Ходжес вдруг вспоминает название старого детективного романа, «Последнее дело Трента»[25], и улыбается. Она замечает его улыбку, принимает ее за знак согласия и тоже улыбается, с облегчением. – Четыре дня, – говорит он. – Три. Не больше. Потому что каждый день, на который ты оттягиваешь начало лечения, уменьшает твои шансы. А они и так невелики. Только не начинай торговаться, Билл. Ты в этом мастер. – Хорошо, – кивает он. – Три дня. Если Джером поможет. – Он поможет, – заверяет Холли. – И давай постараемся управиться за два. 17 Полицейский участок на Страйк-авеню напоминает средневековый замок в стране, где короля свергли и правит анархия. На окнах – крепкие решетки. Стоянка патрульных автомобилей защищена проволочным забором и ограждением из бетонных блоков. Камеры контролируют все подходы, и тем не менее серые стены расписаны граффити, а один из фонарей над главным входом разбит. Ходжес и Холли выкладывают содержимое карманов в пластиковые лотки – туда же отправляется сумка Холли – и проходят рамку металлоискателя. Металлический браслет часов Ходжеса вызывает укоризненное пиканье. Холли садится на скамью в вестибюле (он тоже под наблюдением камер) и включает айпад. Ходжес идет к столу дежурного, объясняет цель прихода, и через несколько секунд к нему приближается худощавый седой детектив, отдаленно напоминающий Лестера Фримана из «Прослушки» – единственного полицейского сериала, который при просмотре не вызывал у Ходжеса рвотного рефлекса. – Джек Хиггинс, – говорит детектив, протягивая руку. – Как писатель, только не белый. Ходжес пожимает руку и представляет Холли, которая кивает и бормочет «привет», прежде чем вновь уткнуться в айпад. – Думаю, я вас помню, – говорит Ходжес. – Участок на Мальборо-стрит? Когда вы еще носили форму? – Давние времена, тогда я был молодой да ранний. Я тоже вас помню. Вы поймали парня, который убил двух женщин в Маккаррон-Парке. – Тогда сработала команда, детектив Хиггинс. – Просто Джек. Касси Шин позвонила. Ваш парень в комнате для допросов. Его зовут Дирис Невилл. Мы все равно собирались его отпустить. Несколько человек, которые видели случившееся, подтвердили его версию. Он заигрывал с девушкой, та обиделась и выбежала на мостовую. Невилл заметил приближающийся автомобиль, бросился за ней, попытался оттащить, и ему это почти удалось. Кроме того, практически все его знают. Он звезда баскетбольной команды Тодхантера, вероятно, получит спортивную стипендию в престижном колледже. Отлично учится. – А что мистер Отличник делал на улице в разгар учебного дня? – Их всех отправили по домам. В школе вновь сломалась отопительная система. Третий раз за эту зиму, а еще только январь. Мэр говорит, в Лоутауне все круто, много рабочих мест, всеобщее процветание, счастливые люди. Мы увидим его, когда начнется избирательная кампания. В бронированном внедорожнике. – Невилл не пострадал? – Цел и невредим, если не считать поцарапанных ладоней. Согласно показаниям женщины, которая находилась на другой стороне улицы, ближе остальных, он буквально вытащил девушку из-под колес автомобиля, а потом, цитирую: «Прикрыл ее, как ба-а-льшущая птица». – Он понимает, что может уйти? – Да, и согласился остаться. Хочет узнать, как там девушка. Пойдемте. Вы с ним поговорите, а потом мы его отпустим. Если, конечно, у вас не найдется причины его задержать. Ходжес улыбается: – Я приехал из-за мисс Робинсон. Пара вопросов, и больше мы не будем путаться у вас под ногами. 