— Извиняюсь, сперва надо поглядеть, какого цвета ваша монета. — Что же извиняться? Он положил на стойку грубо сделанную серебряную монету, толстую с одного края и тонкую — с другого, и Алиса сказала, как потом скажет снова: — Сдачи у меня нету. Он отмахнулся, покачав головой, и рассеянно посмотрел, как она наливает ему вторую порцию спиртного. — Вы только проездом? — спросила она. Человек в черном долгое время не отвечал, и Алиса уже собралась повторить свой вопрос, но он нетерпеливо тряхнул головой. — Не говорите банальностей. У вас тут смерть. Обиженная и изумленная, Алиса отшатнулась, и ее первой мыслью было, что этот человек солгал относительно своей праведности, дабы испытать ее. — Он был вам небезразличен, — решительно сказал ее собеседник. — Разве я грешу против истины? — Кто? Норт? — Она рассмеялась, скрывая замешательство за напускной досадой. — Думаю, вам лучше… — Вы мягкосердечны и немного напуганы, — продолжал незнакомец, — он же, пристрастившись к траве, выглядывал из пекла с черного хода. Теперь он там, и за ним тут же захлопнули дверь, и вы не думаете, что ее откроют раньше, чем придет время и вам переступить этот порог. Правильно? — Никак, вам в голову ударило? — Мистер Нортон помер, — с угрюмой насмешкой передразнил человек в черном. — Мертвый он, как каждый-всякий. Как вы или любой другой. — Катись из моего заведения, — женщина почувствовала внутри дрожь пробудившегося отвращения, но ее лоно все еще лучилось теплом. — Ничего, — тихо сказал он. — Ничего. Погодите. Только погодите. Глаза были голубыми. Она вдруг ощутила пустоту в мыслях, словно приняла наркотик. — Видите? — спросил он ее. — Видите, да? Она тупо кивнула, и он рассмеялся — то был красивый, звучный смех неиспорченного человека, на который все повернули головы. Круто обернувшись, пришелец смело встретил взгляды, словно каким-то непонятным чудом сделался центром всеобщего внимания. Голос тетушки Миль дрогнул и замер, в воздухе повисла высокая, надтреснутая, невыразимо тоскливая нота. Шеб сфальшивил и оборвал мелодию. Они с беспокойством смотрели на чужака. По стенам дома дробно постукивали песчинки. Молчание длилось, тишина разматывала свои нити. У Алисы в горле застряло загустевшее дыхание, она опустила глаза и увидела, что обе ее ладони прижались под стойкой к животу. Все смотрели на человека в черном, а он смотрел на них. Потом снова разразился смехом — сочным, громким, явственным. Однако никто не спешил подхватить. — Я явлю вам чудо! — выкрикнул человек в черном. Но они только молчали и смотрели, словно послушные дети, которых взяли поглядеть на волшебника, а они уже слишком выросли, чтобы верить в него. Человек в черном бросился вперед, и тетушка Миль отпрянула. Он с неприятной улыбкой похлопал ее по обширному животу. У тетушки Миль невольно вырвалось короткое клохтанье, и человек в черном откинул голову: — Так лучше, не правда ли? Тетушка Миль снова закудахтала, неожиданно разразилась всхлипами и, как слепая, выбежала за дверь. Остальные молча смотрели, как она исчезает за порогом. Начиналась буря: по белой круговой панораме неба, вздымаясь и опадая, чередой пробегали тени. У пианино какой-то мужчина с позабытой кружкой пива в руке издал тяжелый вздох, в котором слышалась усмешка. Человек в черном встал над Нортом. Он глядел вниз, на покойного, и ухмылялся. Ветер выл, визжал, гудел гитарной струной. В стену трактира ударилось и отлетело что-то большое. Один из стоявших у стойки оторвался от нее и нелепо-широкими шагами, выписывая вензеля, ушел. Внезапно грянули сухие раскаты грома. — Хорошо, — усмехнулся человек в черном. — Ладно. Давайте приступим к делу. Тщательно целясь, он принялся плевать