Бог любит, когда человек нарушает клятву. Никто не видел, как Энди опустил письма в ящик, никто, кроме Чадли Пейсона, человека пришлого, перебравшегося в Брэдфорд в ноябре прошлого года и с тех пор пытавшегося вдохнуть жизнь в захиревшую лавку «Галантерейных новинок». Этот Пейсон, коротышка с печальными глазами, как-то пытался зазвать Энди на рюмочку, когда тот в очередной раз наведался в городок. Здесь все сходилось на том, что, если за лето дела Пейсона не поправятся, к середине сентября в витрине «Галантерейных новинок» появится табличка "ПРОДАЕТСЯ или «СДАЮ В АРЕНДУ». Жаль будет человека, малый он вроде ничего, а угодил как кур в ощип. Золотые-дни Брэдфорда миновали. – Энди приближался к магазинчику – лыжи он воткнул в снег, одолев подъем, что начинался сразу от берега. Старики не без интереса наблюдали за ним в окно. Об Энди за зиму успели почесать языки. По общему мнению, он скрывался – то ли от кредиторов, то ли от алиментов. А может, от гнева бывшей супруги, у которой он увел ребенка; а то зачем бы ему детские вещи? Полагали также, что отец с ребенком самочинно заняли один из домов по ту сторону озера, где и зимуют. Никто не спешил поделиться этими догадками с местным констеблем, который жил в Брэдфорде без года неделю, каких-то двенадцать лет, а уже считал тут себя хозяину. Незнакомец поселился за озером, в штате Вермонт. А старик, гревшиеся у печки в магазинчике Джейка Роули, не очень-то радовали вермонтские порядки – этот подоходный налог или взять питейный закон... дальше ехать некуда! Пусть вермонтцы сами в своих делах разбираются – таково было единодушное, пусть и не высказанное всем миром заключение. – Отходился он по льду-то, – заметил один из стариков. Он откусил от конфеты суфле и заработал деснами. – А он сюда на подводных крыльях, – отозвался другой, вызвав общий смех. – Он свои лыжи, поди, в другую сторону навострил, – веско сказал Джейк, глядя на приближающуюся фигуру. Энди был в сидром пальто Грэнтера, на голове синяя трикотажная повязка, чтоб уши не мерзли, и вдруг в памяти Джейка что-то забрезжило – наверное, уловил семейное сходство, – забрезжило и погасло. – Как таять начнет, так сразу слиняет. И тот, кого он там прячет, с ним вместе. Энди остановился на крыльце, снял рюкзак и вытащил оттуда несколько писем. Потом он вошел в магазин. Посетители углубились в изучение своих ногтей, часов, а также видавшей виды печки. Кто-то извлек из кармана дорожный носовой платок, этакую голубую простыню, и от души высморкался. Энди огляделся. – Доброе утро, джентльмены. – И вам тоже, – ответил за всех Джейк Роули. – Чем могу служить? – Вы марки продаете? – Пока что правительство мне это доверяет. – Тогда, пожалуйста, шесть пятнадцатицентовых. Джейк оторвал марки от блока, лежавшего в числе прочих в потрепанном кляссере. – Еще чего-нибудь? Энди улыбнулся, думая о своем. Сегодня десятое марта. Не говоря ни слова, он подошел к вертушке подле кофемолки и выбрал большую в завитушках поздравительную открытку: ДОЧУРКЕ В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. Он расплатился. – Благодарю, – сказал Джейк, повернув ручку кассы. – Не за что, – ответил Энди и вышел из магазина. Все видели, как он поправил на голове повязку, как наклеил марки на конверты. Из ноздрей у него вырывался пар. Все видели, как он завернул за угол, где стоял почтовый ящик, но ни один из них не присягнул бы на суде, что он опустил письма. Когда он вновь оказался в поле зрения, он уже закидывал рюкзак за спину. – Пошел, – прокомментировал кто-то из стариков. – Приличный человек, – сказал Джейк, и на этом тема себя исчерпала. Переключились на другие. Чарльз Пейсон стоял в дверях своей лавки, которая не принесла, ему за год и трех сотен, и смотрел Энди вслед. Уж он-то, Пейсон, мог бы присягнуть в суде, что письма были опущены: все это время он стоял на пороге и своими глазами видел, как письма провалились в ящик. Когда Энди скрылся из виду, Пейсон вошел внутрь, обогнул прилавок, где лежали хлопушки вперемежку с грошовыми леденцами и пузырящейс жвачкой, открыл вторую дверь и оказался в жилой комнате. Телефон