– Господи, малыш, как я рада! Для такой старушки роль брошенной матери весьма нелегка. Я скучаю по тебе, когда тебя нет рядом и ты не учишь меня, как надо вести себя с официантами. – Ты слишком крутая для большинства официантов, вот и все, – ответил Джек и подумал, что вот-вот заплачет от облегчения. – С тобой все в порядке, Джек? Скажи мне правду. – Все хорошо, это точно. Да, у меня полный порядок. Я только хотел убедиться, что ты… ты понимаешь. В трубке раздалось шипение, помехи напоминали шуршание песка, который ветер гнал по пляжу. – Я в норме, – ответила Лили. – Все отлично. Во всяком случае, не хуже, если это тебя тревожит. Пожалуй, я хотела бы знать, где ты. Джек замялся, и некоторое время в трубке слышались только треск и шипение помех. – Я в Огайо. В скором времени собираюсь повидаться с Ричардом. – Когда вернешься домой, Джеки? – Не могу сказать, сам не знаю. – Не можешь сказать. Клянусь, малыш, если бы твой отец не дал тебе такое глупое прозвище… если бы ты попросил меня об этом десятью минутами раньше или десятью позже… Усилившийся вой помех заглушил ее голос, и Джек вспомнил, как она выглядела в кафе – осунувшаяся, слабая старуха. Когда помехи стихли, он спросил: – У тебя есть проблемы с дядей Морганом? Он досаждает тебе? – Твоего дядю Моргана я вышибла отсюда коленкой под зад. – Он приезжал? Приезжал в отель? Он по-прежнему досаждает тебе? – Я избавилась от Слоута через два дня после твоего ухода, малыш. Можешь из-за него не тревожиться. – Он не сказал, куда поехал? – спросил Джек, и едва эти слова сорвались с его губ, трубка издала мучительный вопль, который, казалось, пронзил Джеку голову. Он поморщился и отодвинул трубку от уха. Статические помехи стали такими громкими, что разносились чуть ли не по всему коридору. – МАМА! – прокричал Джек, вновь поднося трубку ближе к уху. Вой все нарастал, будто в телефонную линию встроили генератор помех. Вдруг все стихло. Как отрезало. Джек прижал трубку к уху, но услышал только черное молчание мертвого воздуха. – Эй. – Он подергал за рычаг. Молчание в трубке давило на барабанную перепонку. И тут резко, словно от подергивания рычага, вернулся длинный гудок – свидетельство здравомыслия и порядка. Джек сунул руку в карман, чтобы достать еще одну монету. Он неловко держал трубку левой рукой, а правой рылся в кармане, но замер, когда длинный гудок вновь сменился тишиной. А потом с ним заговорил Морган Слоут, и голос его звучал так отчетливо, словно дядя Морган стоял у соседнего телефона-автомата. – Вали домой, Джек. – Голос резал как скальпель. – Быстро вали домой, а не то нам придется привезти тебя. – Подождите, – вырвалось у Джека, словно он пытался выиграть время. На самом деле его охватил дикий ужас, и он едва понимал, что говорит. – Не могу дольше ждать, дружок. Ты теперь убийца. Ведь так? Ты убийца. Поэтому больше шансов тебе не положено. Быстро возвращайся в тот курортный городок в Нью-Хэмпшире. Прямо сейчас. А не то тебя привезут в мешке. Джек услышал раздавшийся в трубке щелчок. Отбросил ее. Телефон-автомат затрясся, его вырвало из стены. На мгновение он повис на проводах… потом с грохотом рухнул на пол. Дверь мужского туалета за спиной Джека открылась, раздался крик: – СРАНЬ господня! Джек повернулся, увидел худого коротко стриженного парня лет двадцати, уставившегося на телефоны-автоматы. В белом фартуке и галстуке-бабочке – продавца одного из магазинов. – Я этого не делал, – сказал Джек. – Так получилось. – Срань Господня, – повторил коротко стриженный продавец, на долю секунды уставился на Джека, дернулся, словно собрался бежать, провел рукой по волосам. Джек попятился из коридора. И уже на эскалаторе наконец услышал крик продавца: «Мистер Олафсон! Телефон, мистер Олафсон!» Джек побежал. Снаружи его встретил яркий, на удивление влажный воздух. Ошарашенный, Джек брел по тротуару. В полумиле от него, на другом конце автостоянки, патрульный автомобиль сворачивал к торговому центру. Джек развернулся и пошел вдоль стены. Чуть впереди семья из шести человек пыталась протащить шезлонг через следующий вход в торговый центр. Джек сбавил шаг и наблюдал, как муж и жена наклоняют длинный шезлонг, чтобы он прошел в дверь. Их задерживали попытки детей усесться на шезлонг или помочь родителям. Наконец, словно солдаты со знаменитой