— Ладно, я согласен. Я распоряжаюсь завтра ночью на казни Дэла, а на следующий день подаю прошение о переводе в Бриар Ридж. И мы квиты. Идет? — Идет, — согласился я. В его глазах все еще сохранялось прежнее выражение, но в тот момент я уже расслабился и не придал ему значения. Он протянул руку: — Ну что, по рукам? Я пожал ему руку. Брут тоже. И опять мы остались в дураках. 4 Следующий день был самым жарким, хотя именно в тот день и закончилась эта странная октябрьская жара. Когда я приехал на работу, на западе собиралась гроза и темные тучи понемногу закрывали небо. Они спустились к вечеру, и из них стали выбиваться голубовато-белые зигзаги молний. В десять часов вечера над графством Трапенгус прошел ураган — погибли четыре человека, сорвало крышу с платной конюшни, а над Холодной Горой бушевали жестокие грозы и дули сильные порывистые ветры. Позже мне стало казаться, что сами небеса протестовали против ужасной смерти Эдуара Делакруа. Сначала все шло нормально. Дэл провел спокойный день в своей камере, иногда играя с Мистером Джинглзом, но чаще просто лежа на койке и лаская его. Уортон пару раз пытался затеять скандал: то он орал Дэлу что-то про мышьбургеры, которые будут готовить после того, как старина Пьер станцует тустеп в ад, но маленький французик не отвечал, и Уортон, полагавший, что это его самая остроумная шутка, сдался. В четверть одиннадцатого пришел брат Шустер и привел нас в восторг сообщением, что собирается читать Дэлу молитву «Отче наш» на французском. Это было похоже на хорошее предзнаменование. Но мы, конечно же, ошибались. Около одиннадцати начали съезжаться свидетели, вполголоса говоря об ужасной погоде и рассуждая о возможной задержке казни из-за перебоев с электроснабжением. Наверное, никто из них не знал, что Олд Спарки работает от генератора, и если молния не ударит прямо в него, то шоу состоится при любой погоде. В аппаратной в ту ночь был Харри, поэтому ему, Биллу Доджу и Перси Уэтмору пришлось послужить «билетерами» и провожать зрителей на места, предлагая каждому прохладительные напитки. На церемонию прибыли две женщины: сестра той девушки, которую изнасиловал и убил Дэл, и мать одного из погибших в пожаре, — крупная, бледная и решительная леди. Она высказала Харри Тервиллиджеру надежду, что человек, на которого она пришла посмотреть, добрый и испуганный, что он знает о приготовленных для него адских печах и ожидающих подручных сатаны. Потом она расплакалась и спрятала лицо в кружевной платочек размером с наволочку. Раздался оглушительный раскат грома, совсем не приглушаемый тонкой металлической крышей. Люди тревожно переглянулись. Мужчины чувствовали себя неловко в галстуках в столь поздний час и вытирали вспотевшие щеки. И, конечно же, все глаза были обращены на Олд Спарки. В начале недели они еще могли шутить по поводу этого ритуала, но сегодня к половине двенадцатого все шуточки как-то испарились. Свой рассказ я начал с того, что у тех, кому действительно предстояло сесть на этот дубовый стул, юмор улетучивался моментально, но когда наступал ответственный момент, улыбки сходили с лиц не только у приговоренных. Говорили мало, а когда снова загремел гром, словно расщепленное дерево, сестра жертвы Делакруа даже вскрикнула. Последним свое место среди свидетелей занял Кэртис Андерсон, заменяющий начальника тюрьмы Мурса. В половине одиннадцатого я подошел к камере Делакруа, Брут и Дин шли чуть поодаль. Дэл сидел на своей койке, держа на коленях Мистера Джинглза. Голова мышонка была повернута в сторону осужденного, а его глазки-бусинки смотрели прямо в лицо. Дэл гладил макушку Мистера Джинглза между ушками. По его