– Это не так, – поморщился Хокстеттер. – Опять вы... – Это так! – обрушился на Хокстеттера громовой голос, заставляя его вжаться в кресло. Рэйнберд ободряюще улыбнулся притихшей аудитории. – Короче. Девочка стала нормально есть. Она прибавила пять килограммов и перестала быть похожей на тень. Она читает, отвечает на вопросы, раскрашивает картинки. Она мечтает о кукольном домике, и добрый дяд уборщик пообещал достать его. И после этого, джентльмены, вам, что же, не терпится начать все сначала? С многообещающего нуля? Техник, обслуживающий во время теста видеокассетную аппаратуру, позволил себе робко поинтересоваться: – Ну, а если она подожжет свою квартирку? – При желании она давно бы это сделала, – ответил Рэйнберд. Возразить тут было нечего. Дискуссия закончилась. ...Впереди виднелись конюшни – темно-красные с белой отделкой. Рэйнберд громко рассмеялся. – Здорово ты их напугала, Чарли! – А тебя? – А чего мне пугаться? – Рэйнберд потрепал ее по волосам. – Это только когда в темноте запирают, я нюни распускаю. – И ни капельки это не стыдно, Джон. – При желании, – тут он слегка перефразировал то, что сказал вчера на совещании, – при желании ты давно могла бы меня поджечь. Она мгновенно подобралась. – Как ты... как ты можешь! – Прости, Чарли. Язык мой – враг мой. Они вошли в полумрак конюшен, и в нос сразу ударили запахи. Лучи закатного солнца косо пробивались между балок, и в этих неярких полосах света полусонно кружилась мякинная пыль. Грум расчесывал гриву вороному с белой звездой во лбу. Чарли остановилась как вкопанная, не в силах отвести глаз. Грум поворотился к ней и сказал с улыбкой: – Это, значит, вы и есть юная мисс. Мне сказали, что вы должны прийти. – Какая она красивая, – прошептала Чарли. У нее задрожали руки, так ей хотелось коснуться этой шелковистой кожи. Ока увидела темный, спокойный, чуть увлажненный конский зрачок... и влюбилась с первого взгляда. – Вообще-то это мальчик, – сказал грум и украдкой подмигнул Рэйнберду, не подозревая, что он за птица, поскольку видел его впервые. – В некотором смысле. – А как его зовут? – Некромансер, – сказал грум. – Хочешь погладить? Чарли неуверенно приблизилась. Лошадь опустила морду, и девочка ее погладила. Знала бы Чарли, что она зажжет полдюжины костров, только бы прокатиться верхом – при условии, что Джон будет рядом... но Рэйнберд сразу понял это по ее глазам и невольно улыбнулся. Она случайно обернулась и поймала его улыбку; на мгновение ее рука, гладившая лошадиную морду, повисла в воздухе. Что-то ей не понравилось в этой улыбке, а уж, кажется, в Джоне ей нравилось решительно все. Она воспринимала людей интуитивно, не задумываясь: для нее это свойство было столь же неотъемлемым, как голубые глаза и пять пальцев на руке. И отношения у нее складывались на основе первоначального ощущения. Хокстеттер ей не нравился – она тотчас почувствовала, что он смотрит на нее как на лабораторную пробирку. Как на объект исследования. Но к Джону она привязалась сознательно – он столько для нее сделал, он такой добрый, к тому же он натерпелся из-за своего уродства... одного этого было достаточно, чтобы почувствовать в нем родственную душу и пожалеть. Разве она сама оказалась здесь не потому, что природа создала ее уродцем? И при всем при том Джон был из тех людей – вроде мистера Рочера, владельца закусочной в Нью-Йорке, который частенько играл в шахматы с ее отцом, – чья душа потемки. Старый Рочер всегда ходил со слуховым аппаратом, на руке у него была татуировка – голубоватый нечеткий номер. Однажды Чарли спросила отца, что это значит, и папа, взяв с нее слово, что она никогда не спросит об этом мистера Рочера, пообещал как-нибудь все объяснить. Но так и не