— Сможешь ты и твой мохнатый друг пройти семнадцать коротких кварталов и два или три длинных? Решение за тобой, но я бы не отказалась размять ноги. Роланд не знал, насколько длинен длинный квартал и насколько короток короткий, но ему хотелось выяснить, полностью ли ушла боль из правого бедра или при повышенной нагрузке появится вновь. Теперь эта боль перешла к Стивену Кингу, вместе с болью от сломанных ребер и удара по голове. Роланд не завидовал ему в этом, но, по крайней мере, боль вернулась к тому, кто ее заслуживал. — Пошли, — согласился он. 3 Пятнадцать минут спустя он стоял по другую сторону улицы от огромного, черного сооружения, уходящего в летнее небо, стараясь не дать отвалиться нижней челюсти, которая, возможно, все равно упала на грудь. Он видел перед собой не Темную Башню, во всяком случае, не свою Темную Башню (хотя он бы не удивился, узнав, среди людей, работавших в этой небо-башне, а некоторые из них читали о приключениях Роланда, были и такие, кто именно так, а не «Хаммаршельд-Плаза-2», называли место своей работы), но не сомневался, что перед ним двойник Башни в Ключевом мире, точно так же, как роза в этом мире являла собой поле роз; поле, которое он видел в столь многих снах. Он мог слышать поющие голоса, перекрывающие шум и лязг транспортного потока. Женщине пришлось трижды позвать его и, в конце концов, дернуть за рукав, чтобы он вспомнил о ее существовании. Когда же он повернулся к ней, с неохотой, то увидел, что смотрит она не на башню на другой стороне улицы (в конце концов, выросла она в той части Америки, что располагалась в часе езды от Манхэттена, и высокие здания давно ее не удивляли), а на скверик, разбитый на их стороне улицы. И на лице читается восторг. — Какой прекрасный маленький сквер. Я, должно быть, сотню раз бывала на этом углу, а заметила его впервые. Ты видишь фонтан? И скульптуру черепахи? Он видел. И хотя Сюзанна не рассказала им эту часть истории, Роланд знал, что она здесь побывала, вместе с Миа, ничьей дочерью, и сидела на скамье, расположенной ближе всех к влажному панцирю черепахи. Он буквально видел ее на этой скамье. — Я бы хотела пойти туда, — застенчиво сказала она. — Мы можем? Есть время? — Да, — ответил он и последовал за ней через железную калитку. 4 Маленький сквер умиротворял, но тишины они там не нашли. — Ты слышишь поющих людей? — спросила миссис Тассенбаум, понизив голос практически до шепота. — Где-то неподалеку поет хор? — Можешь поставить свой последний доллар, — ответил Роланд, и тут же об этом пожалел. Фраза эта досталась ему в наследство от Эдди, а каждое воспоминание о его смерти причиняло боль. Он подошел к черепахе и упал на колено, чтобы рассмотреть ее более внимательно. Маленький скол на клюве напоминал выбитый зуб. На панцире виднелась царапина в форме вопросительного знака и выцветшие розовые буквы. — Что тут написано? — спросила она. — Что-то насчет черепахи, но это все, что я могу разобрать. — Смотри — ЧЕРЕПАХА, панцирь горой, — ему читать надобности не было, он знал и так. — И что это означает? Роланд поднялся. — Слишком длинная история, чтобы влезать в нее. Ты бы хотела подождать меня здесь, пока я схожу туда? — он мотнул головой в сторону башни, темные стекла окон которой поблескивали на солнце. — Да, — кивнула она. — Хотела бы. Сяду на лавочке, буду греться на солнце и ждать тебя. Здесь я словно набираюсь сил. Я говорю глупости? — Нет, — он покачал головой. — Если с тобой попытается заговорить человек, который тебе не понравится, Айрин… я думаю, этого не случится, но такая возможность есть, соберись, насколько сможешь, и позови меня. Ее глаза широко раскрылись. — Так ты — эспер[97]? Роланд не знал такого слова, но догадался, что она имеет в виду, и кивнул. — Ты это услышишь? Услышишь меня? Он не мог гарантировать, что услышит наверняка. В здании могли быть устройства, затрудняющие прием мыслей, вроде думалок, которые носили кан-тои, и тогда ни о какой телепатической связи не могло быть и речи. — Возможно. Как я и говорю, маловероятно, чтобы у тебя возникли проблемы. Это безопасное место. Она посмотрела на черепаху, панцирь которой блестел от брызг воды. — Действительно, безопасное, — губы начали растягиваться в улыбке, но Айрин вновь стала серьезной. — Ты вернешься, не так ли? Не бросишь меня здесь, не… — она дернула плечиком. И разом помолодела. — По меньшей мере, не