лицу беззвучно катились крупные слезы, и казалось, что именно на них и смотрит мышонок. Дэл поднял глаза при звуке наших шагов. Он был бледен. У себя за спиной я не увидел, а скорее почувствовал, что Джон Коффи стоит у двери своей камеры и наблюдает. Дэл вздрогнул от лязга моих ключей, но остался неподвижным, продолжая гладить голову Мистера Джинглза, когда я открыл замки и отодвинул дверь. — Привет, босс Эджкум, — сказал он. — Привет, ребята. Поздоровайся, Мистер Джинглз. — Но Мистер Джинглз только продолжал завороженно смотреть в лицо лысого человечка, словно недоумевая, откуда берутся слезы. Разноцветная катушка аккуратно лежала в коробке «Корона» — я подумал, что она лежит там последний раз, и содрогнулся. — Эдуар Делакруа, как представитель суда… — Босс Эджкум? Я хотел продолжать положенную речь, но потом передумал. — В чем дело, Дэл? Он протянул мне мышонка. — Возьми. И пусть с ним ничего не случится. — Дэл, я боюсь, что он не пойдет ко мне. Он не… — Пойдет, он сказал, что пойдет. Он сказал, что все о тебе знает, босс Эджкум, и что ты отвезешь его в это место во Флориде, где мышки выполняют трюки. Он говорит, что доверяет тебе. — Делакруа протянул руку подальше, и, чтоб я пропал, мышонок шагнул с его ладони ко мне на плечо. Он был такой легкий, что я почти не ощущал его сквозь китель — только как маленькое теплое пятнышко. — А еще, босс, не позволяй этому злому парню подходить к нему. Пусть этот негодяй не трогает мою мышку. — Хорошо, Дэл, я не позволю. — Вопрос был в том, что делать с мышью сейчас, в данный момент. Не мог же я провести Делакруа перед свидетелями с мышью, восседающей на моем плече. — Я возьму его, босс, — раздалось за моей спиной. Голос принадлежал Джону Коффи, и было странно, что он прозвучал именно тогда, словно Коффи прочитал мои мысли. — Ненадолго. Если Дэл не против. Дэл кивнул с облегчением. — Да, возьми его, Джон, пока этот идиотизм не закончится, хорошо? А потом… — Его взгляд снова остановился на мне и Бруте. — Вы отвезете его во Флориду. В тот Маусвилль. — Да, скорее всего мы с Полем это сделаем вместе, — сказал Брут, с тревогой глядя, как Мистер Джинглз перешел с моего плеча в громадную протянутую ладонь Коффи. Мистер Джинглз совершил это без возражений и не пытаясь убежать, наоборот, он так же охотно вскарабкался вверх по руке Джона Коффи, как и шагнул на плечо мне. — Мы возьмем часть отпуска, правда, Пол? Я кивнул. Дэл кивнул тоже, его глаза стали ясными, а губы тронула улыбка. — Люди будут платить десять центов, чтобы его увидеть. А для детей — два цента. Правильно, босс Ховелл? — Да, правильно, Дэл. — Ты хороший человек, босс Ховелл, — сказал Дэл. — И ты тоже, босс Эджкум. Вы иногда кричали на меня, да, но не больше, чем было нужно. Вы все хорошие, кроме этого Перси. Жаль, что мы больше нигде не встретимся. Плохие времена, плохие нравы. — Мне нужно кое-что сказать тебе, Дэл, — обратился я к нему. — Эти слова я говорю всем перед тем, как идти. Не то чтобы шедевр, но это часть моей работы. Ладно? — Да, месье. — Он в последний раз посмотрел на Мистера Джинглза, восседающего на широком плече Джона Коффи. — Au revour, mon ami,[5] — сказал он и заплакал сильнее, — Je t'aime, mon petit.