Долгое время Фрэнк думал, что у них все в порядке. У них был ребенок, дом, здоровье. Не все было чики-пуки, конечно. Денежное положение было неустойчивым. Нана была не самым прилежным учеником. Иногда Фрэнк… ну… некоторые вещи его изматывали, а когда он был измотан, он выходил за грани. Но любой может совершать ошибки, и в течение долгих двенадцати лет, вы были обречены давать небольшие течи. Только его жена так не считала. Восемь месяцев назад она сказала ему, как именно это видит. Она поделилась своим пониманием после знаменитого удара в стену кухни. Незадолго до известного удара в стену, она сказала ему, что передала восемьсот долларов своей церкви на компанию по сбору средств голодающим детям в какой-то мерзко трахнутой части Африки. Фрэнк не был бессердечен, он понимал страдания людей. Но ты не должен отдавать деньги, которые не можешь себе позволить. Ты не должен обделять своего собственного ребенка, чтобы помогать чужим детям. Безумие, вот что это было — месячный ипотечный платеж отправился через океан — но не это побудило знаменитый удар в стену. Он был вызван тем, что она сказала дальше, и взглядом на лицо Элейн, когда она это говорила, одновременно дерзким и упрямым: Это было мое решение, потому что это были мои деньги. Как будто ее брачные клятвы, которые она дала одиннадцать лет назад, ничего не значили, как будто она могла делать все, что хочет, не ставя его в известность. Итак, он пробил стену (не ее — стену), и Нана побежала наверх, плача, а Элейн сказала ей: — Этот удар предназначался нам, малышка. И однажды это не закончится стеной. Фрэнк ничего не сказал и не попытался её переубедить. Все могло закончиться либо временным разъездом, либо разводом, и Фрэнк выбрал первое. Но ее прогноз был неправильным. Он не ударил бы их. Никогда не ударил бы. Он был сильным. Он был защитником. Но один довольно важный вопрос все же остался: что она пыталась доказать? Какую пользу она получила, пройдя через это? Это была какая-то нерешенная детская проблема? Или это был просто старый добрый садизм? Что бы это ни было, это было чертовски неправильным. И, блядь, бессмысленным. Вы, как афроамериканец в Трехокружье (или любом другом округе в Соединенных Штатах), не могли дожить до тридцати восьми лет, не столкнувшись с гораздо большей долей бессмысленности, чем ваша законная доля — расизм, в конце концов, был воплощением бессмысленности. Он вспомнил дочку шахтера, с которой встречался в девятом или десятом классе, между ее передними зубами было такое расстояние, что они напоминали пять карт, выложенных на покерном столе, ее короткие волосы были завязаны в тугие косички так, что выглядели как пальцы. Она прижала палец к запястью и сказала: — У тебя дрянной цвет кожи, Фрэнк. Как у моего папы под ногтями. Сравнение девушки было наполовину забавным, наполовину вводящим в ступор, но, в целом, катастрофически глупым. Даже в детстве Фрэнк узнавал эту черную дыру неизлечимой глупости. Хотя это сравнение действительно удивило его и до крайности ошарашило. Позже, когда он слышал подобное из уст других людей, это его раздражало, доводило до гнева, но тогда он был просто удивлен. Глупость имела собственное гравитационное поле. Она притягивала. Только Элейн не была глупой. Ты не мог уйти дальше от выражения глупая, говоря об Элейн. Элейн знала, каково это бродить по универмагу, преследуемой тяжелым взглядом какого-то белого парня, который даже не имел аттестата, играющего в Бэтмена, собирающегося поймать ее на краже банки арахиса. Элейн была проклята протестующими за пределами центра Планирование семьи, отправлена в ад людьми, которые даже не знали ее имени. Так чего же она хотела? Зачем причинять ему эту боль? Один из возможных вариантов: у неё был повод для беспокойства. Когда он отправился к зеленому Мерседесу, в зеркала заднего вида Фрэнк продолжал видеть, как Нана уходит, пиная аккуратно разложенные кусочки мела и затаптывая свой рисунок. Фрэнк знал, что он не идеален, но он также знал, что он был, в целом, хорошим. Он помогал людям, он помогал животным; он любил свою дочь и он сделает все, чтобы защитить ее, и он никогда не применит физическое насилие к своей жене. Он сделал ошибку? Был ли удар в знаменитую стену одной из них? Фрэнк признавал это. Он заявил об этом в суде. Но он никогда не причинял вреда никому, кто