Мисс Докерти сказала констеблю Римзу, что Клейтон мог следить за своей экс-женой много месяцев. Персонал Денхолмской консолидированной школы был предупрежден о том, что экс-муж мисс Данхилл может быть опасен, мисс Данхилл сама предоставила фотографию Клейтона, но директорша Докерти сказала, что он изменил свою внешность. Мисс Данхилл на карете «скорой помощи» была доставлена в Мемориальный госпиталь Паркленд в Далласе, где ее состояние оценивается как удовлетворительное. 3 Совсем не плакса — именно так, это обо мне, — но тем вечером я плакал. Тем вечером я заснул в слезах, и впервые за продолжительное время сон мой был глубоким и утешительным. Жива. Она осталась живой. Напуганной на всю жизнь — ох, конечно, несомненно, — но живой. Жива, жива, жива. 4 Мир оставался на своем месте, однако и в дальнейшем гармонизировался…или, может, это я сам заставлял его гармонизироваться. Когда мы создаем такую гармонию собственноручно, думаю, мы зовем это привычкой. Я начал с того, что стал подменным учителем в образовательной системе Вестборо, а потом перешел в штат. Меня не удивило, что директором местной средней школы работает фанатичный маньяк футбола по имени Борман…как у одного забавного тренера, которого я знал когда-то в другом мире. Я поддерживал связи со своими старыми друзьями в Лисбон-Фолсе некоторое время, а потом перестал. Се ля ви. Не переставая исследовать архивы Далласской «Морнинг Ньюс», я нашел короткое сообщение от 29 мая 1963 года: БИБЛИОТЕКАРША ИЗ ДЖОДИ ВЫПИСАНА ИЗ ГОСПИТАЛЯ. Короткая и неинформативная заметка. Ни слова об ее состоянии, ничего об ее планах на будущее. И без единой фотографии. Заметки, втиснутые на 20 страницу, — между объявлениями о продаже подержанной мебели и доставке товаров на дом — никогда не имеют фотоиллюстраций. Это один из фундаментальных труизмов жизни того же типа, что и телефон всегда звонит, как раз когда ты или на унитазе, или в душе. И через год после того, как я вернулся в Страну Теперь, все еще оставались некоторые сайты и темы для поиска, которых я избегал. Чувствовал ли я соблазн? Конечно. Но интернет — обоюдоострый меч. На всякую вещь, которая дарит тебе утешение — а именно узнать, что женщина, которую ты любил, выжила, не смотря на ее экс-мужа, — обнаружится еще две, которые тебя больно поразят. Разыскивая информацию о небезразличном тебе человеке, можешь открыть для себя, что он погиб в какой-то катастрофе. Или покончил жизнь самоубийством, что мой человек, вероятнее всего, мог осуществить, комбинируя алкоголь со снотворным. Сэйди одинокая, не кому растормошить ее, привести в чувство, загнать в холодный душ. Если именно это произошло, я не желал об этом знать. Я использовал интернет, чтобы готовиться к урокам, интересовался изменениями в киноафише, раз или два на неделю просматривал новые видеоклипы. Чего я не делал, так это не искал ничего о Сэйди. Подозреваю, что, если бы в Джоди была своя газета, меня бы посетил большой соблазн, но газеты там не существовало тогда, и конечно, нет ее и сейчас, когда тот самый интернет медленно додавливает всю печатную продукцию. Кроме того, есть старая поговорка: не подглядывай в щель, не получишь в глаз карандашом. А разве была хоть когда-то в истории человечества щель, большая, чем интернет? Она пережила Клейтона. Лучше всего будет, уверял я себя, ограничиться этим знанием о Сэйди. 5 Так оно и было бы, если бы в мой класс с углубленным изучением английской литературы не перевелась новая ученица. Это было в апреле 2012; возможно, даже 10 апреля, в сорок девятую годовщину покушения на генерала Эдвина Уокера. Ее звали Эрин Толливер, ее семья переехала в Вестборо из города Килина, штат Техас. Мне было хорошо известно это название. Килин, где я покупал резинки у аптекаря с брезгливо понимающей улыбкой. «Не делай ничего противозаконного, сынок», — еще посоветовал мне он. Килин, где мы с Сэйди провели так много сладких ночей в «Кендлвудских Бунгало». Килин, где публиковался еженедельник «Уикли Газет». На вторую неделю после ее появления в классе — к тому времени моя новая ученица уже завела себе несколько подружек и приворожила несколько ребят — я спросил у Эрин, выходит ли и сейчас «Уикли Газет». У нее просветилось лицо. — Вы бывали в Килине, мистер Эппинг? — Я там был когда-то очень давно, — заявление, которое и на йоту не заставило бы пошевелиться стрелку детектора лжи. — Газета еще выходит. Мама любила говорить, что она годится разве что рыбу заворачивать. — А в ней так же печатают колонку «Новости Джоди»? — В ней есть своя колонка новостей каждого маленького городка на юг от Далласа, — захохотала Эрин. — Не сомневаюсь, что вы могли бы найти ее в сети, если бы вам очень захотелось, мистер Эппинг. В сети есть все. В отношении этого она была абсолютно права, и я после этого продержался ровно одну неделю. Иногда щель слишком обольстительна. 