[6] — Он послал мышонку воздушный поцелуй Это должно было выглядеть смешно, может, даже нелепо, но нам так не казалось. На секунду я встретился взглядом с Дином и тут же отвел глаза. Дин смотрел в глубину коридора, в сторону смирительной комнаты, и как-то странно улыбался. Я подумал, что он вот-вот расплачется. Что же касается меня, то я сказал то, что должен был сказать, начиная со слов, «по поручению суда», а когда закончил, Дэл в последний раз вышел из своей камеры. — Подожди секунду, парень, — сказал Брут и проверил макушку Дэла, куда будут надевать шлем. Потом кивнул мне и похлопал Дэла по плечу. — Гладко, как после бритвы. Пошли. И вот так Эдуар Делакруа совершил свои последний проход по Зеленой Миле, струйки пота и слез вперемешку текли по ею лицу, а над головой бушевала гроза. Брут шел слева от приговоренного, я — справа, а Дин — позади. Шустер находился в моем кабинете, где по углам уже стояли на страже Рингголд и Бэттл. Шустер посмотрел на Дэла, улыбнулся и обратился к нему по-французски. Мне он показался неестественным, но он сотворил чудо: Дэл тоже улыбнулся в ответ, а потом подошел к Шустеру и обнял его. Рингголд и Бэттл дернулись, но я поднял руки и покачал головой. Шустер слушал поток сдавленных от слез слов Дэла по-французски, кивал, словно он отлично все понял, и похлопывал Дэла по спине. Он посмотрел на меня через плечо маленького французика и сказал: — Из того, что он говорят, хорошо, если я понимаю четверть. — Это неважно, — проворчал Брут. — Я тоже так думаю, сынок, — ответил Шустер с улыбкой. Он был лучшим из священников, и теперь я подумал, что совсем ничего не знаю о его судьбе. Надеюсь, что вопреки всему он смог сохранить веру. Он помог Дэлу опуститься на колени и сложил руки в молитве. Делакруа сделал то же самое. — Отче наш, сущий на небесах, — начал Шустер по-французски, и Делакруа повторял вместе с ним. Они читали «Отче наш» вместе на плавно звучавшем, журчащем языке до самого конца, до слов «но избави нас от лукавого, аминь». К этому времени слезы почти перестали бежать из глаз Дэла, да и сам он заметно успокоился. Затем последовали стихи из Библии (на английском), в том числе и старинный мотив о спокойных водах. Закончив читать, Шустер хотел встать, но Дэл потянул его за рукав и произнес что-то по-французски. Шустер внимательно слушал, нахмурясь. Потом ответил. Дэл проговорил что-то еще, а потом только смотрел с надеждой. Шустер обратился ко мне: — Он хочет прочитать еще одну молитву. Я не могу ему помочь по причине моей веры. Как вы думаете, пусть читает? Я посмотрел на часы на стене и увидел, что уже без семнадцати минут полночь. — Да, — сказал я, — но только побыстрее. Мы должны придерживаться графика. — Хорошо. — Он повернулся к Делакруа и кивнул. Дэл закрыл глаза, словно для молитвы, но секунду не говорил ничего. Напряженные морщины прорезали его лоб, и у меня появилось чувство, что этот человек ищет где-то далеко в мозгу забытую кладовку, где лежит предмет, которым не пользовались много-много лет. Я опять посмотрел на часы и уже было открыл рот, чтобы что-то сказать, но Брут дернул меня за рукав и покачал головой. И тогда Дэл начал мягко и быстро говорить на американском французском, таком округлом, мягком и нежном, как грудь молодой женщины: — О Мария, приветствую вас, Мария всемилостивейшая. Господь Бог с вами, вы — святая из всех женщин и Господь Бог Иисус, плод вашего чрева, святой. — Он снова заплакал, но, по-моему, не замечая этого. — Пресвятая Мария, мать моя, Богородица, помолитесь за меня, помолитесь за всех нас, грешных, теперь в час, когда… в час нашей смерти. В час, когда я умру. — Он глубоко и прерывисто вздохнул. — Аминь. Когда Делакруа поднимался на ноги, вспышка молнии озарила комнату мгновенным голубоватым сиянием. Все вздрогнули и поежились, кроме самого Делакруа, который словно целиком был поглощен старинной молитвой. Он вытянул руку, не глядя. Брут взял и быстро пожал ее. Делакруа поднял глаза и чуть улыбнулся. — Nous voyons… — начал он, но осекся. С заметным усилием он снова перешел на английский. — Теперь