Шесть… Джек тряхнул головой, пытаясь отделаться от этой навязчивой мысли, а фабричный рабочий, который не был фабричным рабочим, наклонялся все ближе и ближе. Его глаза были… желтыми и какими-то чешуйчатыми. Он… оно… моргнуло, глаза быстро закрылись и открылись, и Джек понял, что глазные яблоки покрывают мигательные перепонки. – Тебе уже следовало уйти, – вновь прошептало чудовище и потянулось к Джеку руками, которые начали извиваться, расплющиваться и твердеть. Дверь распахнулась, в кладовую ворвались хриплые голоса «Оук ридж бойз». – Джек, если не перестанешь валять дурака, я заставлю тебя об этом пожалеть, – прорычал Смоуки за спиной Рэндолфа Скотта. Тот отступил в сторону. Перестал меняться, копыта исчезли, руки вновь стали руками, большими и сильными, с выпирающими венами. Он опять моргнул, как птица, без участия век… а потом желтизна исчезла из блекло-синих глаз. Ковбой бросил на Джека последний взгляд и проследовал в мужской туалет. Смоуки подошел к Джеку, чуть наклонив узкую, как у хорька, голову. Бумажный колпак нависал над лицом, губы разошлись, обнажая крокодильи зубы. – Не вынуждай меня снова говорить с тобой. Это последнее предупреждение, и не думай, что это всего лишь слова. Как и в случае с Осмондом, в Джеке вдруг полыхнула ярость, та ее разновидность, что напрямую связана с ощущением беспомощности перед лицом несправедливости, особенно сильная в двенадцать лет. Студенты колледжей иногда думают, что испытывают ее, но обычно это лишь интеллектуальное эхо. На этот раз ярость выплеснулась наружу. – Я не ваша собака, так что нечего относиться ко мне как к собаке. – Джек шагнул к Смоуки на все еще ватных от страха ногах. Удивленный – может, даже потрясенный – совершенно неожиданной вспышкой ярости Джека, Смоуки отступил на шаг. – Джек, я предупреждаю тебя… – Нет, это я предупреждаю вас, – услышал Джек свой голос. – Я не Лори. Я не хочу, чтобы меня били. И если вы меня ударите, я ударю в ответ или что-нибудь сделаю. Замешательство Смоуки Апдайка длилось лишь секунду. Конечно же, не вызывало сомнений, что он повидал далеко не все на свете – да и откуда, живя в Оутли, – но Смоуки верил в обратное, а порой одной уверенности более чем достаточно даже для игрока низшей лиги. В следующее мгновение он уже схватил Джека за воротник. – Ты мне не умничай, Джек. – Смоуки подтянул мальчика к себе. – Пока ты в Оутли, ты именно моя собака. Пока ты в Оутли, я буду гладить тебя, когда захочу, и бить, когда захочу. И Смоуки сильно тряхнул его. Джек прикусил язык и вскрикнул. Пятна злости вспыхнули на бледных щеках Смоуки, словно он воспользовался дешевыми румянами. – Ты, возможно, не думаешь, что это так, но будь в этом уверен. Пока ты в Оутли, ты моя собака, и ты будешь в Оутли, пока я не решу, что ты можешь уйти. И мы прямо сейчас начнем заучивать этот урок. Он поднял сжатую в кулак руку. Три лампочки по шестьдесят ватт, висевшие под потолком узкого коридора, ярко сверкнули на бриллиантовой крошке перстня-подковы, который он носил на мизинце. Затем кулак пошел вниз и врезался в щеку Джека. Его отбросило к исписанной стене, половина лица полыхнула огнем и онемела. Во рту появился привкус крови. Смоуки смотрел на него – пристальным, рассудительным взглядом человека, раздумывающего, покупать ли ему телку или лотерейный билет. Должно быть, в глазах Джека он не увидел того, что хотел увидеть, потому что вновь схватил оглушенного мальчика за воротник, намереваясь во второй раз познакомить его со своим кулаком. В этот момент в зале пронзительно закричала женщина: «Нет, Глен! Нет!» Последовали мужские крики, по большей части встревоженные. Вскрикнула еще одна женщина, громко и пронзительно. Грохнул выстрел. – Дерьмо на хлебе! – воскликнул Смоуки, отчетливо произнося каждое слово, прямо-таки актер на бродвейской сцене. Он отбросил Джека к стене и метнулся в зал. Последовал второй выстрел, сопровождаемый криком боли. Джек точно знал только одно: пришла пора сматываться. Не в конце смены, не завтра, не в воскресенье утром. Прямо сейчас. Шум вроде бы утихал. Никаких сирен, может, никого и не подстрелили… но Джек помнил, что