попрощавшись? — Никогда в жизни. И мои дела в этой башне не должны занять много времени, — собственно и дел-то у него не было, если только… если только тот, кто руководил сейчас «Тет корпорейшн» не захотел бы встретиться с ним. — Нам нужно будет пойти еще в одно место, и именно там Ыш и я попрощаемся с тобой. — Хорошо, — кивнула она и села на скамью. Ушастик-путаник улегся у ее ног. Край скамьи намочила вода, на Айрин были новые слаксы (она купила их в том же магазине, где брала джинсы и рубашку для Роланда) но ее это не волновало. В такой теплый, солнечный день слаксы быстро бы высохли, а ей хотелось быть поближе к черепахе. Изучать ее крошечные, неподвластные времени глаза, продолжая вслушиваться в эти благозвучные голоса. Она думала, что здесь так спокойно. Слово это совершенно не ассоциировалось с Нью-Йорком, но скверик, в котором она сидела, похоже, кардинально отличался от остального Нью-Йорка. В скверике царствовали покой и умиротворенность. Она подумала, что ей стоит привести сюда Дэвида и, если сидя на этой скамье, она расскажет ему историю трех последних дней своей жизни, он, пожалуй, не сочтет ее безумной. Или совсем уж безумной. Роланд двинулся к выходу из скверика, легкой походкой, как человек, который может идти дни и недели, не снижая скорости. «Я бы не хотела, чтобы он шел по моему следу», — подумала Айрин, и при этой мысли по ее телу пробежала дрожь. Он уже подошел к железной калитке, за которой начинался тротуар, остановился, повернулся к ней. Напевно продекламировал: «Смотри — ЧЕРЕПАХА, панцирь горой, Тащит на нем весь шар земной Думает медленно, тихо ползет Всех нас знает наперечет.[98] На панцире правды несет тяжкий груз, Там долг и любовь заключили союз, Она любит горы, леса и моря И даже такого мальчонку, как я».[99] И ушел, все той же легкой походкой, ни разу не оглянувшись. Она сидела и наблюдала, как он постоял на углу с другими пешеходами, дожидаясь, пока загорится табличка «ИДИТЕ», пересек улицу, с сумкой на плече. Наблюдала, как он поднялся по ступеням к дверям «Хаммаршельд-Плаза-2» и скрылся внутри. Потом откинулась на спинку скамьи, закрыла глаза и вслушалась в поющие голоса. В какой-то момент поняла, что как минимум два слова из тех, что они пели — ее имя и фамилия. Роланду показалось, что великое множество людей входили в здание, но это было восприятие человека, который провел последние годы по большей части в пустынных местах. Если бы он пришел сюда без четверти девять, когда люди действительно шли на работу, а не двумя часами позже, его бы поразил людской поток. А теперь большинство тех, кто работал в знании, сидели в своих кабинетах и кабинках, плодя бумаги и байты информации. Окна вестибюля, из прозрачного стекла, поднимались как минимум на два, а то и на три этажа. Поэтому вестибюль заливал свет и, стоило Роланду войти, как горе, не отпускавшее его с того самого момента, как он опустился на колени рядом с Эдди на улице Плизантвилля, растаяло, будто дым. Здесь поющие голоса звучали сильнее, пел не просто хор, а огромный хор. И он видел, что голоса эти слышали и другие. На улице люди спешили по своим делам, опустив головы, занятые своими заботами, не замечая красоты дарованного им дня; здесь они не могли не чувствовать хотя бы части той благодати, которую в полной мере ощущал стрелок и пил, как воду в пустыне. 5 Словно во сне, он неспешно шагал по плитам из розового мрамора, слыша, как стучат его каблуки, слыша, как переговариваются орисы в плетеной сумке. И думал: «Люди, которые здесь работают, хотели бы здесь жить. Они, возможно, этого не знают, но хотели бы. Люди, которые здесь работают, находят предлоги задержаться на работе подольше. И всех их ждет долгая и плодотворная жизнь». В центре огромного, с высоким потолком помещения, где каждый шаг отдавался гулким эхом, дорогой мраморный пол уступал место квадратному участку простой черной земли. Этот квадрат обтягивали веревки из бархата цвета красного вина, но Роланд знал, что даже в веревках никакой необходимости нет. Никто не решился бы ступить в этот маленький садик, даже кан-тои-самоубийца, отчаянно стремящийся прославиться. Это была святая земля. Там росли три карликовые пальмы и растения, которых он не видел с тех пор, как покинул Гилеад: спатифиллум[100], так, вроде бы оно называлось, хотя в этом мире у него могло быть другое название. Росли в садике и другие