18 Комната для допросов – маленькая, душная и жаркая. Батареи шпарят. Тем не менее, похоже, это лучшая комната, потому что здесь стоит небольшой диван и нет стола с торчащим, словно железный кулак, кольцом, за которое цепляют наручники. Обивка дивана в нескольких местах «починена» липкой лентой, напоминающей Ходжесу о мужчине с заплатой из малярного скотча на куртке, которого Нэнси Олдерсон видела на Хиллтоп-Корт. Дирис Невилл сидит на диване. В чиносах и белой рубашке он выглядит аккуратным и подтянутым. Бородка клинышком и золотая цепочка на шее – единственное, что выбивается из стиля. Школьная куртка сложена и лежит на подлокотнике дивана. Невилл встает, когда входят Ходжес и Хиггинс, протягивает руку с длинными пальцами. Кисть просто создана для игры в баскетбол. На ладони – несколько полосок оранжевого антисептика. Ходжес осторожно пожимает руку, помня о царапинах, представляется. – Вы здесь в полной безопасности, мистер Невилл. Собственно, Барбара Робинсон послала меня с тем, чтобы я поблагодарил вас и убедился, что у вас все в порядке. Она и ее семья – мои давнишние друзья. – А с ней все в порядке? – Сломана нога, – отвечает Ходжес, пододвигая стул. Его рука непроизвольно тянется к боку и прижимается к нему. – Могло быть гораздо хуже. Готов спорить, что в следующем году она вернется на футбольное поле. Садитесь, садитесь. Когда Невилл садится, его колени поднимаются под самую челюсть. – Отчасти это моя вина. Не следовало мне дурачиться с ней. Но она такая красивая. И все-таки… не слепой же я. – Он замолкает, поправляется: – Я же не слепой. Чем она закинулась? Вы знаете? Ходжес хмурится. У него и в мыслях не было, что Барбара могла находиться под действием наркотиков, а ведь напрасно. Она – подросток, а этот возраст – эра экспериментов. Но он обедает у Робинсонов три или четыре раза в месяц, и ничто в ее поведении не указывало на наркотики. Может, он просто не обращал внимания? Слишком старый, чтобы такое замечать? – А почему вы думаете, что она чем-то закинулась? – Хотя бы потому, что она оказалась там. Она была в форме Чэпл-Ридж. Я знаю, ведь мы играем с ними два раза в год. Всегда побеждаем. И она была словно в трансе. Стояла рядом с «Мамиными звездами», там гадают по картам и по руке, и выглядела так, будто вот-вот прыгнет под машину. – Он пожимает плечами. – Поэтому я к ней подошел, начал отчитывать за то, что она собралась переходить улицу в неположенном месте. Она разозлилась, чуть не набросилась на меня с кулаками. Я подумал, она такая милашка, поэтому… – Он смотрит на Хиггинса, вновь переводит взгляд на Ходжеса. – Я вел себя плохо – и честно в этом признаюсь, понимаете? – Конечно, – кивает Ходжес. – Так вот, я выхватил у нее игровую приставку. Ради смеха, понимаете. Поднял над головой. Не собирался отнимать, просто дурачился. Так она меня пнула – для девушки пнула крепко – и вырвала приставку из моей руки. В тот момент она точно не выглядела закинувшейся. – А как она выглядела, Дирис? – Ходжес по привычке переходит на имя. – Чертовски злой, знаете ли! Но при этом испуганной. Словно внезапно поняла, где находится. На улице, куда такие девушки, как она, в форме частной школы, не ходят, особенно в одиночку. МЛК-авеню? Да никогда в жизни! – Он наклоняется вперед, руки зажаты между колен, лицо серьезное. – Она не знала, что я просто дурачусь, понимаете? Ее словно охватила паника, сечете? – Да, – отвечает Ходжес, и хотя его голос звучит уверенно (он, во всяком случае, на это надеется), сейчас он на автопилоте, потрясенный словами Невилла: Я выхватил у нее игровую приставку. Ему не хочется верить, что это как-то связано с Эллертон и Стоувер, но логика твердит: еще как связано, одно