— А этот парень? Кто он? — Роджер взмахнул блокнотом в сторону торчащей головы, привычным жестом, как будто указывал на интересную местную достопримечательность, а не на останки человека. Его спокойствие было ужасающим — и Терри ему завидовал. Если бы я мог научиться адаптироваться к таким достопримечательностям, как Роджер, подумал он, то был бы самым счастливым человеком, и, возможно, лучшим полицейским на земле. — Не знаю, — сказала Тиффани. — Он был просто другом Тру. Или, может быть, двоюродным братом. Он приехал из Арканзаса на прошлой неделе. Или, может быть, это было неделю назад. С дороги что-то кричали пожарные, и хлыстала вода — предположительно, из автоцистерны; Здесь не было городского водопровода. Терри увидел в воздухе радугу, плавающую перед дымом, который теперь стал белым. Терри аккуратно взял Тиффани за ее худые запястья и заглянул в ее покрасневшие глаза. — А где та женщина, которая это сделала? Ты сказала диспетчеру, что это была женщина. — Друг Тру назвал ее Леди Эйвон, но я уверена, что она не была одной из них. — Немного эмоций всплыли через шок Тиффани. Она выпрямилась и испуганно огляделась. — Она ушла, не так ли? Лучше бы она ушла. — Как она выглядела? Тиффани покачала головой. — Не помню. Но она украла рубашку Тру. Я думаю, что под ней она была голой. Ее взгляд рассредоточился, а затем, её глаза медленно закатились. Терри узнал признаки. Сначала травма из-за какого-то неожиданного насильственного события, потом истеричный звонок в 911, а теперь посттравматический шок. Добавьте к этому всему наркотики, которые она принимала, и то, как долго она их принимала. Лифт вверх, лифт вниз. Все, что он знал, — Трумэн Мейвейзер, Тиффани, и Арканзасский кузен Трумэна Мейвейзера находились здесь не менее трех дней. — Тифф? Я хочу, чтобы ты посидела в полицейской машине, пока мы с моим напарником осмотрим место происшествия. Сядь здесь, сзади. Отдохни. — Спокойной ночи, девчонка,[36] — сказал Роджер, ухмыляясь, и на миг Терри почувствовал почти непреодолимое желание врезать ему разок-другой. Вместо того чтобы это сделать, он придержал для девушки заднюю дверь полицейской машины, и это вызвало еще одно воспоминание: лимузин, который он арендовал, чтобы поехать на выпускной с Мэри Джин Стуки. Она была одета в розовое платье без бретелек с широкими рукавами, с бутоньеркой, которую он надел не её запястье, а он весь такой, во фраке, взятом напрокат. Это было много золотых лет назад, до того, как он увидел белоглазый труп симпатичной девушки с воронкой в груди, образовавшейся от выстрела из дробовика, или человека, который повесился у себя на сеновале, или наркозависимую проститутку с пустым взглядом, которая выглядела так, будто бы ей осталось жить менее шести месяцев. Я слишком стар для этой работы, подумал Терри. Я должен уйти в отставку. Ему было сорок пять. 7 Хотя Лила на самом деле никогда ни в кого не стреляла, она доставала пистолет пять раз и один раз даже выстрелила в воздух (и Ой вэй,[37] сколько же бумаг из-за этого ей пришлось оформить). Как и Терри и Роджер и все остальные в ее небольшой группе синих рыцарей,[38] она доставала из машин человеческие тела во время расследования множества аварий, происходящих на дорогах округа (обычно с запахом алкоголя, висящим в воздухе). Она уклонялась от летающих предметов, во время выезда на семейные ссоры, которые часто переходили в рукоприкладство, делала искусственное дыхание, и фиксировала сломанные конечности. Она и ее парни нашли двух детей, потерявшихся в лесу, и в нескольких случаях ее обблевывали. В течение четырнадцати лет работы в правоохранительных органах она пережила многое, но никогда не сталкивалась с окровавленной женщиной, на которой