у него был со специальной глушилкой, что исключало подслушивание. Пейсон набрал виргинский номер, чтобы запросить инструкции. В Брэдфорде, штат Нью-Гэмпшир (как, между прочим, и в Ташморе, штат Вермонт), нет своей почты: городки-то крошечные. Ближайшее к Брэдфорду почтовое отделение находится в Теллере. В час пятнадцать того же дня, десятого марта, к магазину Джейка Роули подкатил почтовый фургончик и почтальон опорожнил ящик, соседствовавший до 1970 года с бензоколонкой. Вся корреспонденция состояла из шести писем Энди и открытки, которую пятидесятилетняя девица Шерли Дивайн адресовала своей сестре в местечко Тампа во Флориде. Как раз в это время на том берегу озера Энди Макги отсыпался, а Чарли Макги лепила снеговика. Почтальон Роберт Эверетт бросил мешок с корреспонденцией на заднее сиденье бело-голубого фургона и отбыл в Уильяме, еще один городишко, обслуживаемый телерским отделением связи. На середине улицы, Главного проспекта, как ее в шутку называли жители Уильямса, он развернулс обратно, на Теллер, где часа в три почту рассортируют и отправят дальше. Проехав пять миль, он увидел, что дорогу перегородил бежевый «шевроле каприс». Эверетт приткнулся к снежному бордюру и вылез из кабины, чтобы предложить свои услуги. Из машины вышли двое. Показав удостоверения, они объяснили, что им от него нужно. – Да вы что? – У Эверетта вырвался нервный смешок, как будто ему предложили открыть сегодня пляжный сезон на Ташморском озере. – Если вы думаете, что мы не те, за кого себя выдаем... – начал один из них. Это был Орвил Джеймисон по кличке О'Джей, а еще Живчик. Ему было безразлично, выяснять ли отношения с этим сумчатым болваном, выполнять ли другие какие приказы, только бы подальше от девчонки, этого исчадия ада. – Нет, я верю, очень даже верю, – заторопился Роберт Эверетт. Он испугался, как пугается каждый, столкнувшись нос к носу с монолитом верховной власти, – вот она, серая глыба, в которой вдруг проступили конкретные черты лица. Однако Эверетт был тверд. – Но я везу почту. Почту Соединенных Штатов Америки. Понимаете? – Речь идет о национальной безопасности, – сказал О'Джей. После провала в Гастингс Глене вокруг фермы Мэндерсов было поставлено оцепление. Когда ферма сгорела, всю местность тщательно прочесали. В результате к О'Джею вернулась его «пушка», которая в настоящий момент приятно согревала левый бок. – Очень может быть, но это ничего не меняет, – возразил Эверетт. О'Джей расстегнул пижонскую меховую куртку так, чтобы видна была «пушка». Зрачки у Эверетта расширились. О'Джей усмехнулся: – Достать? Все это было как сон. Эверетт предпринял последнюю попытку: – А вы знаете, что есть статья за ограбление почты? Ливенвортска тюрьма в Канзасе обеспечена. – Это ты обсудишь со своим почтмейстером, – вмешался второй, молчавший все это время. – А теперь кончай базар, понял? Где мешок с почтой? Эверетт отдал ему скудный улов после Брэдфорда и Уильямса. Они открыли мешок прямо на дороге и деловито просмотрели содержимое. Роберт Эверетт испытывал возмущение и какое-то болезненное чувство стыда. Они не имеют права так поступать, даже если там секреты ядерного оружия. Они не имеют права вскрывать почту Соединенных Штатов Америки вот так, посреди дороги. Нелепо сравнивать, но это все равно как если бы кто-то вломился к нему в дом и начал раздевать его жену. – Вам еще за это будет, – сказал он сдавленным голосом. – Вот увидите, – Нашел, – сказал второй тип О'Джею. Он протянул ему шесть писем, надписанных одним и тем же аккуратным почерком. Роберт Эверетт сразу узнал их. Почтовый ящик возле магазина в Брэдфорде. О'Джей сунул письма в карман, и они оба направились к «шевроле». Открытый мешок с почтой осталс лежать на дороге. – Вам еще за это будет! – выкрикнул Эверетт дрожащим голосом. О'Джей бросил на ходу, не оборачиваясь: – Прежде чем трепать языком, поговори с почтмейстером. Если, конечно, не хочешь, чтобы накрылась твоя пенсия. Они уехали. Эверетт провожал их взглядом – его мутило от бессильной ярости и страха. Наконец он подобрал мешок и зашвырнул его на заднее сиденье. – Ограбили, – сказал