Норту в лицо. Плевки поблескивали на лбу покойника, жемчугами скатывались с заострившегося по-птичьи носа. Руки Алисы под стойкой заработали быстрее. Шеб загоготал — ни дать, ни взять неотесанный деревенский парень, — и согнулся, отхаркивая гигантские густые комки мокроты. Рта он не прикрывал. Человек в черном одобрительно взревел и хлопнул тапера по спине. Шеб осклабился, сверкнул золотой зуб. Кое-кто сбежал. Другие широким кольцом окружили Норта. На его лице, на морщинистой шее, где кожа обвисла складками, как у быка, блестела влага — влага, столь драгоценная в этом краю засух. Вдруг, словно по сигналу, плевки прекратились. Слышалось неровное тяжелое дыхание. Человек в черном стремительно прянул вперед, пронырнул над трупом и переломился в поясе, описав ровную дугу. Вышло красиво, будто плеснулась вода. Он приземлился на руки, прыжком с поворотом очутился на ногах, ухмыльнулся и снова перемахнул через стол. Один из зрителей забылся, зааплодировал и вдруг попятился прочь с помутневшими от ужаса глазами. Он с влажным шлепком зажал рот ладонью и кинулся к дверям. Когда человек в черном в третий раз пролетал над Нортом, тот дернулся. Среди зевак возник ропот — сдавленное оханье — и стало тихо. Человек в черном запрокинул голову и завыл. Он втягивал воздух, и его грудь ритмично вздымалась и опускалась в такт неглубокому частому дыханию. С удесятеренной скоростью он заструился над телом Норта, словно вода, которую переливают из стакана в стакан. В трактире слышалось только его яростное резкое дыхание, да усиливающиеся порывы штормового ветра. Норт сделал глубокий жадный вдох и с грохотом заколотил руками по столу, бесцельно осыпая столешницу тяжелыми ударами. Шеб хрипло взвизгнул и исчез за дверью, следом за ним — одна из женщин. Человек в черном вновь мелькнул над Нортом — раз, другой, третий. Теперь все тело Норта трепетало, тряслось, подергивалось, билось. От него удушливыми волнами поднимался запах гниения, испражений и тлена. Норт открыл глаза. Алиса почувствовала, что ноги несут ее вспять. Она задела зеркало, задрожавшее от удара, и, поддавшись слепой панике, метнулась прочь, как молодой кастрированный бычок. — Я сделал тебе подарок, — тяжело отдуваясь, прокричал ей вслед человек в черном. — Теперь можешь спать спокойно. Однако и это обратимо. Зато… так… занятно, черт возьми! — И он снова захохотал. Алиса кинулась вверх по лестнице, и смех зазвучал тише, но оборвался он лишь тогда, когда дверь, ведущая в три комнаты над трактиром, оказалась на засове. Тогда, присев под дверью на корточки и покачиваясь, она захихикала, и эти звуки переросли в пронзительные причитания, слившиеся с воем ветра. Внизу Норт рассеянно убрел в бурю, надергать травы. Человек в черном — единственный клиент, оставшийся в трактире, — продолжая ухмыляться, смотрел ему вслед. Когда в тот вечер она заставила себя с лампой в одной руке и тяжелым поленом в другой снова сойти вниз, человек в черном уже исчез вместе с повозкой и всем прочим. Но Норт был там, он сидел за столом у входа, словно никуда и не уходил. От него пахло травой, но не так сильно, как можно было бы ожидать. Он поднял голову, посмотрел на женщину и робко улыбнулся. — Привет, Элли. — Привет, Норт. — Она положила полено и принялась зажигать лампы, не поворачиваясь к Норту спиной. — Меня коснулась рука Господа, — вскоре сказал он. — Я больше не умру. Так он сказал. Он обещал мне. — Повезло тебе, Норт. — Дрожащие пальцы упустили лучину, и Алиса подняла ее. — Хотелось бы мне бросить жевать траву, — проговорил он. — Нет больше для меня в этом радости. Негоже человеку, которого коснулась рука Господа, жевать траву. — Что ж ты не бросишь? Собственное