— О, Марджори. Когда сюда приходит какой-нибудь печальный бедняга с обручальным кольцом своей жены и рассказывает слезливую историю, она расплывается кучкой желе. Но когда речь идет о спортивных ставках, она совсем другая леди. Это она контролирует лично. — Вы ее очень любите, правда, мистер Фрати? — Как утреннюю луну, коллега. Как утреннюю луну. Марджори перед моим появлением читала сегодняшнюю газету, и та осталась на витрине, под стеклом которой лежали колечки и другие подобные вещи. Заголовок гласил: ФРЭНК ДАННИНГ ПОХОРОНЕН С МИРОМ. ОХОТА НА ТАИНСТВЕННОГО УБИЙЦУ ПРОДОЛЖАЕТСЯ. — Ради чего, на ваш взгляд, это было сделано? — Мне не известно, но могу вам кое-что рассказать, — наклонился он ближе, и улыбка уплыла из его уст. — Не был он таким уж святым, каким его старается представить эта местная элита. Я о нем всякого мог бы вам поведать. — Так вперед. Передо мною целый день. Улыбка возвратилась вновь. — Да нет. Мы здесь, в Дерри, свое держим при себе. — Я это заметил, — кивнул я. 14 Мне хотелось побывать на Кошут-стрит. Я понимал, что за домом Даннингов могут наблюдать копы, чтобы посмотреть, не будет проявлять кто-либо необычного интереса к этой семье, но все равно, желание было очень сильным. Тем не менее, не Гарри мне хотелось увидеть; я хотел увидеть его сестру. Хотел кое-что ей сказать. Что ей следует пойти в вечер Хэллоуина на «козни или лакомство», как не жаль ей своего папы. Что она будет самой красивой, самой сказочной индейской принцессой из всех, которых только видели, и возвратится домой с горой конфет. Что впереди у нее, по крайней мере, пятьдесят три, а возможно, и больше лет длинной и интересной жизни. А больше всего о том, что в один день ее братец Гарри захочет надеть униформу, пойти в солдаты, и она должна сделать все возможное, чтобы отговорить его от этого. Вот только дети беспамятны. Каждый учитель это знает. А еще они считают, что будут жить вечно. 15 Время было покидать Дерри, но прежде чем уехать, я должен был сделать еще одно небольшое дело. Я ждал понедельник. В тот день, тринадцатого октября, я закинул свой чемодан в багажник «Санлайнера», а потом, уже сидя за рулем, написал короткую записку. Всунул ее в конверт, заклеил и на его лицевой стороне надписал печатными буквами имя адресата. Я спустился в Нижний Город, припарковался и зашел в «Тусклый серебряный доллар». Как я и ожидал, там было пусто, если не считать Пита, бармена. Тот мыл стаканы и смотрел по ящику «Любовь к жизни» [287]. Он нехотя обернулся ко мне, одним глазом не переставая наблюдать за Джоном и Маршею, или как там их звали. — Что я могу вам налить? — Ничего, но вы можете оказать мне услугу. Которую я соответственно компенсирую вам пятью долларами. Его это, на первый взгляд, не поразило. — В самом деле? И что же это за услуга? Я положил на барную стойку конверт. — Передадите это, когда появится соответствующая особа. Он взглянул на имя на конверте. — Что вам надо от Билли Теркотта? И почему вы не отдадите ему это лично? — Это простая доверенность, Пит. Вы хотите получить пятерку или нет? — Конечно. Если только это не принесет ему ущерб. Билли хорошей души человек. — Это ему не повредит никаким образом. Наоборот, может пойти ему на пользу. Я положил поверх конверта купюру. Пит моментально заставил ее исчезнуть, и возвратился к своей мыльной опере. Пошел и я. Теркотт, скорее всего, получил этот конверт. Сделает он что-нибудь или нет, после того как прочитал то, что было внутри, другой вопрос, один из тех многих, на которые я никогда не получу ответа. Вот что я ему написал. Дорогой Билл. Что-то плохое у тебя с сердцем. Тебе надо по возможности поскорее обратиться к врачу, так как иначе будет поздно. Ты можешь подумать, будто это шутка, но это не так. Ты можешь подумать, что невозможно мне о таком знать, но я знаю. Я знаю это так же точно, как и то, что Фрэнк Даннинг убил твою сестру Клару и твоего племянника Мики. ПРОШУ, ПОВЕРЬ МНЕ И ПОЙДИ К ВРАЧУ! Твой друг. 16 Я сел в свой «Санлайнер» и, сдавая задом с парковочной площадки, увидел узкое, недоверчивое лицо — из аптеки за мной наблюдал мистер Кин. Я открыл окошко, выдвинул руку и послал ему птицу[288]. И уже тогда я, в