объяснил. Пока они играли в шахматы, Чарли смотрела телевизор и жевала ломтики колбасы, которые приносил ей Мистер Рочер. Случайно подсмотренная улыбка Джона озадачила, даже обеспокоила ее, и впервые она задала себе вопрос: о чем он думает? И тут же все вновь заслонило изумление перед этим четвероногим чудом. – Джон, – спросила она, – что такое «Некромансер»? – Ну, это что-то вроде волшебника, чародея. – Волшебник... чародей... – повторила она с нежностью, словно пробу слова на вкус. Ее рука гладила черную шелковистую морду Некромансера. За ним пришли двое. Одного он видел на ферме Мэндерсов. – Вставай, дружище, – сказал тот, чье лицо было ему знакомо. – Прогуляемся. Энди глуповато улыбнулся, но внутри у него все оборвалось. Не к добру это. Что-то случилось. Иначе бы не прислали этих молодцов. Разоблачен? Скорее всего. – А куда? – Разберемся. Его отконвоировали к лифту, но, поднявшись в бальный зал, повели не к ВЫХОДУ в сад, а в глубь особняка. Они миновали машбюро и вошли в небольшую приемную, где секретарша печатала на ИБМ какие-то бумаги. – Вас ждут, – сказала она. Они обогнули справа ее стол и, открыв дверь, очутились в скромном кабинете с эркером, из которого открывался вид на пруд сквозь ажурную крону ольхи. За старомодным бюро с откинутой крышкой сидел пожилой мужчина с выразительным умным лицом; щеки у него были кирпичного цвета, но скорее от солнца и ветра, подумал Энди, нежели от злоупотребления спиртным. Он взглянул на Энди, потом кивнул двум сопровождающим. – Благодарю вас. Вы можете подождать в приемной. Те вышли. Мужчина за столом пристально изучал Энди: ответом ему была глуповата улыбка. Энди богу молился, только бы не перепутать. – Здравствуйте, – сказал он. – Кто вы? – Меня зовут капитан Холлистер, Энди. Можете звать меня Кэп. Говорят, я заведую этой лавочкой. – Рад познакомиться. – Энди постарался улыбнуться пошире. Одновременно возросло внутреннее напряжение. – У меня для вас, Энди, печальная новость. (господи, неужели Чарли, что-то случилось с Чарли) Умные глаза Кэпа следили за его мимикой, они были так хорошо замаскированы сетью симпатичных морщинок, что не сразу можно было распознать холодный и пытливый взгляд. – Печальная? – Да, – сказал Кэп и замолчал. Повисла невыносимая пауза. Кэп принялся разглядывать свои руки, аккуратно сложенные на пресс-папье. Энди с трудом сдерживался, чтобы не вцепиться ему в глотку. Наконец Кэп поднял на него глаза. – Доктор Пиншо мертв, Энди. Он покончил с собой прошлой ночью. Энди не пришлось изображать изумление – у него отвисла челюсть. Сначала нахлынула волна облегчения, затем ужаса. И над всем этим, как вспышка молнии над взбаламученным морем, догадка – теперь все переменилось... но как? Как? Кэп не сводил с него глаз. ОН ПОДОЗРЕВАЕТ. ЧТО-ТО ПОДОЗРЕВАЕТ. НО ОСНОВАНЫ ЛИ НА ЧЕМ-ТО ЕГО ПОДОЗРЕНИЯ ИЛИ ОН ПОДОЗРЕВАЕТ ПО ДОЛГУ СЛУЖБЫ? Сотни вопросов. Нужно время, чтобы их обдумать, а времени нет. Решать надо с ходу. – Вы удивлены? – спросил Кэп. – Он был моим другом, – сказал Энди просто и удержался, чтобы не сказать больше. У человека, сидящего напротив, завидная выдержка, он готов протянуть любую паузу (как, например, сейчас) в расчете на то, что за "а" у Энди последует "б", ибо язык нередко опережает мысль. Испытанный метод допроса. И наверняка, чувствовал Энди, в этом лесу не одна западня. Пиншо... Всему виной эхо, это ясно. Эхо, которое привело к рикошету. Он дал ему посыл и вызвал рикошет, и рикошет разорвал его на части. Все так, но раскаянья Энди не испытывал. Только ужас... и еще радость пещерного дикаря. – Вы уверены, что это... я хочу сказать, иногда несчастный случай легко принять за... – Увы, это не несчастный случай. – Он оставил записку? (и