять. Ну, может, пять. Сколько бы она не продолжалась, мне это показалось вечностью. А потом взорвались аплодисменты. Это был самый лучший гром изо всех слышанных мной в жизни. Загорелся свет в зале. Вся аудитория стояла. Первые два ряда занимали преподаватели, и я увидел тренера Бормана. Чтоб я сдох, если он тоже не плакал. В двух рядах позади, где вместе сидели все школьные спортсмены, хлопал себя по коленям Ла-Дью. — Ты потрясающий, Косло! — завопил он. Это вызвало одобрительные восклицания и смех. Труппа начала выходить на поклон: сначала футболисты — жители городка, потом Керли и жена Керли, следом Кэнди со Слимом и остальными фермерскими наемниками. Аплодисменты начали по-тихоньку стихать, но тут вышел Винс, счастливый, сияющий, и щеки у него тоже были еще мокрыми. Майк Косло, шаркая ступнями, словно в замешательстве, вышел последним и, услышав, как выкрикнула «Браво!» Мими, начал ее искать глазами в смешном удивлении. Этот вскрик подхватили другие, и скоро уже весь зал скандировал: — Браво! Браво! Браво! Майк поклонился, махнув своей фуражкой так низко, что та промела по сцене. Выпрямился он уже улыбающимся. Впрочем, это было что-то большее, чем просто улыбка; его лицо было отмечено тем счастьем, которое зарезервировано только для лиц, которым наконец-то дарована привилегия достичь самой вершины. А тогда он закричал: — Мистер Эмберсон! Поднимайтесь сюда, мистер Эмберсон! Труппа взялась скандировать: — Режиссер! Режиссер! — Не гасите овации, — пробурчала рядом со мной Мими. — Идите, поднимайтесь туда, вы, болван! Так я так и сделал, и аплодисменты загремели вновь. Майк обхватил меня, обнял и поднял так, что мои ступни оторвались от пола, а потом вновь меня поставил и здорово чмокнул в щеку. Все рассмеялись, включая меня. Мы все схватились за руки, подняли их к залу и поклонились. Я слушал аплодисменты, и в тот же время мне пришла в голову одна мысль, от которой стало мрачно на душе. А молодожены в Минске сейчас. Как раз девятнадцать дней с того времени, как Ли с Мариной стали мужем и женой. 5 За три недели перед тем, как школе закрыться на лето, я поехал в Даллас, чтобы сделать несколько фотоснимков тех трех квартир, где будут жить вместе Ли с Мариной. Снимал я маленьким «Миноксом»[367], держа его в ладони так, чтобы объектив находился между моими двумя раздвинутыми пальцами. Я чувствовал себя смешным — похожим скорее на закутанного в плащ карикатурного персонажа из комикса «Шпион против шпиона» в журнале «Бешеный» [368], чем на Джеймса Бонда, — но я уже был наученным осторожно относиться к таким состояниям. Вернувшись домой, я увидел припаркованный возле бордюра небесно-голубой «Нэш»[369] Мими Коркоран и ее саму, она как раз проскальзывала за его руль. Увидев меня, она вновь вылезла. Лицо ее напряглось в мгновенной гримасе — то ли боли, то ли усилия, — но на подъездную аллею она уже вступила со своей обычной сухой улыбкой. Так, будто я ее чем-то удивил, тем не менее, в хорошем смысле. В руках она держала рыхлый манильский конверт, в котором находились сто пятьдесят страниц «Места убийства». Я наконец-то уступил ее домогательствам… но это же случилось всего лишь накануне. — Текст вам или ужасно понравился, или вы не продвинулись дальше десятой страницы, — произнес я, принимая конверт. — Где я угадал? Улыбка ее, кроме того что отражала удивление, теперь казалась еще и загадочной. — Как и большинство библиотекарей, я читаю быстро. Можем мы зайти в дом, чтобы об этом поговорить? Еще даже не середина июня, а уже так жарко. А все так, она вспотела, чего я раньше никогда не видел. А еще казалось, что она похудела. Не очень хорошо как для леди, у которой нет ни одного лишнего фунта веса. Сидя в моей гостиной с большими стаканами кофе с льдом — я в кресле, она на диване, — Мими излагала свои впечатления. — Я упивалась, читая тот кусок, где речь идет об убийце, одетым клоуном. Назовите меня испорченной, но я получала удовольствие до мурашек по телу. — Если вы испорченны, то и я тоже. Она улыбнулась. — Я уверена, вы найдете себе издателя. В целом, роман мне очень понравился. Я ощутил себя немного оскорбленным. Пусть «Место убийства» было начато только для камуфляжа, но чем глубже я погружался в него, тем более важным становился для меня этот текст. Он был словно моими секретными мемуарами. Одним из условий самореализации. — Это ваше «в целом» навеяло мне фразу Александера Поупа…это его, знаете, «опозорь неустойчивой похвалой»[370]? — Я не это имела ввиду. — А дальше уточнение. — Просто, просто…черт побери, Джордж, это не то, чем вы должны были бы заниматься. Ваше назначение — учительство. А если вы опубликуете такую книгу, ни один департамент образования в США не возьмет вас на работу. — Она сделала паузу. — Разве что, возможно, в Массачусетсе. Я не ответил. У меня отняло язык. — Что вы сделали с Майком Косло…что вы сделали для Майка Косло — это самое