озлобление удивило и напугало Алису, заставив вновь увидеть в Норте не столько дьявольское чудо, сколько человека. Экземпляр, представший ее глазам, являл собой довольно грустное зрелище: он был одурманен лишь наполовину и выглядел виноватым и пристыженным. Бояться его она больше не могла. — Меня трясет, — сказал он. — Тянет к траве. Я не могу бросить. Элли, ты всегда была так добра ко мне… — Он заплакал. — Я мочить штаны и то не могу бросить. Алиса подошла к столу и помедлила в нерешительности. — Он мог бы сделать так, что меня бы на нее не тянуло, — выговорил Норт сквозь слезы. — Мог бы, раз уж сумел меня оживить. Я не жалуюсь… не хочу жаловаться… — Он затравленно огляделся и прошептал: — Коли я буду жаловаться, он может поразить меня насмерть. — Может, это шутка. У него, похоже, то еще чувство юмора. Норт достал висевший у него под рубахой кисет и вытащил горсть травы. Алиса бездумно смела ее прочь и, ужаснувшись, убрала руку. — Ничего не могу поделать, Элли, ничего… — И его рука снова неловко нырнула в мешочек. Алиса могла бы остановить его, но даже не попыталась. Она снова взялась зажигать лампы, чувствуя усталость, хоть вечер едва начался. Но той ночью в трактир заглянул только все прозевавший старик Кеннерли. Увидев Норта, конюх как будто бы не особенно удивился. Он заказал пива, поинтересовался, где Шеб, и облапал Алису. На следующий день все почти вошло в норму, хотя ни один мальчишка за Нортом не таскался. Еще через день возобновились свистки. Жизнь пошла своим приятным чередом. Дети собрали вырванную ветром кукурузу в кучу, а через неделю после воскресения Норта подожгли ее посреди улицы. Через несколько минут вспыхнуло яркое, сильное пламя, и почти все завсегдатаи заведения — кто ровным шагом, кто пошатываясь, — вышли посмотреть. Выглядели они примитивно. Их лица словно бы парили между огнем и небесами, слепившими блеском ледяных осколков. Глядя на них, Элли ощутила укол мимолетного отчаяния от того, какие грустные времена настали. Все расползалось. В середке вещей больше не было клея. Она никогда не видела океана — и уже никогда не увидит. — Ах, кабы мне хватило духу, — пробормотала она. — Кабы хватило мне духу, духу, духу… При звуке Алисиного голоса Норт поднял голову и бессмысленно улыбнулся ей из пекла. Духу ей не хватало. Шрам да кабак — вот все, что у нее было. Костер быстро прогорел, и клиенты вернулись в заведение. Алиса принялась накачиваться виски, «Звездой», и к полуночи была пьяна по-черному. 8 Женщина оборвала повествование и, не получив немедленного отклика, первым делом подумала, что рассказ усыпил стрелка. Она и сама начала уплывать в дрему, но тут он спросил: — Это все? — Да. — Угм. — Стрелок сворачивал очередную папиросу. — Табачища-то в постель не натряси, — велела она резче, чем собиралась. — Не натрясу. Снова воцарилось молчание. Огонек папиросы подмигивал, то разгораясь, то потухая. — Утром ты уйдешь, — невыразительно сказала она. — Да надо бы. Думаю, он расставил мне здесь ловушку. — Не уходи, — сказала она. — Посмотрим. Стрелок повернулся на бок, отстранившись от нее, но Алиса успокоилась. Он оставался. Она задремала. Уже засыпая, она опять подумала о том, с какими странными словами обратился к нему Норт. Ни до, ни после того она не замечала, чтобы стрелок выражал какие-нибудь чувства. Даже любовью он занимался молча, и лишь под конец его дыхание становилось неровным, а потом на миг замирало. Он словно явился из волшебной сказки или легенды — последний из своего племени в мире, пишущем последнюю страницу своей книги. Но это было неважно. Он собирался ненадолго задержаться. Завтра или послезавтра времени на раздумья будет довольно. Она уснула.