обвинил во всем меня?) – Он надел нижнее белье своей жены, включил на кухне мусоросборник и запустил в него руку. – Ка... какой ужас... – Энди так и сел. Не окажись за ним стул, он бы сел на пол. Ноги стали ватные. Он таращился на Кэпа Холлистера, борясь с подступающей тошнотой. – Вы случайно не имеете к этому отношения, Энди? – спросил Кэп. – Может быть, вы его подтолкнули? – Ну что вы, – отозвался Энди. – Даже если бы я мог... зачем? – Возможно, вы не хотели на Гавайи, – сказал Кэп. – Возможно, вы хотели остаться поближе к дочери. Возможно, все это время вы нас дурачили, Энди, а? Хотя Кэп Холлистер попал в яблочко, Энди немного отпустило. Если бы Кэп всерьез полагал, что Энди толкнул Пиншо на этот шаг, они бы сейчас не беседовали с глазу на глаз. Нет, это обычная процедура, не более того. У них, надо думать, достаточно фактов в досье Пиншо, чтобы не объяснять его самоубийство вмешательством сверхъестественных сил. Недаром же говорят, что среди всех профессий на первом месте по самоубийствам идут психиатры. – Это неправда, – забормотал Энди. Он казался таким испуганным и растерянным. – Наоборот, я хотел на Гавайи. Я сразу ему сказал. А он взял и назначил новые тесты. А я хотел на Гавайи. Почему-то он мен недолюбливал. Но я, правда, не имею никакого отношения к... к тому, что с ним случилось. Кэп раздумывал. Энди выдержал его взгляд и только потом опустил глаза. – Ну что же, Энди, я вам верю, – сказал Кэп. – Последнее время Герм Пиншо был на взводе. Жизнь наша такая, ничего не попишешь. Да еще этот тайный трансвестизм... В общем, жене его не позавидуешь. Да уж, не позавидуешь. Но при этом мы не забываем о себе, не так ли? – Его глаза буравили Энди насквозь. – В любых обстоятельствах мы не забываем о себе. Вот ведь какая штука. – Точно, – подтвердил Энди бесцветным голосом. Опять повисла пауза. Когда Энди поднял глаза, он ожидал встретитьс со взглядом Кэпа. Но нет, Кэп смотрел в окно на кроны деревьев и на далекую лужайку, при этом лицо его вдруг обмякло, стало каким-то потерянным – лицо человека, вздыхающего по старым, наверное более счастливым временам. Кэп поймал на себе взгляд и брезгливо поморщился. Внезапно Энди ощутил приступ ненависти. Брезгует, ну еще бы! Кто перед ним – рыхлый, опустившийся наркоман... по виду, во всяком случае. Но не по твоему ли приказу меня до этого довели? И что ты там проделываешь с моей дочерью, старый вампир? – Так вот, – заговорил Кэп. – Я рад сообщить вам, Энди, что вы полетите на Мауи. Как говорится, не было бы счастья... так, что ли? Словом, я уже начал оформление. – Но... скажите, вы ведь не думаете, что я имею отношение ко всему этому? – Ну, разумеется, нет. – Опять эта непроизвольная гримаса брезгливости. Тут Энди испытал тайное злорадство, какое, вероятно, испытывает негр, отдубасивший мерзавца белого. Но гораздо сильнее было в нем сейчас чувство тревоги, вызванное фразой: Я уже начал оформление. – Спасибо вам... Бедный доктор Пиншо. – Он на миг опустил глаза, но тут же оживился: – А скоро вы меня отправите? – Как можно скорее. Не позднее конца следующей недели. Девять дней от силы! Это было как удар в живот. – Приятно было с вами поговорить, Энди. Жаль, что мы встретились при таких печальных обстоятельствах. Он потянулся к селектору, и в ту же секунду Энди понял, что его надо остановить. В своих апартаментах, где все прослушивается и просматривается, Энди связан по рукам и ногам. Но если этот тип и вправду такая шишка, насчет его кабинета можно не волноваться – здесь наверняка проводится регулярная дезинсекция на предмет различных «жучков». У него, правда, может быть собственное прослушивающее устройство, но тут уж... – Опустите руку, – сказал Энди и подтолкнул.