— Да, на реке, — кивнул Тиан, — где вода теплая и течет медленно. И мы знаем, какие мы счастливые. Когда приходит время риса, посадки или сбора урожая, все женщины идут на поля. Они там поют и даже танцуют. — Кам-кам-каммала, — произнес Роланд. Во всяком случае так послышалось Эдди. Тиан и Залия просияли. Слайтманы переглянулись и заулыбались. — Где ты слышал Рисовую песню? — спросил старший. — Когда? — У себя дома, — ответил Роланд. — Давным давно. Кам-кам-каммала, рис, рис я сажала, — он указал на запад, в сторону от реки. — А там самая большая ферма, где выращивается, в основном, пшеница. Твоя, сэй Оуверхолсер? — Именно так, я говорю, спасибо тебе. — А дальше, к югу, еще фермы… за ними ранчо. Одно с крупным рогатым скотом… овечье… опять с крупным рогатым скотом… такое же… овечье… — Как ты это можешь определить с такого расстояния? — спросила Сюзанна. — Овцы выщипывают практически всю траву, леди-сэй, — ответил ей Оуверхолсер. — Поэтому, коричневые полоски земли говорят о том, что там паслись овцы. А на других, серовато-зеленых, лошади, коровы, бычки. Эдди подумал о вестернах, которых он видел в «Маджестике»: с Клинтом Иствудом, Полом Ньюманом, Робертом Редфордом, Ли ван Клифом. — В моей стране рассказывают легенды о войнах между ранчерами и овцеводами. Причина в том, что овцы очень уж сильно выщипывают траву. Практически с корнями, так что больше она не растет. — Это же полнейшая чушь, уж извини меня, сэй, — ответил ему Оуверхолсер. — Овцы действительно выщипывают всю траву, но по этой земле мы водим коров на водопой. В навозе, который они оставляют, полным полно семян. — Ага, — только и мог ответить Эдди. После такого ответа сама мысль о войнах между скотоводами и овцеводами казалась абсурдной. — Поехали, — продолжил Оуверхолсер. — День катится к вечеру, а нас в Павильоне ждет пир. Весь город соберется, чтобы встретить вас. «А заодно и как следует рассмотреть», — подумал Эдди. — Показывай дорогу, — предложил Роланд. — Мы успеем добраться до города еще до заката солнца. Или я ошибаюсь? — Нет, — ответил Оуверхолсер, сжал ногами бока своей лошади, с силой дернул за поводья (от такого обращения с животным Эдди передернуло). Направился вниз по тропе. Остальные последовали за ним. 5 Воспоминания о первой встрече с жителями Кальи навсегда остались в памяти Эдди. И чтобы оживить их ему не требовалось прилагать особых усилий. Причину он видел в том, что случившееся более всего напоминало сюрприз, а сюрпризы, как известно, врезаются в память. Он помнил, как изменилось освещение, после того, как закончились речи, помнил этот странный, мерцающий свет факелов. Помнил, как Ыш, совершенно неожиданно представлялся толпе, как и они все. Помнил вскинутые головы местных жителей, собственные панику и злость на Роланда. Помнил Сюзанну, усевшуюся за пианино, которое в Калье называли музыкой. Да эти воспоминания остались с ним навсегда. В этом Эдди не сомневался. Но самым живым, самым дорогим для него воспоминанием стал стрелок. Танцующий Роланд. Но до того, как все это произошло, они проехали по главной улице Кальи, где у него возникло дурное предчувствие. Предчувствие грядущей беды. 6 В город они въехали за час до заката солнца. Облака разошлись и пропустили к земле последние, красные лучи этого дня. Улица пустовала. Тишину нарушал только топот копыт. Эдди увидел большую конюшню, рядом с ней «Приют путников», как он понял, постоялый двор с рестораном, в дальнем конце — двухэтажное здание, несомненно, городской Зал собраний. Справа от него поблескивали факелы, вот Эдди и решил, что люди собрались там, потому что северная часть города словно вымерла. От тишины и вида пустых деревянных тротуаров по коже Эдди побежали мурашки. Он вспомнил рассказ Роланда о последнем приезде Сюзан в Меджис, на возке ведьмы, со связанными руками, с петлей на шее. И ее встречала пустая дорога. Поначалу. А потом, недалеко от пересечения Великого тракта и дороги к Шелковому ранчо, Сюзан и ее охранники проехали мимо фермера, мужчины, как сказал Роланд, с глазами жертвенного барашка. Это потом ее забросали овощами, палками, даже камнями, но тот одинокий фермер стал первым. Он держал в руках вылущенные кукурузные початки, которые и бросил в нее, осторожно, словно боясь причинить боль, когда она проезжала мимо него… проезжала мимо него на встречу с деревом смерти. И когда они въехали в Калью Брин Стерджис, Эдди все время искал глазами этого одинокого мужчину, фермера с