фабричный рабочий, похожий на Рэндолфа Скотта, все еще в туалете. Он вернулся в холодную, пахнущую пивом кладовую, опустился на колени у алюминиевых бочонков, сунул между ними руку в поисках рюкзака. Вновь появилась перехватывающая дух уверенность – пальцы нащупали только воздух и грязный пол, – что один из них, Смоуки или Лори, заметил, как он прячет рюкзак, и забрал его. Лучший способ удержать его в Оутли, дорогая. Потом он испытал облегчение, от которого дух перехватило почти так же, как от страха: пальцы коснулись нейлона. Джек надел рюкзак и с вожделением посмотрел на ворота в дальнем конце кладовой, у погрузочной платформы. Он бы предпочел воспользоваться ими, а не пожарной дверью в конце коридора. Она находилась слишком близко от мужского туалета. Но открой он ворота, на стойке загорится красная лампочка. Даже если Смоуки до сих пор разнимал драчунов, Лори могла увидеть ее и сказать ему. Поэтому… Джек пошел к двери в коридор. Приоткрыл ее и выглянул. Пусто. Что ж, это клево. Рэндолф Скотт опорожнил мочевой пузырь и вернулся туда, где кипела жизнь, пока Джек забирал рюкзак. Отлично. Да, но, возможно, он до сих пор здесь. Тебе хочется столкнуться с ним в коридоре, Джеки? Хочется вновь посмотреть, как его глаза становятся желтыми? Подожди, пока не убедишься, что его нет. Но ждать он не мог. Смоуки увидит, что в зале его нет, что он не помогает Лори и Глории убирать со столов, ничего не приносит за стойку, не загружает посудомоечную машину. Смоуки вернется в кладовую, чтобы закончить урок, объяснить Джеку, где его место в общем порядке вещей. Так что… Что? Сматывайся! Может, он поджидает тебя, Джеки… может, собирается выскочить перед тобой, как большой плохой черт-из-табакерки… Невеста или тигр? Смоуки или фабричный рабочий? Агония нерешительности длилась еще секунду. Затаившийся в туалете мужчина с желтыми глазами – это еще вопрос, а возвращение Смоуки – неотвратимость. Джек открыл дверь и вышел в узкий коридор. Рюкзак на спине, казалось, прибавил в весе – красноречивое свидетельство намерений мальчика для любого, кто его увидит. Он двинулся к концу коридора на цыпочках, несмотря на громкую музыку и рев толпы. Сердце гулко колотилось в груди. Мне было шесть, Джеки было шесть. И что? Почему эта мысль возвращается? Шесть. Коридор как будто удлинился. Джек словно шел по транспортеру против движения. Дверь в дальнем конце приближалась, но слишком медленно. Лоб и верхнюю губу Джека покрывал пот. Взгляд так и притягивала дверь справа, с черным собачьим контуром, под которым было написано слово «ПОЙНТЕРЫ». Красная краска двери в дальнем конце выцвела и шелушилась. Надпись на ней гласила: «ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ТОЛЬКО ПРИ ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ! ПРИ ОТКРЫТИИ СРАБАТЫВАЕТ СИГНАЛИЗАЦИЯ!» На самом деле звонок сигнализации уже два года как сломался. Лори сказала об этом Джеку, когда тот никак не решался открыть дверь, чтобы вынести мусор. Почти у цели. Напротив «ПОЙНТЕРОВ». Он там. Я знаю, он там… и если он выскочит, я закричу… я… я… Джек положил трясущуюся правую руку на металлическую ручку пожарной двери, божественно прохладную на ощупь. В этот момент он действительно поверил, что сможет выскользнуть из «ловчего кувшина» и раствориться в ночи… свободным. А потом за его спиной внезапно с треском распахнулась дверь с надписью «СЕТТЕРЫ», и рука схватила его рюкзак. С губ Джека сорвался пронзительный, отчаянный крик пойманного зверька, и он рванулся к красной двери, не тревожась ни о рюкзаке, ни о бутылке волшебного сока, которая в нем лежала. Если бы лямки оторвались, он бы просто умчался через замусоренный, заросший сорняками пустырь позади «Бара Апдайка», ни о чем не думая. Но лямки из крепкого нейлона не порвались. Дверь приоткрылась, показав черную полоску ночи, а потом захлопнулась вновь. Джека втянули в женский туалет. Потом развернули и отбросили назад. Если бы он приложился спиной к стене, бутылка бы разбилась и волшебный сок залил бы одежду и дорожный атлас, поделившись с ними запахом сгнившего винограда. Но Джек приложился поясницей к единственной раковине