не было ничего, кроме фланелевой рубашки, прогуливающейся по центральной линии главной автомагистрали округа Дулинг. Это было впервые. Она достигла места, где Болл-Хилл вливалась в главную автомагистраль на скорости восемьдесят миль в час, и тут, откуда не возьмись, менее чем в ста футах от полицейской машины, возникла женщина. Она не пыталась увернуться ни вправо, ни влево, но в этот тонкий, как волос, момент Лила не увидела даже намека на взгляд испуганного оленя на её лице, просто спокойное наблюдение. И кое-что еще: она была великолепна. Лила не смогла бы вовремя остановиться, даже если бы спала всю ночь, только не на скорости восемьдесят миль в час. Вместо этого она дернула рулевым колесом вправо, разминувшись с женщиной, идущей по дороге, всего лишь на несколько сантиметров, слегка зацепив её, при этом она услышала звук бум, и неожиданно наружное зеркало отразило саму Лилу вместо дороги позади машины. Между тем, патрульный автомобиль номер один, которым она управляла, превратился в снаряд, едва ей контролируемый. Она сбила чей-то почтовый ящик, и тот подлетел в воздух, после чего, несколько раз перевернувшись как жезл мажоретки,[39] упал на землю. Клубы пыли поднялись за ее спиной, и она почувствовала, что тяжелая полицейская машина пытается сползти в канаву. Торможение не спасло бы ее, так что вместо этого она нажала на педаль газа; увеличивая скорость, полицейская машина покатила вперед, вспахивая правой стороной обочину, гравий так и отскакивал от подвески. Машина мчалась с серьезным уклоном. Если она поймает канаву, то перевернется, и шансы на то, что она когда-нибудь увидит Джареда выпускником старшей школы, резко сократятся. Лила крутнула руль влево. Сначала автомобиль заскользил, но потом поймал сцепление и выскочил обратно на автомагистраль. Поняв, что полностью выехала на асфальт, она резко затормозила, нос полицейской машины кивнул, при этом торможение так сильно толкнуло её в ремень безопасности, что она могла почувствовать, как ее глаза выпячиваются. Она остановилась, оставив за собой длинный двойной след паленой резины. Ее сердце колотилось. Черные точки плавали перед глазами. Она заставила себя дышать, чтобы не упасть в обморок, и посмотрела в зеркало заднего вида. Женщина не побежала в лес и не сверкала пятками по Болл-Хилл, в ту сторону, где она, слившись с другой дорогой, проходит над Болл-Фэрри-Крик. Она стояла на месте, глядя через плечо. Этот взгляд, в сочетании с голой задницей женщины, выступающей из-под пол рубашки, был странно кокетливым; она выглядела как модель из календаря Альберто Варгаса.[40] Часто дыша, ее рот был полон металлического привкуса из-за выброса адреналина, Лила дала задний ход и развернулась на грязной подъездной дорожке, которая вела к аккуратному маленькому фермерскому домику. На крыльце стояла женщина, укачивающая на руках ребенка. Лила опустила стекло и сказала: — Зайдите внутрь, мэм. Немедленно. Не дожидаясь, чтобы посмотреть, сделает ли та, как ей приказано, Лила включила переднюю передачу и покатила обратно к Болл-Хилл, в том направлении, где стояла женщина, осторожно, чтобы объехать сбитый почтовый ящик Она могла слышать, как изогнутое переднее крыло скребет по одной из шин. Пискнула рация. Это был Терри Кумбс. — Первый, это четвертый. Ты где, Лила? Езжай сюда. У нас тут, за лесопилкой, парочка мертвых метамфетоваров. Она схватила микрофон, сказала: «Не сейчас, Тер», и отбросила его на сиденье. Она остановила машину перед женщиной, расстегнула ремешок на кобуре и, выйдя из патрульного автомобиля номер один, в шестой раз в качестве офицера правоохранительных органов вытащила свое служебное оружие. Когда она посмотрела на эти длинные, загорелые ноги и высокие груди, она вспомнила разговор, состоявшийся на её подъездной дорожке — это было всего лишь пятнадцать минут назад? Чего уставился? спросила она. Антон ответил, Утренний стояк. Если не эта женщина, стоявшая посреди Дулинг-Таун-Роуд, может его вызвать, то тогда Лила не знала, кто. — Руки вверх. Подними их прямо сейчас. Леди Эйвон, она же Утренний стояк, подняла руки. — Ты знаешь, насколько близко ты только что была от смерти? Эви улыбнулась. Лицо просияло. — Не так уж и близко, — сказала она. — Все было в твоих руках, Лила. 8 Старик говорил с легкой дрожью в голосе. — Я не хотел ее двигать. Кошка, окраса коричневая табби,[41] лежала в траве. Судья Оскар Сильвер сидел рядом с ней, трава окрасила его колени в хаки. Развалившаяся на боку, кошка казалась почти нормальной, за исключением правой передней лапы, которая свободно висела в гротескной V-образной форме. Приглядевшись внимательней, вы могли увидеть кровавые спирали в ее глазах, окаймляющие зрачки. Ее дыхание было неглубоким, и она, вопреки здравому смыслу и инстинкту раненой кошки, мурлыкала. Фрэнк присел рядом с кошкой. Он поднял солнцезащитные очки на лоб и прищурился от сильного утреннего света. — Мне очень жаль, судья. Сильвер не плакал, но был на грани. Фрэнк ненавидел на все это смотреть, хотя его ничего не удивляло: люди любили своих питомцев, часто с той степенью открытости, которую они не могли себе позволить по отношению к людям. Как психиатры это называют? Замещение?[42] Ну, любовь всегда тяжела. Фрэнк знал, что в этом мире тебе нужно действительно держаться подальше от тех, кто не любит даже кошек или собак. И ты, конечно же, должен был следить за собой. Держать ситуацию под контролем. Оставаться спокойным. — Спасибо, что приехали так быстро, — сказал судья Сильвер. — Это моя работа, — сказал Фрэнк, хотя это была не совсем правда. В круг его обязанностей, как единственного офицера службы контроля за животными округа Дулинг, работающего на полную ставку, больше входили еноты и бродячие собаки, чем умирающие кошки. Он считал Оскара Сильвера другом, или кем-то очень близким к этому. Прежде чем почки судьи отправили его в завязку, Фрэнк неоднократно делил с ним столик и пиво в Скрипучем колесе, и именно Оскар Сильвер подсказал ему фамилию адвоката по разводу и предложил записаться на прием к психотерапевту. Сильвер также предложил «кое-какие советы», когда Фрэнк признался, что иногда поднимал голос на свою жену и дочь (не говоря уже о том моменте, когда он пробил кулаком кухонную стену). Фрэнк не встретился ни с адвокатом, ни с психотерапевтом. Что касается первого, он все еще верил, что сможет помириться с Элейн. Что касается последнего, то он чувствовал, что вполне может контролировать свой темперамент, если только люди (например, Элейн, да и его дочь, Нана) поймут, что в душе он лелеет только лучшие намерения. — Она у меня с тех пор, как была котенком, — сказал судья Сильвер. — Нашел ее за гаражом. Это произошло сразу после того, как Оливия, моя жена, умерла. Я знаю, это звучит довольно смешно, но это казалось… посланием. Он вытянул вперед указательный палец, и осторожно погладил между ушей кошки. Хотя кошка продолжала мурлыкать, она не повернула шею к пальцу и не отреагировала. Ее окровавленные глаза постоянно смотрели в зеленую траву. — Может быть, так и было, — сказал Фрэнк. — Мой внук назвал ее Какао. — Он покачал головой и скривил губы. — Это был проклятый Мерседес. Я видел его. Я выходил за газетой. Должно быть, гнал за шестьдесят. И это в жилом районе! Какие причины для этого могут быть? — Никаких причин. Какого цвета был Мерседес? — Фрэнк подумал о том, что говорила ему Нана месяцами ранее. Какой-то парень в том месте, где она разносила газеты, живущий в одном из больших домов в верхней части Бриара, имел склонности к быстрой езде. Зеленый Мерседес, подумал он, она говорила, что у него был зеленый Мерседес, и тут же услышал: — Зеленый, — сказал судья Сильвер. — Он был зеленым. Рычание вкралось в кошачье мурлыкание. Подъем и падение её боков оживились. Ей было очень больно. Фрэнк положил руку на плечо Сильверу, сжал его. — Я должен сделать это прямо сейчас. Судья откашлялся, но поверил в себя не настолько, чтобы говорить. Он просто кивнул. Фрэнк распаковал кожаную сумку со шприцом и двумя флаконами. — Первый укол успокоит ее. — Он ткнул иглу во флакон, набрал шприц. — Второй — усыпит. 9 Было время, задолго до того, как произошли события, описанные здесь, когда Трехокружье (Макдауэлл, Бриджер и Дулинг) вышло с ходатайством о преобразовании прекратившего свою деятельность частного исправительного учреждения для несовершеннолетних Эш Маунтин в столь необходимую женскую тюрьму. Государство заплатило за землю и здания, и она была названа в честь округа — Дулинг — что обеспечило большую часть денег на реконструкцию учреждения. Её двери открылись в 1969 году, персонал комплектовался из жителей Трехокружья, которые крайне нуждались в рабочих местах. В то время она была объявлена «современной» и «эталоном женских исправительных учреждений». Она была больше похожа на пригородную среднюю школу, чем тюрьму — если не брать во внимание кольца колючей проволоки, возвышающиеся над акрами заборов из металлической сетки, окружавшими это место. Почти полвека спустя, она все еще выглядела как средняя школа, но та, которая переживает тяжелые времена и сокращение бюджета. Здания начали рушиться. Краска (ходили слухи, на свинцовой основе) шелушилась. Сантехника давала течь. Тепловая установка сильно устарела, и глубокой зимой только в административном Крыле поддерживалась температура выше шестидесяти пяти градусов.[43] Летом же заключенные в ней просто пеклись. Освещение было тусклым, старая электропроводка искрила, как бомба замедленного действия, а жизненно важное оборудование для наблюдения за заключенными выходило из строя, по крайней мере, раз в месяц. Были, правда, отличный дворик для прогулок с беговой дорожкой, спортзал с баскетбольной площадкой, поляна для шаффлборда,[44] карликовое поле для софтбола, и огород рядом с административным Крылом. И как раз там, рядом с цветущим горохом и кукурузой, сидела на синем пластиковом ящике из-под молока начальник тюрьмы Дженис Коутс, ее вязаная сумочка бежевого цвета валялась на земле рядом с туфлями, она курила Пэлл-Мэлл без фильтра и наблюдала, как заезжает Клинт Норкросс. Он махнул своим пропуском (ненужным, так как все его знали, но таков был порядок) и главные ворота открылись на его пути. Он заехал в мертвое пространство между внешними и внутренними воротами, ожидая, пока внешние ворота закроются. Когда дежурный офицер — сегодня утром это была Милли Олсон — увидела зеленый сигнал на пульте, показывающий, что внешние ворота закрыты, она открыла внутренние ворота. Клинт покатил свой Приус вдоль забора на стоянку для сотрудников, которая также была огорожена. Знак, стоящий здесь, предостерегал: ПОДДЕРЖИВАЙТЕ БЕЗОПАСНОСТЬ! ВСЕГДА ЗАКРЫВАЙТЕ МАШИНУ! Через две минуты он уже стоял рядом с начальником тюрьмы, опираясь плечом на старый кирпич, лицо повернуто к утреннему солнцу. Что последовало дальше, было сродни игре в призыв-ответ в фундаменталистской церкви. — Доброе утро, доктор Норкросс. — Доброе утро, начальник Коутс. — Готов к еще одному дню в чудесном мире пенитенциарных учреждений? — Настоящий вопрос заключается в том, готов ли для меня чудесный мир пенитенциарных учреждений? Я-то готов. Как насчет тебя, Дженис?