вылущенными кукурузными початками в руках. Потому что аура города ему определенно не нравилась. Нет, той злобы, что окутывала Меджис в ночь смерти Сюзан Дельгадо, он не чувствовал, но аура была какая-то недобрая, не сулящая ничего хорошего. И Эдди точно знал, что места с такой аурой лучше обходить стороной. Он повернулся к Слайтману-старшему. — А где весь народ, Бен? — Там, — Слайтман указал на мерцание факелов. — А почему они такие тихие? — спросил Джейк. — Они не знают, чего им ждать, — ответил Каллагэн. — Мы отрезаны от всего мира. Случайный торговец, путник, картежник или игрок в кости, вот и все незнакомцы, которых мы время от времени видим… ну, еще летом к нам заглядывают речные ярмарки. — Что такое речная ярмарка? — спросила Сюзанна. Каллагэн объяснил, что это баржа, на весельном ходу, с ярко раскрашенными магазинчиками на палубе. Они медленно плыли по Девар-Тете Уайе, останавливаясь в Кальях Средней дуги, пока не распродавали все товары. Торговали, по большей частью всякой ерундой, сказал Каллагэн, но Эдди ему не поверил, во всяком случае в том, что касалось речной ярмарки. Потому что говорил он с подсознательным отвращением к торгашам, свойственным служителям культа. — А другие пришельцы крадут наших детей, — заключил Каллагэн. Указал налево, на длинное, очень длинное деревянное здание, которое занимало чуть ли не половину главной улицы. Эдди насчитал не две, не четыре, восемь коновязей. Длинных коновязей. — Магазин Тука, прошу любить и жаловать, — в голосе Каллагэна слышался сарказм. Они подъехали к Павильону. Потом, на холодную голову, Эдди прикинул, что там собралось человек семьсот или восемьсот, но когда впервые увидел их, море шляп, капоров, сапог и мозолистых рук под красным светом заходящего солнца, толпа показалась ему огромной. «Они забросают нас всяким дерьмом, — подумал он. — Забросают всяким дерьмом под крики „Гори огнем“». И никак не мог отделаться от этой нелепой мысли. Жители Кальи раздались в обе стороны, освобождая полосу зеленой травы, которая вела к деревянной платформе. По периметру Павильона, в железных «клетках» горели факелы. В тот момент обычным желтым светом. Нос Эдди уловил сильный запах нефти. Оуверхолсер спешился. Другие посланцы Кальи последовали его примеру. Эдди, Сюзанна и Джейк смотрели на Роланда. Стрелок еще несколько мгновений сидел, чуть наклонившись вперед, положив руку на луку седла, погруженный в свои мысли. Потом снял шляпу, протянул к толпе, другой рукой трижды похлопал себя по шее. Толпа загудела. Одобрительно или удивленно? Этого Эдди сказать не мог. Но злости в реакции жителей Кальи не было, определенно не было, так что Эдди пусть немного, но успокоился. А стрелок перекинул ногу через седло и легко спрыгнул на землю. Эдди спешился куда осторожнее, понимая, что на него смотрят сотни глаз. Упряжь Сюзанны он надел заранее, подошел к ее лошади, повернулся спиной. Сюзанна ловко перебралась с седла на спину Эдди, словно всю жизнь только этим и занималась. Толпа вновь загудела, когда все увидели, что ноги ее заканчиваются у колен. Оуверхолсер быстрым шагом направился к деревянной платформе, по пути пожал несколько рук. Каллагэн следовал за ним, изредка осеняя воздух крестом. Другие руки протянулись из толпы, чтобы взять лошадей под уздцы и увести их. Роланд, Эдди и Джейк шагали в ряд. Ыш по-прежнему сидел в нагрудном кармане пончо, которое Бенни одолжил Джейку, и с интересом оглядывался. Эдди вдруг понял, что на него накатывают запахи толпы: пота, волос, обожженной солнцем кожи и, изредка, (тут он вспомнил речную ярмарку, про которую упоминал Каллагэн) субстанции, которые герои вестернов называли «вонючей водой». Различал он и запахи еды: жареной свинины и говядины, свежего хлеба, жареного лука, кофе и грэфа. Его желудок заурчал, хотя голода он не испытывал. Нет, есть совершенно не хотелось. Мысль о том, что полоса зеленой травы вдруг исчезнет и толпа надвинется на них, не выходила из головы. Очень уж тихо они себя вели! Он даже слышал стрекотание цикад и первые трели ночных птиц, готовящихся к вечернему концерту. Оуверхолсер и Каллагэн поднялись на платформу. Эдди встревожился, увидев, что Джеффордсы и Слайтманы остались внизу. Роланд без задержки поднялся по трем деревянным ступеням. Эдди последовал за ним, чувствуя, что у него подгибаются колени. — Ты в порядке? — шепнула ему на ухо Сюзанна. — Скорее да, чем нет. Слева от платформы находилась круглая сцена. На ней расположились