женского туалета. Все тело пронзила боль. Фабричный рабочий медленно направлялся к нему, подтягивая джинсы руками, которые начали извиваться и расплющиваться. – Тебе уже следовало уйти. – Голос становился все более хриплым, все сильнее напоминал рычание животного. Джек начал смещаться влево, его взгляд не отрывался от лица мужчины. Глаза последнего казались почти прозрачными, не просто желтыми, но подсвеченными изнутри… глаза отвратительного хэллоуиновского фонаря из тыквы. – Но ты можешь довериться старине Элрою. – Псевдоковбой улыбнулся, продемонстрировав полный рот кривых зубов; от некоторых остались только иззубренные корни, другие почернели. Джек закричал. – Ты можешь довериться старине Элрою. – Слова все больше напоминали собачье рычание. – Он не причинит тебе сильной боли. Все будет хорошо, – рычал ковбой, приближаясь к Джеку, – все будет хорошо, да, все… – Он продолжал говорить, но Джек уже не разбирал слов. Слышал только рычание. Нога Джека задела высокую урну для мусора, стоявшую на полу. И когда псевдоковбой потянулся к нему похожими на копыта руками, Джек схватил урну и бросил ее. Она попала Элрою в грудь. Джек выскочил в коридор и рванул налево, к красной двери, врезался в металлическую ручку, зная, что Элрой наступает на пятки. Выскочил в темноту за «Баром Апдайка». Справа стояли заполненные мусором контейнеры. Джек один за другим перевернул три, услышал, как они застучали, ударяясь о бетон, услышал вопль ярости наткнувшегося на них Элроя. Он развернулся и успел увидеть, как монстр упал. Успел даже осознать – ох дорогой Иисус хвост у него что-то вроде хвоста, – что псевдоковбой превратился в какое-то животное. Глаза лучились золотом, словно яркий свет проникал через две одинаковые замочные скважины. Джек попятился от монстра, стаскивая рюкзак со спины, пытаясь справиться с завязками одеревеневшими пальцами, в голове ревела мешанина… …Джеки было шесть Господи помоги мне Спиди Джеки было ШЕСТЬ Господи пожалуйста… …мыслей и бессвязных обращений к тем, кто скорее всего помочь не мог. Монстр рычал и ворочался среди мусорных контейнеров. Джек увидел, как одна рука-копыто поднялась, а потом ударила по металлическому контейнеру, проделав в нем извилистую дыру длиной в ярд. Монстр поднялся, покачнулся, опять чуть не упал, потом начал продвигаться к Джеку, продолжая рычать, опустив лицо, то есть морду, на уровень груди. Сквозь рычание, Джек смог разобрать слова твари: «Теперь я не просто растерзаю тебя, маленький цыпленок. Теперь я убью тебя… после». Он слышал это ушами? Или голос звучал в голове? Не имело значения. Пространство между этим миром и тем сжалось, из вселенной превратилось в едва заметную мембрану. Элрой зарычал и пошел на Джека, неустойчиво шатаясь на задних ногах и двигаясь неуклюже. Тело распирало одежду в непривычных местах, язык вываливался из клыкастого рта. Но вот уже и пустырь за «Баром Апдайка в Оутли», наконец-то пустырь, заросший сорняками вперемежку с мусором. Тут – ржавая пружинная кровать, там – не менее ржавая радиаторная решетка «форда» модели пятьдесят седьмого года и призрачный полумесяц, напоминающий согнутую кость, зависший в небе над головой, превращающий каждый осколок стекла в таращащийся мертвый глаз. А ведь все началось не в Нью-Хэмпшире. Да. Все началось не после того, как мама заболела, и не с появлением Лестера Паркера. Все началось, когда… Джеки было шесть. Когда мы все жили в Калифорнии, и никто не жил где-то еще, и Джеки было… Джек развязал рюкзак. Чудовище приближалось, покачиваясь, словно в танце, напомнив ему в переменчивом лунном свете какого-то персонажа из мультфильмов Диснея. Безумие, но Джек расхохотался. Тварь зарычала и прыгнула на него. Тяжелые копыта-когти разминулись с ним на пару дюймов – он успел отпрянуть в сорняки и мусор. Элрой наступил на ржавую пружинную кровать и запутался в ней. Завывая, он рвался, роняя в воздух белые клочья пены, тянул ногу, поворачивал, дергал, но она крепко засела среди ржавых пружин. Джек уже рылся в рюкзаке в поисках бутылки. Носки, грязные трусы, джинсы… его пальцы обхватили горлышко и вытащили бутылку из рюкзака.