не заслуживал причинения вреда, и он просто собирался поговорить с парнем из Мерседеса, ведь верно? Фрэнк провел свой фургон через необычные кованные железные ворота и припарковал его позади зеленого Мерседеса. Переднее крыло с левой стороны было пыльным, но правое было кристально чистым. Вы могли видеть, где сукин сын поработал тряпкой. Фрэнк поднялся по кристально чистой подъездной дорожке, соединяющей проезжую часть с дверью большого белого дома. По обеим сторонам дорожки был высажен сассафрас,[64] навесы которого создавали своеобразный коридор. Птицы щебетали в ветвях и над ним. В конце дорожки, у подножия ступеней, росла молодая сирень, обложенная по периметру камнями, близкая к полному цветению. Фрэнк с трудом удержался, чтобы не выкорчевать ее. Он поднялся на крыльцо. На лицевой стороне крепкой дубовой двери был прикреплен латунный молоток в форме кадуцея.[65] Он приказал себе развернуться и ехать домой. Вместо этого схватил молоток и один раз ударил им в дверь, потом еще и еще. 7 Гарту Фликингеру понадобилось некоторое время, чтобы заставить себя подняться с дивана. — Подождите, подождите, — сказал он — бессмысленно: дверь была слишком толстой, а его голос слишком хриплым. Он курил наркоту без остановки с тех пор, как вернулся домой после посещения величественного дворца удовольствий, он же трейлер Трумэна Мейвейзера. Если бы еще вчера кто-то спросил его про наркотики, Гарт постарался бы убедить собеседника, что он употребляет их изредка, всего лишь балуется, но это утро было исключением. Чрезвычайная ситуация. Не каждый день ты находился в туалете в трейлере своего наркодилера, а по другую сторону хлипкой двери сортира вспыхивала третья мировая война. Что-то произошло — борьба, стрельба, крики — и, в момент непонятного идиотизма, Гарт на самом деле открыл дверь, чтобы проверить, что происходит. То, что он увидел, было трудно забыть. Пожалуй, невозможно. В дальнем конце трейлера стояла черноволосая женщина, голая вниз от талии. Она подняла Арканзаса, приятеля Трумэна, за волосы и пояс его джинсов, и стала колотить его головой об стену — бум! бум! бум! Представьте осадный таран, хлопающий массивным деревом о ворота замка. Голова человека была в крови, а его руки, как у тряпичной куклы — хлопали по бокам. В то же время там был и Трумэн, лежавший на полу с пулевым отверстием во лбу. А что же странная женщина? Выражение её лица было ужасающе спокойным. Было похоже на то, что она просто зашла в гости на дружескую вечеринку, за исключением того, что она использовала человеческую голову в качестве тарана. Гарт аккуратно закрыл дверь, запрыгнул на крышку туалетного бачка и вылез в окно. Затем он бросился к своей машине и помчался домой со скоростью света. Произошедшее немного расшатало его нервы, что было необычным явлением. Гарт Фликингер, сертифицированный пластический хирург, действительный член Американского общества пластических хирургов, как правило, был довольно устойчивым к внешним раздражителям парнем. Теперь ему стало лучше, косяк, который он курил, помог в этом, но стук в дверь был крайне нежелательным. Гарт проделал путь вокруг дивана, через гостиную, давя на пути небольшое море коробок из-под фаст-фуда. На плоском экране, необычайно сексуальная репортерша с чрезвычайно серьезным лицом вела репортаж о кучке коматозных старушек в доме престарелых в Вашингтоне. Ее серьезность только усиливала ее сексуальность. У неё грудь второго размера, подумал Гарт, но ей бы очень подошел третий. — Почему только женщины? — Раздался голос репортера с плоского экрана. — Сначала мы думали, что только очень старые и очень молодые подвержены этой болезни, но теперь кажется, что женщины разных возрастных групп… Гарт уперся лбом в дверь и ударил по ней. — Остановитесь! Прекратите! — Открывай! Голос был глубокий и злой. Он собрался с силами и поднял голову, чтобы взглянуть через глазок. Снаружи стоял афроамериканец, чуть больше тридцати лет, широкоплечий, лицо с потрясающей костной структурой. Бежевый костюм человека мгновенно ускорил пульс Гарта — коп! — но потом он заметил шеврон службы контроля за животными. Ах, да ты собаколов — конечно красивый собаколов, но, тем не менее, собаколов. Здесь нет никаких беглых собачек, сэр, так что никаких проблем. Или есть? Тяжело быть полностью уверенным. Может ли этот парень быть другом полуобнаженной гарпии из трейлера? Лучше быть ее другом, чем ее врагом, предполагал Гарт, но гораздо, гораздо лучше, избегать ее вообще. — Она послала тебя? — Спросил Гарт. — Я ничего не видел. Скажи ей это, ладно? — Я не знаю, о чем ты говоришь! Я пришел сюда один! Теперь открывай! — Человек снова кричал. — Зачем это? — Спросил Гарт, а после добавил — ни за что — для лучшего восприятия. — Сэр! Я просто хочу с вами поговорить. Собаколов пытался понизить голос, но Гарт мог видеть, как он сжимает зубы, борясь с необходимостью — да, необходимостью — продолжать кричать. — Не сейчас, — сказал Гарт. — Кто-то сбил кошку. Человек ехал на зеленом Мерседесе. У вас ведь есть зеленый Мерседес? — Это печально. — Имея в виду кота, а не Мерседес. Гарт любил кошек. Он любил свою футболку с изображением Флеймин Груви,[66] которая валялась на полу у лестницы. Гарт воспользовался ей, чтобы очистить капли крови с крыла своей машины. Сейчас тяжелые времена. — Но я ничего об этом не знаю, и у меня тяжелое утро, и поэтому вам придется уйти. Извините. Стук, и дверь затряслась в лутке. Гарт попятился. Парень пнул её. Через глазок Гарт увидел, что вены на шее собаколова натянуты. — Моя дочка живет на холме, ты, тупица! Что, если бы это была она? Что, если бы ты наехал на моего ребенка, а не на того кота? — Я звоню в полицию, — сказал Гарт. Он надеялся, что прозвучит убедительнее, чем казалось ему самому. Он отступил в гостиную, опустился на диван и взял свою трубку. Сумка с наркотой была на журнальном столике. Снаружи послышался звон битого стекла. Раздался металлический скрежет. Сеньор Собаковод крошит его Мерседес? Сегодня Гарту было все равно. (В любом случае он был застрахован.) А что там с той бедной девушкой-наркоманкой. Ее звали Тиффани, она была такой испорченной и милой. Она мертва? А что если люди, которые напали на трейлер (он предположил, что странная женщина могла быть частью банды) убили ее? Он сказал себе, что Тифф, какой бы милой она ни была, не его проблема. Лучше не зацикливаться на том, чего нельзя изменить. Сумка была из синего пластика, так что камушки казались синими, пока вы не доставали их. Это, вероятно, было бестолковой данью уважения Тру Мейвейзера сериалу Во все тяжкие.[67] Теперь никаких больше даней уважения от Трумэна Мейвейзера, бестолковой или какой-либо другой, только не после сегодняшнего утра. Гарт достал камушек, бросил его в чашу своей трубки. Неважно, что Сеньор Собаколов делает сейчас с Мерседесом, теперь вовсю звенела сигнализация автомобиля: бип, бип, бип, лишь бы он убрался. Телевидение показывало кадры из светлой больничной палаты. Две женские фигуры лежали под больничными покрывалами. Тонкие белые коконы, покрывали головы женщин. Похоже было на то, что они носили осиное гнездо, которое начиналось от подбородка. Гарт поджег камушек, всосал дым, удержал его. Бип, бип, бип. У Гарта была дочь, Кэти. Ей было восемь лет, гидроцефал, она жила в одном очень красивом заведении, недалеко от побережья Северной Каролины, достаточно близко, чтобы ловить морской бриз. Он заплатил за все, что мог. Для девочки было бы лучше, если бы ее мать присмотрела за деталями. Бедная Кэти. Что он там сказал о девушке-наркоманке? О, правильно: лучше не зацикливаться на том, чего нельзя изменить. Легче сказать, чем сделать. Бедный Гарт. Бедные старушки с головами, застрявшими в осиных гнездах. Бедный кот. Красивая репортерша стояла на тротуаре перед собравшейся толпой. Честно говоря, она была в порядке и со вторым размером. С третьим — ну просто девушка мечты. Она сделала пластику носа? Ух ты, если это так — в чем Гарт не был вполне уверен, ему нужно было рассмотреть поближе — это было превосходно, действительно выглядело очень естественно, с довольно милым кончиком. — ЦКЗ[68] выпустил бюллетень, — заявила она. — Не надо ни при каких обстоятельствах пытаться снять нарост. — Назовите меня сумасшедшим, — сказал Гарт: — но у меня на неё встает. Устав от новостей, устав от парня из службы контроля за животными, устав от сигнализации автомобиля (он предполагал, что отключит её, как только парень из службы контроля за животными решит применить свой дурной темперамент где-то в другом месте), устав от фиксации на том, чего не может изменить, Гарт листал каналы, пока не нашел рекламу о том, как обрести шесть кубиков на животе всего за шесть дней. Он попытался записать номер, начинающийся с 800, но единственная ручка, которую он нашел, не писала на коже ладони. Глава 4 1 Общее население округов Макдауэлл, Бриджер и Дулинг составляет примерно семьдесят две тысячи душ, пятьдесят пять процентов — мужчины, сорок пять процентов — женщины. Это на пять тысяч меньше по сравнению с последней полной переписью населения США, официально придав Трехокружью статус «зоны с оттоком населения». Были две больницы, одна в округе Макдауэлл («Отличный сувенирный магазин!» гласил единственный пост в разделе комментариев на сайте больницы Макдауэлла) и гораздо большая в округе Дулинг, где проживало самое большое количество населения — тридцать две тысячи человек. Еще во всех трех округах, в общей сложности, было с десяток мелких клиник, плюс два десятка так называемых «клиник боли» в сосновом лесу, где выдавались различные опиоидные препараты, на основании рецептов, выписываемых прямо на месте. Когда-то, прежде чем большая часть шахт сыграла в ящик, Трехокружье было известно как Республика Мужчин без Пальцев. В эти дни оно превратилось в Республику Мужчин Потерявших Работу, но была и светлая сторона: большинство из тех, кому не исполнилось пятидесяти, имели все пальцы, и прошло десять лет с тех пор, как последний человек погиб в шахте под завалом. Утром, пока Эви Доу (так записала Лила Норкросс, потому что арестованная женщина не назвала фамилию) посещала трейлер Трумэна Мейвейзера, большинство из четырнадцати тысяч женщин в округе Дулинг проснулись, как обычно, и начали свой день. Многие из них видели телевизионные репортажи о распространяющейся заразе, которая сначала называлась Австралийской сонной болезнью, затем Женским сонным гриппом, и, в конце концов, гриппом Авроры, названным в честь принцессы Уолта Диснея, о которой говорится в сказке Спящая Красавица. Мало кто из женщин Трехокружья, которые видели эти сообщения, были ими напуганы; в конце концов, Австралия, Гавайи и Лос-Анджелес были далеко, и хотя репортаж Микаэлы Морган из дома престарелых в Джорджтауне вызывал умеренную тревогу, и Вашингтон, округ Колумбия, находился в географической близости — меньше суток езды — Вашингтон все-таки был большим городом, и большинство людей в округе, возводили его в совершенно другую категорию. Кроме того, не многие люди в этом районе смотрели Америка Ньюс, предпочитая Добрый день Уиллинг или Эллен Дедженерес.[69] Первое знамение, что что-то может быть не так даже здесь, в Божьей стране, пришло вскоре после восьми часов утра. Оно прибыло к дверям больницы Святой Терезы в лице Иветт Куинн, которая косо припарковала свой древний Джип Чероки на обочине и ворвалась в приемный покой с девочками-близняшками, лежащими у неё на руках. Их крошечные, завернутые в коконы лица, упирались в груди Иветт. Она кричала, как сирена пожарной машины, заставляя забегать врачей и медсестер. — Кто-нибудь помогите моим детям! Они не просыпаются! Они вообще не просыпаются! Вскоре после этого прибыла Тиффани Джонс, гораздо старше, но точно с таким же коконом, и к трем часам дня, больница была полна. А они все прибывали и прибывали: отцы и матери привозили дочерей, девочки привозили маленьких сестер, дяди привозили племянниц, мужья привозили жен. В тот день по телевизору зала ожидания не смотрели игровые шоу, никакого Судьи Джуди или Доктора Фила. Только новости, и все они были о загадочной сонной болезни, которая затронула только тех, кто имел ХХ хромосому. Точная минута, полминута или секунда, когда заснувшая женщина рода Хомо сапиенс[70] перестала просыпаться и начала формировать свои наросты, так и не была окончательно определена. Основываясь на совокупных данных, ученые в конечном итоге смогли сузить окно до точки между 7:37 и 7:57 по Североамериканскому восточному времени.[71] — Мы можем только ждать, когда они проснутся, — сказал Джордж Алдерсон на Америка Ньюс. — И пока, никто из них не проснулся. Вот Микаэла Морган с более подробными новостями. 2 К тому времени, как Лила Норкросс прибыла к квадратному кирпичному зданию, в котором располагался департамент шерифа округа Дулинг, с одной стороны, и муниципалитет, с другой, все действующие лица были на месте. Помощник шерифа Рид Бэрроуз ждал на обочине, готовый принять арестованную Лилой женщину.