удивительное, самое прекрасное из всего виданного мной в этом мире. — Мими, это не я. Он от природы тала… — Я знаю, что у него прирожденный талант, это было очевидно с той минуты, как он вышел на сцену и открыл рот, тем не менее, я вам скажу еще кое-что, друг мой. Приблизительно лет сорок работы в школах и шестьдесят лет жизни научили мне кое-чему, и научили очень хорошо. Артистический талант — намного более обычное явления, чем талант к воспитанию артистического таланта. Любой родитель с тяжелой рукой может его разрушить, но вырастить его намного тяжелее. Именно этот талант у вас есть, и в намного большем объеме, чем тот, который создал это. — Она похлопала по стопке листов на кофейном столике перед собой. — Я даже не знаю, что сказать. — Скажите «благодарю» и похвалите меня за высокую оценку. — Благодарю. А ценность вашего вразумления превосходит лишь ваш приятный вид. На эти мои слова вновь вернулась ее улыбка, теперь еще более сухая. — Не преувеличивайте вашего восторга, Джордж. — Да, мисс Мими. Улыбка исчезла. Она наклонилась ко мне. Синие глаза за стеклышками очков были огромными, затапливая все лицо. Кожа под загаром у нее была желтоватой, недавно еще тугие щеки позападали. Когда это произошло? Заметил ли это Дик? Прикольный вопрос, как говорят ребятишки. Дик не замечал на себе носков разного цвета, пока не снимал их вечером. А может, и тогда нет. Она начала: — Фил Бейтмен уже не просто грозится, что пойдет на пенсию, он выдернул чеку и швырнул гранату, как сказал бы наш волшебный тренер Борман. Что означает вакансию на факультете английской литературы. Бросайте все, идите преподавателем в ДКСШ на полную ставку, Джордж. Дети вас любят, а общество после этого спектакля считает вас вторым пришествием Альфреда Хичкока[371]. Дик, тот просто ждет вашего заявления — он мне об этом сказал вчера вечером. Прошу. Опубликуйте это под псевдонимом, если уж так хочется, но приходите и учите. Это то, для чего вы созданы. Мне ужасно хотелось сказать «да», так как она была права. Не моя это была работа писать книжки, а тем более убивать людей, не имеет значения, насколько они заслуживали смерти. А еще Джоди. Я приехал сюда чужаком, которого выбросило из его родного города, из его эпохи, и первые слова, услышанные мной здесь — произнесенные Элом Стивенсом в харчевне — были дружескими словами. Если вы хоть когда-то ощущали тоску по дому или оторванность от всех людей и вещей, которые когда-то вас окружали, вы поймете, как взвешивают приветственные слова и дружеские улыбки. Джоди было анти-далласом, а теперь одна из самых влиятельных его гражданок предлагала мне стать вместо посетителя — жителем этого города. Но приближался водораздельный момент. Хотя он еще и не близко. Возможно… — Джордж? У вас такое хмурое выражение лица. — Это называется раздумьями. Вы разрешите мне подумать, пожалуйста? Она приложила ладони себе к щекам и сделала губами комедийно-извиняющееся «О». — Молчу, хотя кудри мне чешите, пусть буду Гречкой[372]. Я не обратил на это внимания, так как озабоченно перелистывал страницы Эловых заметок. Для этого мне больше не надо было в них заглядывать. Когда в сентябре начнется новый учебный год, Освальд все еще будет находиться в России, хотя уже и начнет то, что станет длинной бумажной битвой за его возвращение в Америку вместе с женой и дочкой Джун, которой вот-вот должна была забеременеть Марина. Это будет битва, которую Освальд, руководствуясь инстинктивным (скорее рудиментарным) умом, наконец-то выигрывает, играя на натравливании одна на другую бюрократических машин двух супердержав, но на американский берег они сойдут с голландского парохода «Маасдам» только в середине следующего года. А что касается Техаса… — Мимс, тут учебный год обычно заканчивается в первую неделю июня, не так ли? — Всегда. Дети, которым нужно работать летом, должны уже выходить на свои работы. …а что касается Техаса, то Освальды появятся здесь четырнадцатого июня 1962 года. — И любой контракт на преподавание, который я подпишу, будет на испытательный срок? Только на один год? — С возможностью его продления по согласию сторон, все так. — Тогда вы приобрели себе преподавателя литературы на испытательный срок. Она рассмеялась, всплеснув ладонями, встала на него и протянула руки. — Прекрасно! Обнимитесь же с мисс Мими! Я обнял ее, тем не менее, тут же отпустил, услышав, как она хватает ртом воздух. — Что, к черту, с вами не так, мэм? Она вернулась на диван, взяла свою чашку и глотнула холодного кофе. — Разрешите дать вам две совета, Джордж. Первый: никогда не называйте техасскую женщину «мэм», если вы приезжий с северных краев. Это воспринимается как сарказм. Второй совет: никогда не спрашивайте у любой женщины, что с ней, к черту, не так. Попробуйте как-то деликатнее, скажем: «А хорошо ли вы себя чувствуете?» — Так вы хорошо себя чувствуете? — А почему бы и нет? Я выхожу замуж.