он и с удивлением почувствовал, как наворачиваются слезы. – Ограбили, о господи, меня ограбили, ограбили... Он гнал в Теллер, насколько позволяли раскисшие дороги. Он последовал совету и поговорил с почтмейстером. Эверетт пробыл у Билла Кобхема добрый час. Временами из-за двери доносились их возбужденные голоса. Кобхему было пятьдесят шесть. Он проработал в почтовом ведомстве тридцать пять лет, и никогда еще на него не нагоняли такого страха. В конце концов он сумел заразить им своего подчиненного. И Эверетт ни словом не обмолвился, даже собственной жене, о том, как его ограбили средь бела дня где-то между Брэдфордом и Уильямсом. Но и забыть об этом он не смог, как не смог до конца жизни избавиться от чувства возмущения и стыда... и еще разочарования. К половине третьего Чарли закончила своего снеговика, а Энди немного отоспался. Орвил Джеймисон и его новый напарник Джордж Седака находились на борту самолета. Через четыре часа, когда Энди с Чарли, вымыв после ужина посуду, сели играть в пятьсот одно, письма легли на стол Кэпа Холлистера. Кэп и Рэйнберд Двадцать четвертого марта, в день рождения Чарли Макги, Кэп Холлистер сидел за своим рабочим столом, чувствуя, как в нем нарастает непонятное беспокойство. Впрочем, причина для беспокойства была вполне понятна: через час придет Джон Рэйнберд, а это все равно что увидеть самого дьявола. Еще неизвестно, что хуже. Правда, дьявол никогда не нарушает договоров, если верить его рекламе, а Рэйнберд совершенно неуправляем, Кэп давно подозревал это. После соответствующего инструктажа Джон Рэйнберд превращался в рядового убийцу, а убийцы рано или поздно обращают оружие против себя. Смерть Рэйнберда – это, конечно, будет нечто из ряда вон. Интересно, что он знает об операции против Макги? Разумеется, только то, что ему сообщили... и тем не менее какой-то червь точил Кэпа. Не в первый раз он подумал: а не устроить ли громиле-индейцу автомобильную катастрофу по завершении операции? Выражаясь незабываемым языком отца Кэпа, Рэйнберд из тех психов, которые, если надо, объявят крысиный помет черной икрой. Он вздохнул. Ветер швырял в стекла холодные капли дождя. По кабинету, такому светлому и уютному летом, разгуливали зловещие тени. И без того тошно – глаза мозолит «Дело Макги», лежащее по левую руку, на библиотечной тележке. Зима состарила его; он уже не тот бодрячок, что подъехал на велосипеде к своей штаб-квартире тем памятным октябрьским днем, когда Макги в очередной раз улизнули, оставив за собой пожарище. На его лице, еще недавно почти гладком, залегли глубокие борозды. Он докатился до того, что стал носить бифокальные очки – «совсем как старик», и первые полтора месяца у него кружилась голова, пока он к ним не привык. Это были мелочи, внешняя, так сказать, символика, лишь подтверждавшая, что все пошло кувырком. Он растравлял, изводил себя из-за этих пустяков, хотя воспитание и профессиональная подготовка приучили его не изводиться даже по серьезному поводу, когда объяснение лежало на поверхности. Эта девчонка, черт бы ее подрал, словно наводила на него порчу: за зиму умерли от рака обе женщины, к которым он был по-настоящему привязан после смерти матери, – его жена Джорджия, через три дня после рождества, и его секретарша Рэйчел, всего месяц назад. Увы, он знал, что дни Джорджии сочтены; операция на груди, сделанна за четырнадцать месяцев до смерти, лишь приостановила развитие болезни. А вот смерть Рэйчел явилась жестоким сюрпризом. Когда уже все шло к концу, ему припомнилось (задним числом всегда видны наши непростительные промахи), сколько он отпустил шуточек по поводу ее худобы и как она их парировала. Все, что у него теперь осталось, это Контора – надолго ли? Скрытый недуг, своего рода раковая болезнь, поразил самого Кэпа. Как его назвать? Рак самоуверенности? Что-то в этом роде. Когда подобная болезнь заражала высокопоставленных чиновников, исход обычно бывал фатальным. Никсон, Ланс, Хэлмс... все жертвы рака, поразившего их самоуверенность. Он раскрыл «Дело Макги» и достал оттуда свежий материал – шесть писем, которые Энди отправил две