конце концов, выехал на Горбатый холм и в последний раз убрался из Дерри. Раздел 11 Направляясь на юг по «Миле за минуту», я старался убедить себя, что не должен переживать за Каролин Пулен. Уверял себя, что это был эксперимент Эла Темплтона, а не мой, а его эксперименты, как и его жизнь, уже закончились. Я напоминал себе, что дело той девочки, Пулен, очень отличается от дела Дорис, Троя, Тугги и Эллен. Каролин будет парализована ниже пояса и, конечно, это ужасно. Но стать парализованной из-за пули — это не то же самое, что быть забитым до смерти кувалдой. Хоть в инвалидном кресле, хоть без него, перед Каролин Пулен лежит плодотворная, интересная жизнь. Я говорил себе, что это было бы сумасшествием — рисковать теперешней моей миссией, которую мне еще надлежит выполнить, вновь дразня жестокое прошлое, готовое прыгнуть, схватить меня и сожрать. Все это было напрасно. Я был намерен свою первую ночь странствий провести в Бостоне, но вновь и вновь в моем мозгу выныривал образ Даннинга на могиле его отца, с раздавленной корзиной цветов под ним. Он заслуживал смерти — черт побери, его нужно было убить, — но, по состоянию на 5 октября, он еще ничего не сделал своей семье. Второй, по крайней мере. Я мог говорить себе (и так оно и было!), что он многое сделал своей первой семье, что на 13 октября 1958 он уже стал дважды убийцей, что одна из его жертв фактически была еще грудным ребенком, но в подтверждение этого у меня были только слова Билла Теркотта. В конце концов, у меня возникла догадка, что я хочу уравновесить действие, от которого мне теперь плохо (неважно, насколько оно было необходимым), другим действием, которое наградило бы меня хорошими чувствами. Итак, вместо того чтобы направиться в Бостон, я съехал из автомагистрали в Оберне и повел машину на запад, в озерный край Мэна. Прежде чем упала ночь, я прибыл к берегу, где когда-то жил Эл. Самый большой из четырех приозерных коттеджей я снял за смехотворную внесезонную плату. Те две недели были, вероятно, самыми лучшими в моей жизни. Я не видел никого, кроме пары, которая посещала местную лавку, где я дважды в неделю покупал себе еду, а также мистера Винчела, которому принадлежали коттеджи. Каждое воскресенье он наведывался, чтобы удостовериться, что у меня все в порядке, и мне хорошо. Каждый раз я утвердительно отвечал на эти его вопросы, и это не было враньем. Он дал мне ключ от бокса со снаряжением, и каждое утро и каждый вечер, когда вода была спокойной, я доставал оттуда каноэ. Помню, в один из таких вечеров я смотрел, как полная луна всходит беззвучно над деревьями, как она проторивает серебряную тропинку через озеро, как зеркальное отражение моего каноэ висит подо мной, словно утонувший двойник. Где-то прокричала гагара, ей ответил друг или, может, кавалер. Вскоре и другие гагары присоединились к разговору. Я положил весло и просто сидел там, в трехстах ярдах от берега, смотрел на луну и слушал разговор птиц. Помню, я еще подумал: если где-то существует рай и он не похож на это место, то мне туда вовсе не хочется. Начали расцветать прощальные цвета — сначала стыдливый желтый, далее оранжевый, потом бесстыже-кокетливый огненно-красный, в то время, как осень сжигала очередное мэнское лето. Там в картонных коробках было полно уцененных книжек без переплетов, и я, вероятно, прочитал их дюжины три, а то и больше: загадочные истории Эда Мак-Бейна, Джона Д. Мак-Доналда, Честера Хаймса и Ричарда С. Пратера; слезливые мелодрамы наподобие «Пейтон Плейс» и «Надгробие для Денни Фишера»; вестерны без счета; и один научно-фантастический роман под названием «Охотники на Линкольна», в котором путешественники во времени старались записать «утраченную» речь Абрахама Линкольна[289]. Когда не читал и не плавал на каноэ, я гулял в лесу. Долгими осенними днями, по-большей части, туманными и теплыми. Пересыпанные золотистой пыльцой, косые лучи солнца сквозь деревья. Ночью такая безграничная тишина, что казалось, она дрожит эхом. Мало машин проезжали по дороге № 114, а после десяти вечера совсем ни одной. После десяти эта часть мира, где я нашел себе отдых, принадлежала только гагарам и ветру в соснах. Мало-помалу образ мертвого Фрэнка