к одному. – Тебя это, наверное, огорчило. Философским жестом – а что тут поделаешь? – Невилл вскидывает к потолку поцарапанные ладони. – Такое здесь место, друг. Это же Лоутаун. Она спустилась с облаков на землю, поняла, где находится, вот и все. Я постараюсь выбраться отсюда как можно быстрее. Пока есть такая возможность. Буду играть в баскетбол в колледже, постараюсь учиться как можно лучше, чтобы получить хорошую работу, если окажусь недостаточно хорош… если не удастся пробиться в профессионалы. А потом вытащу отсюда мою семью. Маму и двух братьев. Моя мама – та причина, по которой я постараюсь пойти как можно дальше. Она никогда не позволит никому из нас играться в грязи. – Он понимает, что сказал, и смеется. – Если матушка услышит, что я говорю «играться», мне крышка. Просто не верится, что на свете есть такие хорошие парни, думает Ходжес. И тем не менее это правда. Ходжес гонит от себя мысли о том, что произошло бы с младшей сестрой Джерома, если бы Дирис Невилл остался сегодня в школе. – Плохо, что ты пристал к девушке, – говорит Хиггинс, – но должен сказать, потом ты все сделал правильно. Надеюсь, теперь ты дважды подумаешь, прежде чем к кому-то приставать? – Да, сэр, будьте уверены. Хиггинс поднимает руку с растопыренными пальцами. Вместо того чтобы ударить по его ладони, Невилл легонько к ней прикасается, с саркастической улыбкой. Он хороший парень, но это все-таки Лоутаун, а Хиггинс – коп. Хиггинс встает. – Можем идти, детектив Ходжес? Ходжес с благодарностью кивает – приятно слышать прежнее звание, – но он еще не закончил. – Сейчас. Что это была за игровая приставка, Дирис? – Раритет. – Без запинки. – Как «Геймбой», у моего маленького брата есть такая, мама купила на дворовой распродаже или как там они называются, но у девушки была другая. В ярко-желтом корпусе, я помню. Не тот цвет, который может понравиться такой девушке. Тем, кого я знаю, он точно не нравится. – Ты, случайно, не видел, что было на экране? – Глянул мельком. Там плавали рыбы. – Спасибо, Дирис. Ты сказал, что она чем-то закинулась. Если взять шкалу от одного до десяти, как бы ты оценил ее состояние? – Я бы сказал, на пять баллов. Когда подошел, точно было десять. Она выглядела так, будто собиралась выйти на мостовую прямо под колеса здоровенного пикапа, размером гораздо больше, чем фургон, под который она едва не угодила. Думаю, это не кокаин и не мет, а что-то более легкое, экстази или трава. – А когда ты начал с ней дурачиться? Когда отнял игровую приставку? Дирис Невилл закатывает глаза. – Да, она тут же пришла в себя. – Хорошо, – говорит Ходжес. – Все ясно. Спасибо тебе. Хиггинс тоже благодарит Невилла, потом вместе с Ходжесом направляется к двери. – Детектив Ходжес! – Невилл уже на ногах, и Ходжесу приходится запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него. – Если я запишу номер моего телефона, вы сможете передать его ей? Ходжес обдумывает его слова, достает ручку из нагрудного кармана и протягивает высокому юноше, который скорее всего спас Барбару Робинсон от неминуемой смерти. 19 Холли везет их обратно на Лоуэр-Мальборо-стрит. По пути Ходжес рассказывает ей о разговоре с Дирисом Невиллом. – Если бы все это было в кино, они бы влюбились, – задумчиво говорит Холли, когда он замолкает. – Жизнь – не кино, Хол… Холли. – Ходжес едва успевает остановиться, не сказать «Холлиберри». Неподходящий день для фривольности. – Я знаю, – кивает Холли. – Поэтому и смотрю кино. – Полагаю, ты не знаешь, выпускались ли «Заппиты» в желтом корпусе? Но, как часто бывает, все факты у Холли наготове.