фотографии, водружающие американский флаг над Иводзимой, семейство преодолело входную дверь. Патрульный автомобиль неспешно ехал по автостоянке. Чуть дальше двери, через которую суматошная семья все-таки протащила шезлонг, сидел на деревянном ящике чернокожий старик, положив на колени гитару. Подойдя ближе, Джек увидел у его ног металлическую кружку. Лицо старика скрывали большие запыленные солнцезащитные очки и широкие поля грязной фетровой шляпы. Складчатые рукава джинсовой куртки напоминали слоновью шкуру. Джек двинулся к краю тротуара, собираясь обогнуть музыканта по максимально широкой дуге, заметил висящий у него на груди кусок белого картона с надписью большими неровными буквами. Еще через пару шагов смог прочитать: СЛЕПОЙ ОТ РОЖДЕНИЯ СЫГРАЮ ЛЮБУЮ ПЕСНЮ ДА БЛАГОСЛОВИТ ВАС БОГ Он уже почти миновал старика с потрепанной гитарой на коленях, когда услышал, как тот произнес хрипловатым, звучным шепотом: – Ей-бо. Глава 15 Снежок поет 1 Джек повернулся к чернокожему старику, сердце забухало в груди. Спиди? Негр рукой поискал кружку, поднял, потряс. На дне звякнуло несколько монет. Это Спиди. За этими черными очками – Спиди. Джек в этом не сомневался. Но мгновением позже он уже точно знал, что это не Спиди. У этого негра прямые плечи, широкая грудь. А у Спиди плечи сутуловатые, а грудь впалая. Миссисипи Джон Хёрт – не Рэй Чарлз. Но я смогу сказать наверняка, Спиди это или нет, если он снимет свои очки. Джек открыл рот, чтобы произнести вслух: «Спиди», – но внезапно старик заиграл, его морщинистые пальцы, тускло-темные, как мебель из орехового дерева, которую долго натирали маслом, но не полировали, быстро и умело задвигались по струнам и ладам. Он играл хорошо. И очень скоро Джек узнал мелодию. С одной из старых пластинок отца. Альбом, выпущенный звукозаписывающей компанией «Вангард», назывался «Миссисипи Джон Хёрт сегодня». И хотя слепой не пел, Джек помнил слова: Разве это не удар, друзья мои милые? На новом кладбище – старины Льюиса могила. Уложили его туда сами ангелы… Блондин-футболист и три его принцессы вышли из парадной двери торгового центра. Каждая принцесса держала в руке рожок мороженого. «Мистер Америка» нес в обеих руках по «чили-догу». Не торопясь все четверо направились к тому месту, где стоял Джек. Он, полностью сосредоточившись на чернокожем старике, их не заметил. Его захватила идея, что перед ним – Спиди, умеющий читать мысли. А как еще мог этот человек заиграть композицию Миссисипи Джона Хёрта в тот самый момент, когда он подумал о внешнем сходстве Спиди с этим знаменитым блюзменом? И в песне, между прочим, упоминалось его дорожное имя. Блондин-футболист переложил оба «чили-дога» в левую руку, а правой со всей силы хлопнул Джека по спине. Челюсти мальчика, словно медвежий капкан, сомкнулись на языке. Резкая боль чуть не свела его с ума. – Не тряси так сильно свою штучку, и от тебя не будет вонять мочой, – посоветовал футболист. Принцессы захихикали и завизжали. От удара Джека бросило вперед, и ногой он перевернул кружку слепца. Монеты зазвенели и покатились по бетону. Нежная мелодия блюза разом оборвалась. «Мистер Америка» и три маленькие принцессы уже уходили. Джек посмотрел им вслед, ощущая уже такой знакомый прилив бессильной ярости. А что еще можно ощущать, если ты сам по себе и по молодости всегда в чьей-то власти – от психопата вроде Осмонда до лишенного чувства юмора старого лютеранина Элберта Паламаунтина, полагающего, что нормальный рабочий день – это труд не разгибая спины на вязком поле под непрекращающимся холодным октябрьским дождем с перерывом на обед в кабине пикапа «интернейшнл харвестер», а сам обед – сандвичи с луком под чтение Книги Иова. Джек не испытывал желания свести с ними счеты, хотя почему-то чувствовал, что смог бы, если бы захотел, – какая-то сила накапливалась в нем, словно электрический заряд. И складывалось впечатление, что другие люди тоже знают об этом – когда они смотрели на него, это читалось на их лицах. Но он не хотел считаться с ними; он хотел, чтобы его оставили в покое. Он… Слепец ощупывал тротуар в поисках раскатившихся монет, его распухшие пальцы двигались осторожно, словно считывая каждую трещинку. Он нашел десятицентовик, поставил кружку, бросил в нее монету. Дзинь! До Джека едва донесся голос одной из принцесс: