Я улыбнулся: – Мой отец больше не произносит ее имени. Для него она – «та девушка». Эрин, сможешь оказать мне услугу, когда вернешься в университет? Если у тебя найдется время. – Конечно. Какую? Я объяснил. * * * Она попросила высадить ее на автобусном вокзале Уилмингтона, а не возле отеля, в котором Том снял номер. Сказала, что лучше доедет туда на такси. Я уже собрался запротестовать – чего тратить деньги попусту? – потом не стал. Она раскраснелась, выглядела смущенной. Я догадался, в чем причина: она не хотела вылезать из моего автомобиля, чтобы двумя минутами позже сбросить одежду и прыгнуть в койку с Томом Кеннеди. Когда я остановился напротив стоянки такси, она сжала руками мое лицо и поцеловала меня в губы. Долгим-предолгим поцелуем. – Не встреть я Тома, я бы заставила тебя забыть ту глупую девчонку. – Но ты встретила. – Да, встретила. Оставайся на связи, Дев. – Помни, о чем я тебя попросил. Если появится возможность, сделай это. – Я помню. Ты очень милый, Дев. Не знаю почему, но от этих слов мне захотелось плакать. Но я лишь улыбнулся. – А еще, признай это, из меня получился чертовски хороший Хоуи. – Это точно. Девин Джонс, спаситель маленьких девочек. На мгновение я подумал, что она поцелует меня вновь, но этого не произошло. Она выскользнула из автомобиля и побежала через улицу к стоянке такси, ее юбка развевалась. Я ждал, пока она не села на заднее сиденье и не уехала. Потом последовал ее примеру, отправился в обратный путь, к пляжу, и миссис Шоплоу, и моей осени в «Стране радости», самой лучшей и самой ужасной осени в моей жизни. * * * Сидели ли Энни и Майк Росс у дорожки, тянувшейся к пляжу от зеленого викторианского особняка, когда во вторник после Дня труда я шел по берегу в парк развлечений? Я помню теплый круассан, который ел на ходу, и круживших над головой чаек, но насчет Энни и Майка уверенности у меня нет. Они стали такой важной частью пейзажа – таким ориентиром, – что просто невозможно вспомнить, когда я впервые заметил их присутствие. Повторение – самый страшный враг памяти. Через десять лет после описываемых здесь событий я работал (возможно, за мои грехи) обозревателем «Кливленд мэгезин». Черновой вариант практически всех материалов я писал в больших блокнотах с желтой линованной бумагой, сидя в кафетерии на Третьей Западной улице, неподалеку от стадиона «Лэйкфронт», где тогда выступали «Индейцы». Каждый день в десять утра в кафетерий заходила молодая женщина, брала несколько чашек кофе и уносила в риелторское агентство, располагавшееся по соседству. И я тоже не могу сказать, когда заметил ее впервые. Знаю точно, что однажды увидел ее и понял, что иногда она поглядывала на меня. Потом пришел день, когда я перехватил ее взгляд и ответил на улыбку улыбкой. Через восемь месяцев мы поженились. С Энни и Майком произошло то же самое: в какой-то момент они стали частью моего мира. Я всегда махал им рукой, и мальчик в инвалидном кресле махал мне в ответ, а собака наблюдала за мной, навострив уши, и ветер ерошил ее шерсть. Женщина приковывала взгляд: блондинка, красавица, с высокими скулами, широко посаженными синими глазами, полными, словно чуть припухшими губами. Мальчик носил бейсболку «Уайт сокс», натянутую по самые уши. Выглядел он болезненным. Впрочем, улыбка у него была вполне здоровая. Когда я шел на работу или возвращался домой, он одаривал меня ею. Раз или два даже показал «знак мира», который я не преминул повторить. Я тоже стал частью его пейзажа. Думаю, даже Майло, джек-рассел, начал признавать меня за своего. Только мама держалась отстраненно. Когда я проходил мимо, она обычно не отрывалась от книги, которую читала. А если отрывалась, не махала мне рукой и уж тем более не показывала «знак мира». * * * Дел в «Стране радости» мне хватало, и пусть я не мог назвать эту работу столь же интересной и разнообразной, как летом, она и не выматывала меня до такой