мы можем идти, босс Ховелл, босс Эджкум. Я в согласии с Богом. — Хорошо, — сказал я и подумал, насколько в согласии с Богом будет себя чувствовать Дэл через двадцать минут, когда окажется по ту сторону электричества. Я надеялся, что его последняя молитва услышана и теперь Матерь Мария будет молиться за него всем своим сердцем и душой, ибо Эдуару Делакруа, насильнику и убийце, именно тогда понадобятся все молитвы, которые он сможет припомнить. На улице снова прогрохотал гром. — Пойдем, Дэл. Теперь уже недалеко. — Хорошо, босс, хорошо. Я уже не боюсь. Он так сказал, но по его глазам я увидел, что — с Богом или без Бога, со Святой Марией или нет, — но он лжет. К тому моменту, когда они проходят последние сантиметры зеленого ковра и ныряют в маленькую дверь, почти все боятся. — Остановись внизу, — сказал я ему тихо, когда он прошел в дверь, но эти указания были явно излишними. Он все равно остановился бы внизу лестницы как вкопанный, потому что увидел на платформе Перси Уэтмора, у его ног стояло ведро с губкой, а за правым бедром виднелся телефон, соединяющий с губернатором. — Нет, — произнес Дел перепуганным голосом. — Нет, нет, только не он! — Давай иди, — приказал Брут. — Просто смотри на меня и на Пола. Словно его там нет. — Но… Люди уже повернулись и глядели на нас, но слегка сдвинувшись, я все еще мог незаметно схватить Делакруа за левый локоть. — Спокойно, — произнес я так тихо, что меня слышал только Дэл, ну, может быть, еще и Брут. — Единственное, что о тебе запомнят эти люди, это как ты ушел. Поэтому веди себя достойно. В эту секунду над головой прогрохотал самый громкий раскат грома, задрожала железная крыша. Перси вздрогнул, словно кто-то напугал его, а Дэл коротко фыркнул. — Если будет еще громче, он опять намочит в штаны, — сказал он и расправил плечи, хотя там было не так много чего расправлять. — Пошли, и покончим с этим. Мы прошли к платформе. Дэл нервно пробежал взглядом по свидетелям — их было человек двадцать пять, а мы — Брут, Дин и я — не сводили тренированных глаз со стула. Все, казалось, в порядке. Я вопросительно поднял большой палец и одну бровь, и Перси криво усмехнулся в ответ, словно говоря: «Ты что, хочешь узнать, все ли в порядке? Конечно». Я очень надеялся, что он прав. Мы с Брутом автоматически взяли Делакруа за локти, когда он взошел на платформу. Она возвышается всего на двадцать сантиметров над полом, но, к вашему удивлению, очень многим из наших постояльцев, даже самым крутым и отпетым, требовалась помощь, чтобы сделать этот последний в их жизни шаг. Дэл его сделал нормально. Секунду постоял перед стулом (решительно не глядя на Перси), а потом заговорил со стулом вслух, словно знакомясь: «C'est moi — это я», — сказал он. Перси протянул было руку, но Делакруа повернулся и сел. Я стал на колено слева от стула, а Брут — справа. Я защищал пах и горло так, как я уже описывал, потом устроил застежку, чтобы она полностью охватывала худую белую плоть чуть выше лодыжки. Гром снова оглушил нас, и я вздрогнул. Пот заливал и щипал глаза. Я почему-то все время думал о Маусвилле. Куда можно попасть за десять центов. За два цента детям, которые увидят Мистера Джинглза за слюдяными окошечками. Застежка капризничала и не хотела закрываться. Я слышал, как Дэл тяжело вдыхает воздух в легкие, которые сейчас пытаются угнаться за бешено колотящимся от страха сердцем, а через какие-нибудь четыре минуты превратятся в пустые мешки. И то, что он убил полдюжины человек, сейчас казалось самой незначительной подробностью. Ничего не хочу говорить о добре и зле, я просто рассказываю, как все было. Дин присел рядом со мной и спросил: