Он перенесся в какое-то другое место. Он перенесся… – В Долины, – прошептал Джек, и по его телу пробежала дрожь ужаса и восторга. Он чувствовал, что волосы на затылке стоят дыбом, чувствовал, как идиотская улыбка растягивает уголки рта. – Спиди, я здесь, Господи. Я в Долинах! Я… Но от изумления у него перехватило дыхание. Джек прижал руку ко рту и медленно повернулся на триста шестьдесят градусов, оглядывая новый мир, в который его перенес «волшебный сок» Спиди. 4 Океан остался на прежнем месте, но его синева стала более темной и насыщенной – обрела самый настоящий цвет индиго. На мгновение Джек завороженно застыл, легкий ветерок с воды трепал его волосы. Он смотрел на горизонт, где индиго океана встречалось с небом цвета линялой джинсы. Линия горизонта слабо, но явственно изгибалась. Джек покачал головой, нахмурился, повернулся к материку. Морская трава, высокая, густая, дикая, росла там, где минутой раньше стояло здание с каруселью. Пирс с павильоном игровых автоматов исчез. На его месте вдавалось в океан нагромождение гранитных блоков. Волны бились о камень, проникая в древние трещины и тоннели. Клочья пены, густой, как взбитые сливки, взлетали в чистый воздух и уносились ветром. Джек резко ухватил левую щеку большим и указательным пальцами левой руки. Ущипнул. Глаза наполнились слезами, но ничего не изменилось. – Все настоящее, – прошептал он, и еще одна волна с грохотом ударила о берег, поднимая в воздух клочья пены. Джек вдруг осознал, что Променад-авеню осталась на прежнем месте… в каком-то смысле. С вершины мыса – в «реальном мире» (разум на этом настаивал) там, у входа в павильон игровых автоматов, заканчивалась Променад-авеню – колеи проселочной дороги спускались туда, где стоял Джек, а потом тянулись на север, как тянулась на север Променад-авеню, становясь Аркадия-авеню после арки, служившей границей парка развлечений. Морская трава росла и между колеями, но согнутая и прибитая, и Джек подумал, что дорога эта по-прежнему используется, во всяком случае, изредка. Он зашагал на север, с зеленой бутылкой в правой руке. Почему-то подумал, что где-то, в другом мире, Спиди все еще держит крышку от этой бутылки. Я исчез у него на глазах? Похоже на то. Круто! Примерно сорок шагов привели Джека к зарослям ежевики. Среди шипов висели ягоды, такие большие, черные и налитые соком, каких видеть ему еще не доводилось. Желудок, вероятно, под воздействием «волшебного сока», громко заурчал. Ежевика? В сентябре? Не важно. После того, что случилось сегодня (а еще нет и десяти утра), удивляться появлению ежевики в сентябре – все равно что отказываться принять таблетку аспирина, предварительно проглотив дверную ручку. Джек потянулся, набрал пригоршню ягод, бросил в рот. Они оказались фантастически сладкими, фантастически вкусными. Улыбаясь (губы уже окрасились в характерный синий цвет), думая, что он, вполне возможно, рехнулся, Джек набрал еще пригоршню… потом третью. Он никогда не пробовал ничего более вкусного… хотя, как подумал позже, дело было не только в ежевике; сыграла свою роль и удивительная чистота воздуха. На четвертой пригоршне он оцарапал руку – словно кусты говорили ему, что надо бы остановиться, хорошего понемножку. Лизнув самую глубокую из царапин – на ладони под большим пальцем, – Джек продолжил путь на север, вдоль колеи, идя медленным шагом, стараясь ничего не упустить, увидеть как можно больше. Отойдя от зарослей ежевики, он взглянул на солнце, которое вроде бы уменьшилось в размерах, но стало более жарким. И не приобрело ли оно оранжевый ореол, как на средневековых картинах? Джек полагал, что да. И… Крик, резкий и неприятный, словно кто-то медленно тащил из доски старый гвоздь, раздался справа от Джека, оборвав раздумья. Он повернулся, широко раскрыв глаза и вскинув плечи. Кричала чайка – и ее размеры поражали, казались невероятными (но он видел перед собой чайку, из плоти и крови, реальную, как дома, только габаритами сравнявшуюся с орлом). Птица склонила белую пулеобразную голову набок. Клюв открывался и закрывался. Чайка взмахнула большущими крыльями, пригнув морскую траву. А потом бесстрашно запрыгала по земле к Джеку. Он уловил доносившиеся издалека, слившиеся воедино звуки горнов – и без всякой на то причины подумал о матери. Мальчик посмотрел на север, в том направлении, куда шел, привлеченный этим звуком, вызывавшим у него какое-то неопределенное желание. Оно, подумал Джек (когда появилось время подумать), напоминало тягу к чему-то специфическому, чего ты давно уже не пробовал, – к мороженому, картофельным чипсам, может, тако. Сам не знаешь, пока не увидишь перед собой. И пока не увидишь – есть только потребность в чем-то еще безымянном, и тебе это не дает покоя, нервирует тебя. Он уже видел флаги и верхнюю часть большого шатра – павильона, – прорисованные на фоне неба. Там, где находится «Альгамбра», подумал Джек, и тут закричала чайка. Он повернулся к ней и в тревоге увидел, что расстояние между ними сократилось до шести футов. Чайка вновь открыла клюв, демонстрируя его грязно-розовое нутро, заставив подумать о вчерашнем дне, о другой чайке, которая бросила моллюска на скалу, а потом точно так же уставилась на него своим ужасным взглядом. Чайка ухмылялась – Джек в этом не сомневался. Когда птица подпрыгнула еще ближе, он уловил идущее от нее зловоние – дохлой рыбы и гниющих водорослей. Чайка зашипела на него и вновь взмахнула крыльями. – Убирайся отсюда! – крикнул Джек. Сердце быстро качало кровь, во рту пересохло, но он не собирался в испуге убегать от чайки, даже такой большой. – Убирайся! Чайка опять разинула клюв… а потом… заговорила какими-то хрипами… или Джеку так показалось. – Ать а-а-а-ет эк… ать а-а-а-а-а-ет… Мать умирает, Джек. Чайка неуклюже подпрыгнула еще ближе, чешуйчатые лапы рвали траву, клюв открывался и закрывался, черные глаза неотрывно смотрели на Джека. Едва отдавая себе отчет в том, что делает, мальчик поднял зеленую бутылку и глотнул. И на этот раз отвратительный вкус заставил его закрыть глаза, а открыв их, он понял, что таращится на дорожный знак с черными силуэтами бегущих детей, маленького мальчика и маленькой девочки, на желтом фоне. «СБАВЬТЕ СКОРОСТЬ – ДЕТИ» – гласила надпись на знаке. В воздух с криком поднялась чайка – обычного размера: ее, несомненно, вспугнуло внезапное появление Джека. Он огляделся, еще не понимая, где находится. Желудок, наполненный ежевикой и мерзким «волшебным соком» Спиди, недовольно перекатывался и стонал. Мышцы ног начали неприятно вибрировать, и Джек тут же опустился на бордюрный камень у стойки, к которой крепился знак, – настолько быстро, что отдача от удара поднялась по позвоночнику, а зубы щелкнули. Джек наклонился вперед, раздвинув колени, широко раскрыл рот в полной уверенности, что съеденное и выпитое вылетит струей. Вместо этого он дважды икнул, чуть не подавился, а потом желудок успокоился. Это ягоды, подумал Джек. Если б не ягоды, меня бы вырвало. Он поднял голову, и вновь его охватило ощущение нереальности. По проселочной дороге в Долинах он прошел шагов шестьдесят, никак не больше. Джек это знал точно. Допустим, его шаг – два фута, ладно, даже два с половиной. Это означало, что пройденное им расстояние составляло сто пятьдесят футов. Но… Он оглянулся и увидел арку с большими красными буквами: «АРКАДИИ ВЕСЕЛАЯ СТРАНА». Близорукостью Джек не страдал, однако едва мог различить буквы, так далеко он ушел от парка развлечений. Справа находился отель «Альгамбра» с разбитым перед зданием парком, за гостиницей шумел океан. В Долинах он прошел полторы сотни футов. Здесь отмахал полмили. – Господи Иисусе, – прошептал Джек Сойер и закрыл глаза руками. 5 – Джек! Джек, малыш! Странник Джек! Голос Спиди перекрывал рев старого шестицилиндрового двигателя. Джек поднял голову – она стала невероятно тяжелой, конечности от усталости налились свинцом – и увидел медленно катящий к нему старый пикап «интернейшнл-харвестер». Самодельные борта кузова покачивались, как расшатавшиеся зубы. Пикап был отвратительного бирюзового цвета. За рулем сидел Спиди. Он свернул к тротуару, прибавил газу (Вуп! Вуп! Вуп-вуп-вуп!), потом выключил двигатель (хаш-ш-ш-ш-ш). Быстро спрыгнул на мостовую. – Ты в порядке, Джек? Джек протянул Спиди бутылку. – От твоего волшебного сока тошнит, Спиди, – устало ответил он. На лице Спиди отразилась обида, потом он улыбнулся. – Тебе кто-нибудь говорил, что у лекарства хороший вкус, Странник Джек? – Наверное, никто. – Джек чувствовал, что силы возвращаются – медленно, по мере того как уходило ощущение дезориентации. – Теперь ты веришь, Джек? Мальчик кивнул. – Нет, – покачал головой Спиди. – Этого мало. Скажи вслух. – Долины, – ответил Джек. – Они есть. Они существуют. Я видел птицу… – Он замолчал, по его телу пробежала дрожь. – Какую птицу? – резко спросил Спиди. – Чайку. Чертовски огромную чайку… ты не поверишь. – Джек подумал и добавил: – Нет, ты как раз поверишь. Остальные – вряд ли, а ты поверишь. – Она говорила? Многие тамошние птицы говорят. Всякие глупости в основном. Но некоторые говорят здраво… только они порождения зла и обычно лгут. Джек просто кивнул. Ему становилось лучше только от того, что он слышал, как Спиди обо всем этом говорит, будто все это реально и естественно. – Я думаю, она говорила. Но говорила, как… – Джек задумался. – В лос-анджелесской школе, куда ходили мы с Ричардом, учился мальчик, которого звали Брэндон Льюис. У него был какой-то дефект речи, и когда он говорил, мы с трудом его понимали. С птицей та же история. Но я знаю, что она говорила. Она сказала, что моя мать умирает. Спиди обнял Джека за плечи, и некоторое время они сидели на бордюрном камне. Дневной портье из «Альгамбры», бледный, худой, подозревающий все живое во всех смертных грехах, вышел из ворот с толстой пачкой конвертов. Спиди и Джек наблюдали, как он идет к пересечению Аркадия-авеню и Бич-драйв, чтобы бросить конверты в почтовый ящик. На обратном пути он смерил Джека и Спиди подозрительным взглядом и направился по дорожке к отелю. Его макушка виднелась поверх широких зеленых изгородей. Затем до них донеслись звуки открывающейся и закрывающейся парадной двери, и Джек вновь ощутил осеннюю заброшенность этого курортного городка. Широкие пустынные улицы. Длинный пляж с пустующими дюнами сахарно-белого песка. Пустой парк развлечений с вагончиками «американских горок», укрытыми брезентовыми чехлами, и запертыми на замок будками касс. Быть может, мать привезла его сюда, чтобы показать, каков он, конец света. Спиди склонил голову набок и мелодично запел: – «Я ходил по городу… Я играл и пел… Лето пролетело, и зима грядет… Значит, время, значит, вновь меня дорога ждет…» Он замолчал и посмотрел на Джека. – Ты чувствуешь, что тебе пора отправляться в путь, Странник Джек? От ужаса у мальчика перехватило дыхание. – Да, – наконец выдавил он из себя. – Если это поможет. Поможет ей. Мне удастся ей помочь, Спиди?