степени. Мне даже выпадал шанс выступить в звездной роли Хоуи и спеть «С днем рожденья тебя» в детском городке Качай-Болтай, потому что «Страна радости» открывалась для публики в первые три сентябрьских уик-энда, хотя, конечно, ни один аттракцион не накачивался. Даже «Каролинское колесо», которое по популярности уступало только карусели. – На севере, в Новой Англии, большинство парков развлечений работает по выходным до Хэллоуина, – как-то раз объяснил мне Фред Дин. Мы сидели на скамье и ели сытный, богатый витаминами ленч, состоявший из чили-бургера и шкварок. – Во Флориде они работают круглый год. Мы в промежуточной зоне. В шестидесятых годах мистер Истербрук пытался удлинить сезон, потратил кучу денег на большую рекламную кампанию, но не получилось. Как только ночи становятся прохладнее, местные жители начинают думать об окружных ярмарках и тому подобном. Опять же многие наши постоянные сотрудники отправляются зимовать на юг или на запад. – Он посмотрел на пустынный Собачий проспект и вздохнул. – В это время года здесь одиноко. – Мне нравится, – ответил я, не покривив душой. В тот год я познал одиночество. Иногда ездил в кино в Ламбертон или Миртл-Бич, с миссис Шоплоу и Тиной Экерли, библиотекаршей с выпученными глазами, но большинство вечеров проводил в своей комнате, перечитывал «Властелина колец» и писал письма Эрин, Тому и папе. Я также написал немало стихотворений, о которых мне теперь стыдно даже думать. Слава Богу, я их сжег. Добавил в свою коллекцию новую и весьма мрачную «Темную сторону луны». В Книге Притчей сказано: «Как пес возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою»[21]. В ту осень я вновь и вновь возвращался к «Темной стороне», выключая «Пинк Флойд» только для того, чтобы услышать Джима Моррисона: «Это конец, прекрасная подруга». Да уж, тяжелый случай, я знаю, знаю. К счастью, забот в «Стране радости» вполне хватало, чтобы заполнить мои дни. Первые пару недель, пока парк работал по выходным, мы занимались осенней уборкой. Фред Дин поставил под мое начало небольшую бригаду газонтов, и к тому времени, когда на воротах появилась табличка «ЗАКРЫТО ДО СЛЕДУЮЩЕГО СЕЗОНА», мы подчистили граблями и выкосили все лужайки, подготовили к зиме каждую клумбу и вымыли начисто все аттракционы и павильоны. Возвели на заднем дворе ангар из гофрированных металлических панелей и закатили в него все передвижные киоски для продажи еды (на Языке – жрачроллеры), где им предстояло зимовать. Каждый – и для поп-корна, и для мороженого, и для хот-догов – накрыли зеленым брезентовым чехлом. Когда газонты отбыли на север собирать яблоки, меня направили на подготовку парка к зиме, вместе с Лейном Харди и Эдди Парксом, вспыльчивым старожилом «Страны радости». В сезон он заправлял «Домом ужасов» и руководил командой «Доберман». Мы осушили фонтан на пересечении авеню Радости и Собачьего проспекта и уже переместились к «Бултыху капитана Немо», где работа предстояла более серьезная, когда к нам подошел Брэдли Истербрук в черном костюме, готовый к отъезду. – Вечером уезжаю в Сарасоту, – сообщил он. – Бренда Рафферти, как обычно, едет со мной. – Он улыбнулся, продемонстрировав лошадиные зубы. – Обхожу парк и благодарю тех, кто еще в нем остался. – Прекрасной вам зимы, мистер Истербрук, – пожелал ему Лейн. Эдди пробормотал что-то, прозвучавшее для меня как «скатертью дорога», но скорее всего он сказал: «Легкой вам дороги». – Спасибо за все, – поблагодарил его я. Он пожал нам руки, мне – последнему. – Надеюсь увидеть тебя в следующем году, Джонси. Я думаю, у вас, молодой человек, в душе немало от карни. Но он не увидел меня в следующем году, и никто не увидел его. Мистер Истербрук умер первого января в кондоминиуме на бульваре Джона Ринглинга, менее чем в полумиле от того места, где зимовал знаменитый цирк братьев Ринглинг. – Чокнутый старый ублюдок, – пробормотал Паркс, наблюдая, как Истербрук идет к