семеро мужчин в белых рубашках, синих джинсах и кушаках. Эдди узнал инструменты, которые они держали в руках, и хотя по виду мандолин и банджо понял, что музыка, скорее всего, будет дерьмовой, само присутствие музыкантов успокаивало. На жертвоприношения оркестры не приглашают, не так ли? Может барабанщика или двух, чтобы завести зрителей. Эдди, с Сюзанной за спиной, повернулся к толпе. Огорчился, увидев, что прохода к главной улице больше нет. Увидел перед собой только море поднятых лиц. Мужских и женских, старых и молодых. Бесстрастных лиц, среди которых не было ни одного детского. Обладатели этих лиц много времени проводили на солнце, о чем говорил и цвет кожи, и множество мелких морщинок. Ощущение, что беда рядом, не покидало Эдди. Оуверхолсер остановился у деревянного стола, на котором, на специальной подставке, стояло большое, пушистое перо. То самое, что ласково называли перышком. Фермер взял его, поднял. Над толпой, и без того тихой, повисла столь глубокая тишина, что Эдди расслышал хрипы, с которыми воздух входил и выходил из легких какого-то старика или старушки. — Опусти меня вниз, Эдди, — попросила Сюзанна. Ему этого не хотелось, но он подчинился. — Я — Уэйн Оуверхолсер с фермы «Семь миль», — Оуверхолсер шагнул к краю платформы, выставив перед собой перышко. — Выслушайте меня, прошу вас. — Мы говорим, спасибо, сэй, — пробормотали они. Оуверхолсер повернулся, указал на Роланда и его тет, стоящий в замызганных одеждах странников. Сюзанна, конечно, не стояла, присела на коленях между Эдди и Джейком, опираясь на одну руку. Эдди подумал, что никогда раньше его столь внимательно не разглядывали. — Мы, мужчины Кальи, слышали Тиана Джеффордса, Джорджа Телфорда, Диего Адамса и других, кто говорил в Зале собраний, — продолжил Оуверхолсер. — Говорил там и я. «Они придут и возьмут детей, — вот что я сказал, имея в виду, конечно же, Волков, — а потом оставят нас в покое на целое поколение. Поэтому, пусть все будет, как было». Теперь я думаю, что погорячился, произнося те слова. Шепот прошелестел по толпе, тихий, как легкий ветерок. — На том же собрании отец Каллагэн сообщил на нам, что с севера к нам направляются стрелки. Опять шепот. Эдди разобрал слова: «Стрелки… Срединный мир… Гилеад». — Мы приняли решение послать своих представителей и посмотреть, так ли это. Вот люди, которых мы нашли, говорю я вам. Они заявляют, что они… те самые, как и назвал их отец Каллагэн, — Эдди почувствовал, что Оуверхолсеру как-то не по себе. Будто он изо всех сил старается не пернуть. Эдди уже видел такое выражение лица, обычно по телевизору, у политиков, когда им некуда деваться и приходится говорить то, о чем так хотелось промолчать. — Они заявляют, что являются частью ушедшего мира. А это означает… «Давай, Уэйн, — думал Эдди, — не томи. У тебя получится». — …что они из рода Эльда. — Восславим богов! — пронзительно закричала женщина. — Боги послали их, чтобы они спасли наших детей, и они пришли! На нее зашикали. Оуверхолсер дождался тишины, лицо так и осталось напряженным, потом продолжил. — Они могут сказать за себя, и должны, но я увидел достаточно, чтобы поверить, что они смогут помочь нам отвести беду. У них хорошее оружие, вы это видите сами, и они знают, как им пользоваться. Даю вам в этом слово и говорю, спасибо вам. На этот раз шепот прибавил громкости, и Эдди уловил в нем доброжелательность. От сердца чуть отлегло. — А теперь позвольте им встать перед вами, одному за другим, чтобы вы могли услышать их голоса и увидеть их лица. Вот их старший, — и он указал на Роланда. Стрелок вышел вперед. Красное солнце запалило огнем его левую щеку; правую свет факелов выкрасил желтым. Он выставил ногу. В наступившей тишине раздался гулкий удар каблука о доски. Эдди почему-то подумал о кулаке, с размаху опустившемся на крышку гроба. Роланд низко поклонился, протянул к ним руки. — Я — Роланд, сын Стивена. Из рода Эльда. Толпа ахнула. — Да будет теплой наша встреча, — он отступил назад, глянув на Эдди. С этим он мог справиться. — Эдди Дин из Нью-Йорка. Сын Уэнделла, — начал он, подумав при этом: «Так, во всяком случае, всегда говорила мамаша». А потом, неожиданно для себя, добавил. — Из рода Эльда. Ка-тет Девятнадцати. Отступил назад, а место у края платформы заняла Сюзанна. — Я — Сюзанна Дин, жена Эдди, дочь Дэна, из рода Эльда, ка-тет Девятнадцати, и да будет теплой наша встреча, а у вас все будет хорошо, — и сделала реверанс, расправляя невидимые юбки.