Даннинга на родительской могиле начал стираться, и я понял, что все реже невольно вспоминаю, как в усыпальне Трекеров накинул все еще тлеющую сувенирную подушку ему на открытые глаза. Под конец октября, когда последняя листва кружила вниз с деревьев, а ночная температура начала падать до тридцати[290], я начал заезжать в Дерам, чтобы получить представление об окраинах Бови-Хилла, где через две недели должны были прозвучать выстрелы. Удобным ориентиром оказался тот Дом собраний друзей, о котором упоминал Эл. Недалеко от него стояло наклоненное над дорогой мертвое дерево, вероятно, то же самое, с которым боролся Эл, когда туда подъехал уже одетый в свой оранжевый охотничий жилет Эндрю Каллем. Я также задумал найти дом этого случайного стрелка и отследить его вероятный путь оттуда в Бови-Хилл. Мой план на самом деле не был планом; я просто двигался по прежде протоптанных Элом следах. Я отправлюсь в Дерам рано утром, поставлю машину возле упавшего дерева, потолкаю его, а потом, когда подъедет и включится Эндрю Каллем, сымитирую сердечный приступ. Однако после того как я вычислил дом Каллема, мне захотелось остановиться в полумилях оттуда и попить чего-нибудь холодненького в магазине Брауни и там, в витрине я увидел плакат, который вдохновил меня идеей. Идея была сумасшедшей, но в каком-то смысле соблазнительной. Сверху на постере шел заголовок: РЕЗУЛЬТАТЫ ЧЕМПИОНАТА ПО КРИББИДЖУ ОКРУГА АНДРОСКОГГИН[291]. Ниже был список приблизительно из пятидесяти имен. Победитель турнира, из Западного Майнота[292], набрал десять тысяч «колышков» — неизвестно, что это такое. Вслед за ним шел другой, со счетом девять тысяч пятьсот. Третье место, с 8722 колышками — это имя было обведено красным, что и привлекло, прежде всего, мое внимание — занял Энди Каллем. Случайные совпадения происходят, но я привык верить, что на самом деле так бывает очень редко. Что-то чем-то руководит, не так ли? Где-то во вселенной (или вне нее) работает какая-то огромная машина, вращая свои непостижимые колеса. На следующий день я вновь приехал к дому Каллема, на этот раз где-то около пяти вечера. Поставил машину сразу позади его «Форда» — универсала с деревянной кабиной и подошел к двери. На мой стук открыла миловидная леди в фартуке с рюшами, на сгибе локтя она держала ребенка, мне хватило одного взгляда на них, чтобы понять, что я все правильно делаю. Так как пятнадцатого ноября жертвой должна была стать не только Каролин Пулен, просто она была единственной, кому судилось оказаться в инвалидном кресле. — Слушаю? — Мое имя Джордж Эмберсон, мэм, — дотронулся я до краешка шляпы. — Разрешите поинтересоваться, могу ли я поговорить с вашим мужем? Конечно же, я получил такую возможность. Он уже появился позади своей жены и обнял ее за плечи. Молодой парень, которому не исполнилось еще и тридцати лет, с выражением вежливого любопытства на лице. Ребенок потянулся к его лицу, Каллем поцеловал ему пальчики, и она засмеялась. Потом он протянул мне руку, и я ее пожал. — Чем могу вам помочь, мистер Эмберсон? Я показал доску для криббиджа. — Я узнал у Брауни, что вы незаурядный игрок. У меня есть к вам предложение. Миссис Каллем заволновалась. — Мы с мужем принадлежим к методистской церкви, мистер Эмберсон. Турниры — это просто развлечение. Он выиграл этот приз, и я его всегда полирую, чтобы хорошо выглядел на каминной полке, но если вы хотите играть в карты на деньги, вы посетили не тот дом. — Она улыбнулась. Я увидел, что ей это стоило усилий, но все равно, улыбка у нее была доброй. Мне нравилась эта женщина. Они оба мне нравилась. — Она права, — Каллем заговорил извинительно, тем не менее, твердо. — Когда-то я играл по пенни за колышек, когда еще работал в лесу, но это было еще до того, как я встретил Марни. — Я же не сумасшедший, чтобы с вами играть на деньги, — возразил я, — так как я вообще не умею играть. Но хочу научиться. — Ну, в таком случае, заходите, — пригласил он. — С удовольствием вас научу. Это не отнимет более пятнадцати минут, а у нас еще целый час до того времени, когда мы обычно садимся ужинать. И если вы умеете прибавлять до пятнадцати и считать до тридцати одного, вы уже умеете играть в криббидж.