своему автомобилю, где его ожидала Бренда, чтобы помочь сесть внутрь. Лейн долго и пристально смотрел на Паркса, прежде чем процедить: – Заткнись, Эдди. Эдди совету внял. И, вероятно, поступил мудро. * * * Как-то утром, когда я шагал в «Страну радости» со своими круассанами, джек-рассел наконец-то решил познакомиться со мной поближе. – Майло, назад! – одернула его женщина. Майло повернулся, посмотрел на нее, потом на меня яркими черными глазами. Я оторвал кусочек круассана, присел на корточки. Протянул ему. Майло помчался ко мне. – Не кормите его! – крикнула женщина. – Ах, мама, да перестань, – подал голос мальчик. Майло услышал ее и не взял круассан, но сел передо мной и поднял передние лапы. Я дал ему кусочек. – Больше не буду, – я поднялся, – но нельзя не вознаградить его старания. Женщина фыркнула и вернулась к книге, толстой и, похоже, сложной. – Мы постоянно его кормим, – сообщил мальчик. – Но он не толстеет, потому что все время бегает. Не отрываясь от книги, женщина спросила: – Что нам известно о разговорах с незнакомцами, Майки? – Но он не совсем незнакомец, раз мы видим его каждый день, – возразил мальчик. Вполне резонно, во всяком случае, по моему разумению. – Я Девин Джонс, – представился я. – Живу чуть дальше по берегу. Работаю в «Стране радости». – Полагаю, вы не хотите опоздать на работу. – Она по-прежнему не отрывалась от книги. Мальчик пожал плечами, говоря тем самым: что тут поделаешь. Бледный, сгорбленный, будто старичок, он, как мне показалось, обладал живым чувством юмора, о чем свидетельствовало и пожатие плечами, и сопровождавший его взгляд. Я тоже пожал плечами и пошел дальше. На следующее утро я съел круассаны до того, как поравнялся с зеленым домом, чтобы не искушать Майло, но помахал рукой. Мальчик, Майк, ответил тем же. Женщина сидела на привычном месте, под зеленым зонтом, на этот раз без книги, но – как и всегда – рукой она мне не помахала. Ее очаровательное лицо напоминало маску. Здесь тебя не ждут, говорило оно. Иди в свой паршивый парк развлечений и оставь нас в покое. Я так и поступил. Но продолжал махать им рукой, и мальчик всегда отзывался. Утром и вечером приветствовал меня. * * * В понедельник, после отъезда Гэри Аллена по прозвищу Папаня во Флориду – ему предстояло заведовать одним из аттракционов в парке развлечений «Все звезды Олстона» в Джексонвилле, – я прибыл в «Страну радости» и увидел Эдди Паркса, моего самого нелюбимого старожила. Он сидел на деревянном ящике перед «Домом ужасов». Курить в парке не разрешалось, но мистер Истербрук уехал, а Фреда Дина поблизости не было, и Эдди полагал, что может преспокойно нарушить запрет. Он курил, не снимая перчаток, что могло показаться странным, если бы он когда-нибудь их снимал, но без них я его ни разу не видел. – А вот и ты, пацан, и опоздал всего-то на пять минут. – Все звали меня Дев или Джонси, но для Эдди я раз и навсегда остался пацаном. – Я пришел ровно в семь тридцать. – Я постучал по циферблату. – Значит, у тебя часы отстают. Почему ты не ездишь из города, как остальные? Добирался бы за пять минут. – Мне нравится ходить по берегу. – Мне насрать на то, что тебе нравится, пацан, главное, чтобы ты приходил сюда вовремя. Это не лекции в колледже, на которые являются, как бог на душу положит. Это работа, и теперь, когда Большого Бигля нет, тебе придется воспринимать ее как работу. Я мог бы передать ему слова Папани о том, что после его отъезда руководить мной будет Лейн Харди, но предпочел промолчать. Не имело смысла ухудшать и без того плохую ситуацию. Почему Эдди невзлюбил меня, я знал. Он одинаково не любил всех. Я бы пошел к Лейну, если бы работать под руководством Эдди стало совсем невыносимо, но только в крайнем случае. Отец учил меня, главным образом на своем примере, что человек должен сам решать свои проблемы, если собирается оставаться хозяином своей жизни. – Что мне делать, мистер Паркс?