недели назад. Он пролистал их не читая. В сущности, везде одно и то же, он знал их почти наизусть. Под письмами лежали стопкой глянцевые фотографии, сделанные Чарльзом Пейсоном и другими агентами в окрестностях Ташмора. Вот Энди идет по главной улице Брэдфорда. Вот он расплачивается в магазине. Энди с Чарли у лодочного сарая, а на заднем плане – снежный гроб мэндерсовского «виллиса». Вот Чарли съезжает на картонке с отполированной до блеска горы, из-под вязаной шапочки, которая ей великовата, выбиваются волосы, а ее отец, руки в боки, хохочет наверху, закинув голову. Кэп частенько смотрел на эту фотографию долгим оценивающим взглядом, а когда откладывал, вдруг с удивлением замечал, что рука у него дрожит. Скорей бы заполучить их. Он встал и подошел к окну. Что-то сегодня не видать Рича Маккеона с его газонокосилкой. Ольха стояла, как голый скелет. Зеркало пруда напоминало гигантскую отполированную доску, соединившую два строения. Дел у Конторы, и весьма важных, в эти дни хватало – так сказать, разнообразное меню, можно было бы устроить хороший шведский стол, но Кэпа интересовало только одно – Энди Макги и его дочь Чарлин. Провал на ферме Мэндерсов чувствительно ударил по престижу Конторы. Сама Контора устояла, и он, Кэп, тоже, однако лавина недовольства пришла в движение и грозила вот-вот обрушиться на их головы. В эпицентре оказалс вопрос о просчетах в планировании «операции Макги» с момента устранени матери и похищения – пусть кратковременного – дочки. Сколько на них свалилось шишек из-за того, что какой-то преподаватель колледжа, даже в армии-то не служивший, увел дочь из-под носа у двух профессионалов, причем один остался на всю жизнь помешанным, а второй полгода пролежал в коме. Проку от него уже никакого: достаточно ему услышать «спи!», как он валитс трупом и может продрыхнуть часа четыре, а то и весь день. Глупо до смешного. Досталось им и за то, что все это время Макги считал на один ход дальше. На его фоне Контора выглядела бледно. Все они выглядели дураками. Но больше всего взгрели за ферму Мэндерсов, из-за которой от них могло мокрого места не остаться. Кэп знал, что сразу поползли слухи. Были слухи и докладные, а может быть, даже показания свидетелей в какой-нибудь сверхсекретной комиссии конгресса. Тоже выискался второй Гувер. Как будто не было печального опыта с Кубой... ну да где ему помнить, закопался в досье этих Макги. У него, между прочим, недавно жена умерла. Бедняга. Это его подкосило. В истории с Макги он, конечно, дал маху – сплошная цепь ошибок. Надо думать, человек помоложе... Нет, они не понимают, с чем имеют дело. Даже не догадываются. Раз за разом он убеждался: все отрицают простейший факт, что девчонка владеет даром пирокинеза – сжигает взглядом. Что ни докладная о причине пожара на ферме Мэндерсов, то какая-нибудь ахинея: утечка бензина, женщина разбила керосиновую лампу, самовозгорание горючей смеси... И ведь так писали даже очевидцы. До чего дошло – Кэп пожалел, что рядом нет Уэнлесса. Тот все понимал. Он бы рассказал Уэнлессу про эту... преступную слепоту. Он вернулся за рабочий стол. Только не играй сам с собой в прятки – если под тебя начнут копать, пиши пропало. Это тот же рак. Можно оттянуть конец, сунув им в нос свои былые заслуги, и Кэп сунул – все, что накопилось за десять лет, – чтобы только удержаться в седле в эту трудную зиму; можно добиться короткой ремиссии. Но рано или поздно тебе крышка. Есди сидеть и не рыпаться, рассуждал Кэп, продержишься на этом месте до июля; если же хорошо окопаться и дать бой, то, глядишь, и до ноября. Правда, в результате таких боев Контора может затрещать по всем швам, а ему бы не хотелось этого. Не разрушать же то, на что ты ухлопал полжизни. Надо будет – разрушишь... Он был настроен идти до конца. Он удержался у власти главным образом потому, что они быстро напали на след Макги. Кэп поспешил присвоить себе все лавры, укрепляя тем самым свои позиции, в действительности же операцию провернул компьютер. Они достаточно долго занимались этой семейкой, чтобы распахать поле вдоль и поперек. В компьютер были заложены