6 Намерение у меня было простое: загляну в архив (если «Уикли Газет» его имеет) и поищу имя Сэйди. Это шло вразрез с моей установкой самому себе, тем не менее, Эрин Толливер мимоходом колыхнула во мне уже забытые чувства, и я знал, что не успокоюсь, пока не проверю. Как оказалось, в архиве не было надобности. То, что меня интересовало, обнаружилось не в колонке «Новости Джоди», а на первой странице свежего номера газеты. Заголовок гласил: К СВОЕМУ ВЕКОВОМУ ЮБИЛЕЮ, КОТОРЫЙ БУДЕТ ПРАЗДНОВАТЬСЯ В ИЮЛЕ, ДЖОДИ ВЫБИРАЕТ «ЧЕЛОВЕКА ВЕКА» А на фото под этим заголовком… ей было сейчас восемьдесят, но некоторые лица просто невозможно забыть. Вероятно, фотограф ей предлагал, чтобы она повернула голову так, чтобы спрятать левую щеку, но Сэйди смотрела в камеру анфас. А почему бы и нет? Теперь это был старый шрам, рана, нанесенная мужчиной, чьи кости давно истлели в могиле. Мне подумалось, что это добавляет силы ее образу, но же, конечно, мое мнение не могло быть объективным. Любящим глазам даже язвы от оспы красивые. В конце июня, после завершения учебного года, я упаковал чемодан и вновь отправился в Техас. 7 Летние сумерки в техасском городке Джоди. Он стал больше, чем был в 1963 году, но ненамного. На Бортевой аллее, где раньше жила Сэйди, теперь стоит какая-то фабрика. Нет старой парикмахерской, а там, где была автозаправка «Ситис Сервис», на которой я когда-то покупал горючее для своего «Санлайнера», теперь магазин «7-11». Там, где Эл Стивенс когда-то готовил свои бургеры «Вилороги» и жареный картофель «Мескит», работает «Сабвей»[717]. Все речи в честь векового юбилея Джоди уже были произнесены. Выступление женщины, которую местное Историческое общество и Городской совет выбрали «Человеком века», был очаровательно коротким, однако речь мэра отмечалась балобольством и информативностью. Я узнал, что Сэйди и сама один срок отслужила мэром и четыре срока в Законодательном собрании штата Техас, но это была лишь малость. Рассказывалось о ее благотворительной работе, о ее непрестанных усилиях по улучшению качества образования в ДКСШ и ее саббаттикел, который она взяла, чтобы год работать волонтером в разрушенном ураганом Катрина Новом Орлеане. Была там упомянута и программа Библиотеки штата Техас для слепых учеников, инициатива, направленная на улучшение больничного обслуживания ветеранов и ее неутомимые (которые продолжаются и сейчас, когда ей восемьдесят) усилия по обеспечению улучшенной помощью от штата нуждающимся душевнобольным. В 1996 году ей было предложено баллотироваться в Конгресс США, но она отклонила предложение, говоря, что ей хватает работы и на местном уровне. Она больше никогда не выходила замуж. Никогда не переезжала из Джоди. Она такая же высокая, тело ее не скручено остеопорозом. И она такая же красивая, ее длинные седые волосы развеваются у нее за спиной почти до поясницы. В конце концов, все речи завершились, и Главная улица перекрыта для проезда. На противоположных концах ее теперь вдвое более длинного бизнеса-квартала висят баннеры: УЛИЧНЫЕ ТАНЦЫ, 19:00 — ПОЛНОЧЬ! ПРИХОДИТЕ ВСЕ! Сэйди сейчас в окружении друзей — некоторых из них, думаю, я еще мог бы узнать — я подхожу к ди-джейской платформе, установленной перед тем, что было когда-то «Вестерн Авто», а теперь стало «Уолгринс»[718]. Парню, который суетится с граммофонными пластинками и компакт-дисками, где-то лет шестьдесят с чем-то, у него редеющие седые волосы и дородное пузо, но я где бы то ни было узнал бы эти очки в квадратной розовой оправе. — Привет, Доналд, — здороваюсь я. — Вижу, вы не расстаетесь со своим саунд-мавзолеем. Доналд Белингем поднимает голову и улыбается. — Никогда не выхожу из дома на выступление без полного комплекта. Я вас знаю? — Нет, — отвечаю я. — Вы знали мою маму. Она танцевала на ваших вечеринках, давно, в начале шестидесятых. Рассказывала, как вы втайне таскали биг-бэндовые пластинки из коллекции вашего отца. Он улыбается. — Да, мне за это хорошенько тогда перепадало. А кто ваша мать? — Эндрия Робертсон, — говорю я, выбрав имя наугад. Во втором полугодии Эндрия была моей лучшей ученицей по американской литературе. — Конечно, я ее помню. — Его неуверенная улыбка подсказывает, что нет. — Навряд ли, я так думаю, чтобы у вас сохранилось что-то из тех старых пластинок, или все-таки да? — Боже, нет. Давно пропали. Но у меня есть записи любых биг-бэндов на компакт-дисках. Догадываюсь, что сейчас я услышу заказ? — Правильно догадываетесь. Но это кое-что особенное. Он рассмеялся. — А разве они не все такие? Я объясняю ему, что мне надо, и Доналд — как всегда, рад подарить удовольствие — соглашается. Когда я уже отправляюсь в направлении того конца квартала, где женщину, ради свидания с которой я сюда приехал, угощает пуншем мэр, Доналд кричит: — Но я не расслышал вашего имени. — Эмберсон, — бросаю я ему через плечо. — Джордж Эмберсон. — И вы хотите, чтобы это было в восемь пятнадцать? — Точь-в-точь. Это крайне важно, Доналд. Надеюсь, что все пройдет, как следует. Уже через пять минут Доналд Белингем оглушает Джоди звуками песни «Вскачь» и освещенную техасской вечерней звездой улицу заполняют танцевальные пары.