растения, но разбили сад ради одного. Розы, которая росла в центре квадрата. Ее не пересаживали, Роланд понял это сразу. Нет. Она росла там же, где и в 1977 году, когда место, где он сейчас стоял, было пустырем, заваленным мусором и разбитыми кирпичами, а над забором возвышался щит с сообщением, что товарищество Строительной компании Миллза и риэлтерской конторы «Сомбра» намеревается построить здесь роскошный кондоминиум «Бухта Черепахи». Но вместо кондоминиума здесь построили это здание, высотой более чем в сто этажей, и построили его вокруг розы. И кто бы и над чем здесь не работал, все это было вторично. Здание «Хаммаршельд-Плаза-2» было храмом. 6 По плечу Роланда постучали, и он развернулся так резко, что привлек несколько тревожных взглядов. Встревожился и сам. Давно уже, возможно, с тех пор, как был подростком, никто не мог незаметно для него приблизиться на расстояние вытянутой руки. И уж на этом мраморном полу он бы, конечно… Молодую (и ослепительно красивую) женщину, подошедшую к нему, конечно же, удивила резкость его реакции, но руки, которые он вытянул, чтобы схватить ее за плечи, ухватили сначала воздух, а потом стукнулись друг от друга, и этот глухой звук эхом отразился от потолка вестибюля, высокого, как в Колыбели Луда. Он смотрел в зеленые, широко раскрытые и настороженные глаза женщины, и мог бы поклясться, что угрозы для него в них нет, но, однако, она смогла сначала захватить его врасплох, потом ускользнуть от… Он посмотрел на ноги женщины и получал хотя бы часть ответа. Таких туфель он никогда раньше не видел. На толстой, словно из пены, подошве, с парусиновым верхом. Действительно, в таких туфлях она могла передвигаться бесшумно по твердой поверхности. Что же касается самой женщины… Глядя на нее, он отметил для себя следующее: во-первых, «видел лодку, на которой она приплыла», так иногда говорили в Калье Брин Стерджис о фамильном сходстве; во-вторых, если в этом мире, особом Ключевом мире, возникало сообщество стрелков, то он столкнулся с представительницей этого сообщества. — И разве можно было найти лучшее место для такой встречи, чем у садика, в котором росла роза? — Я вижу твоего отца в твоем лице, но не могу назвать его имени, — Роланд понизил голос. — Скажи мне, кто он, если тебя это не затруднит. Женщина улыбнулась, и Роланд почти что ухватил имя, в поисках которого рылся в памяти, но в последний момент оно все-таки ускользнуло. Такое случается часто, память — большая скромница. — Вы никогда с ним не встречались… но я понимаю, почему вы думаете, что видели его. Я назову его вам позже, если не возражаете, но сначала я хочу сопроводить вас наверх, мистер Дискейн. Там ждет человек, который хочет… — на мгновение она смутилась, словно подумала, что кто-то наказал ей произнести определенное слово, с тем, чтобы над ней посмеялись. Потом ямочки появились в уголках рта, а зеленые глаза весело блеснули, будто в голове у нее мелькнула другая мысль: «Если они хотели выставить меня на посмешище, пойду им навстречу», — …человек, который хочет посовещаться с вами, — закончила она. — Хорошо, — кивнул он. Она легонько коснулась его плеча, чтобы еще на несколько мгновений задержать на том месте, где он стоял. — Меня попросили проследить, чтобы вы прочитали знак в Саду Луча. Вы прочитаете? Роланд ответил сухо, с извиняющимися нотками. — Прочитаю, если смогу, но я плохо разбираю ваш письменный язык, хотя, когда я говорю, на этой стороне меня достаточно хорошо понимают. — Я думаю, это вы прочитать сможете. Во всяком случае, попытайтесь, — она вновь легонько коснулась его плеча, разворачивая стрелка к квадрату земли в мраморном полу вестибюля, не той земли, что привезли в тачках высокооплачиваемые садовники, но настоящей земли, которая всегда была на этом месте. Земли, которую могли обрабатывать, рыхлить, удобрять, но которая оставалась неизменной. Поначалу попытка прочитать надпись на маленькой бронзовой табличке не удалась. Он практически не понимал ни слова, как не понимал большинство надписей в витринах магазинов или слов на обложках журналов. И уже собрался сказать об этом, попросить женщину со знакомым лицом прочитать ему надпись, когда буквы изменились, превратившись в буквы Высокого слога Гилеада. Так что он смог прочитать написанное, и легко. Как только прочитал, буквы стали прежними. — Ловко, — отметил он. — Табличка откликается на мои мысли?