данные более чем на двухсот родственников и четырехсот друзей, чьи корни так или иначе переплелись с корнями генеалогического древа Макги – Томлинсон. Связи прослеживались вплоть до таких персонажей, как ближайшая подружка Вики в первом классе начальной школы, девочка по имени Кэти Смит, ныне миссис Фрэнк Уорси, проживающая в Кабрале, штат Калифорния, и, скорее всего, давно забывшая, кто такая Вики Томлинсон. В компьютер заложили информацию о последнем местопребывании семьи Макги, и тот, переварив ее, отрыгнул возможные варианты. Первым в списке стоял покойный дед Энди, житель Вермонта, чей дом на берегу Ташморского озера принадлежал теперь внуку. Семья Макги бывала там летом, к тому же лесными дорогами от фермы Мэндерсов до того места не так уж далеко. Компьютер полагал, что если Энди с Чарли предпочтут «знакомый пейзаж», им окажется Ташмор. Не прошло и недели, а Кэп уже знал, что они во владениях Грэнтера. Дом был взят под наблюдение. С учетом вероятного появления Макги в Брэдфорде – понадобятся же им мало-мальски необходимые вещи – была приобретена лавка «Галантерейные новинки». А пока наблюдение, ничего больше. Все снимки – телеобъективом из идеальных укрытий. С Кэпа хватило одного пожара. Чего проще без шума взять Энди во время перехода через озеро. А пристрелить их обоих не сложней, чем сфотографировать Чарли съезжающей с ледяной горки. Но Кэп имел виды на девчонку, а без отца, решил он, им ее не приручить. Но вот беглецы обнаружены, главная забота теперь – чтобы у Макги не развязался язык. Кэп и без компьютера понимал, что страх в конце концов вынудит Энди искать помощи. До происшествия на ферме Мэндерсов утечку информации можно было приостановить или даже проигнорировать. Если же сейчас вмешается пресса, тут завертятся совсем другие колесики. Кэпа бросало в жар от одной мысли, какую бомбу изготовила бы из этой начинки «Нью-Йорк тайме». Пожар поверг Контору в замешательство, тут-то Энди и мог беспрепятственно отослать свои письма. Но, очевидно, Макги сами пребывали в замешательстве. И упустили верный шанс дать о себе знать письменно или устно, по телефону... кстати, еще неизвестно, был ли бы им от этого прок. Мозги сейчас у всех с вывихом, а газетчики – эти гребут под себя. Им подавай красивую упаковку. Что-нибудь из жизни Марго или Бу, Сюзанны или Шерил. Тут верняк. – Марго Хемингуэ и Бу Деррик, Сюзанна Саммер, Шерил Тиге – американские киноактрисы. А теперь они в западне. Всю зиму Кэп перебирал варианты. Он занималс этим даже на похоронах жены. И под конец выработал план действий, который сейчас предстояло осуществить. Их человек в Брэдфорде, Пейсон, сообщал, что вот-вот вскроется лед на Ташморском озере. Вдобавок Макги отправил письма и ждет ответа со дня на день – если уже не заподозрил, что его письма не дошли до адресатов. Того и гляди, снимутся с места, а это не входило в планы Кэпа. Под стопкой фотографий, в голубой папке с грифом «совершенно секретно», лежал доклад – больше трехсот машинописных страниц. Одиннадцать специалистов под руководством доктора Патрика Хокстеттера, практикующего психолога и психотерапевта, подготовили совместное заключение и обрисовали перспективы. Хокстеттера Кэп ставил в первую десятку наиболее светлых голов из тех, что находились в распоряжении Конторы. За восемьсот тысяч долларов, в которые доклад обошелся налогоплательщикам, он обязан иметь светлую голову. Листая доклад, Кэп думал о том, что бы сказал по этому поводу Уэнлесс, незабвенный певец конца света. В докладе Кэп нашел подтверждение своим интуитивным догадкам: Энди надо взять живым. В основе всех выкладок команды Хокстеттера лежала мысль, что скрытые возможности человека не могут проявиться без его желания... ключевым словом тут была воля. Девочка могла потерять контроль над своими возможностями (очевидно, они не сводятся к одному пирокинезу), не совладать с собственной волей, но лишь она сама, подчеркивалось в фундаментальном исследовании, решала, пустить ли ей в ход заветное оружие, – как это произошло на ферме Мэндерсов, когда она увидела, что агенты Конторы хотят убить ее отца.