Ходжесу есть чем ответить, но до больницы всего две остановки. Опять же он обнаруживает, что хочет отгородиться от Пита и Иззи и расследовать это дело по-своему. Пит движется медленно, а Иззи так вообще едва волочит ноги. Ходжес хочет бежать, с раком поджелудочной железы или без. – Я тебя услышал. Еще раз спасибо. – Дело закрыто? – Окончательно и бесповоротно. Его взгляд смещается вверх и влево. 6 В девятнадцати кварталах от того места, где Ходжес убирает айфон в карман пальто, – совсем другой мир. Не самый лучший. Сейчас там сестра Джерома Робинсона, и она в беде. Симпатичная и серьезная, в форме школы Чэпл-Ридж (серое шерстяное пальто, серая юбка, белые гольфы, красный шарф на шее), Барбара шагает по Мартин-Лютер-Кинг-авеню, руки в перчатках крепко держат желтый «Заппит коммандер». На экране плавают рыбы из «Рыбалки», хотя они практически невидимы в холодном ярком свете зимнего полудня. МЛК-авеню – одна из двух главных магистралей района, известного как Лоутаун, и хотя здешние жители в большинстве своем черные, а Барбара сама черная (точнее, кофе с молоком), она здесь никогда не бывала, и от этого чувствует себя глупой и никчемной. Это ее народ, их предки могли загружать баржи и таскать тюки хлопка на одной плантации, почему нет, и при этом она не заглядывала сюда ни единого раза. Ее предупреждали: держись подальше. Не только родители, но и брат. «В Лоутауне выпивают пиво, а потом съедают бутылку, в которой оно было, – однажды сказал ей Джером. – Такой девочке, как ты, делать там нечего». «Такой девочке, как я, – думает она. – Милой девочке из верхнего сегмента среднего класса, которая ходит в престижную частную школу, у которой добропорядочные белые подруги, и ворох красивой, модной одежды, и деньги на карманные расходы. У меня даже есть банковская карточка! Я могу в любой момент снять в банкомате шестьдесят долларов! Восхитительно!» Идет она как во сне, и это действительно похоже на сон, потому что все вокруг такое странное, хотя в каких-то двух милях ее дом, уютный коттедж в кейп-кодском стиле с пристроенным к нему гаражом на два автомобиля, ипотечный кредит за который полностью выплачен. Она проходит пункты обналичивания талонов и чеков, ломбарды, забитые гитарами, радиоприемниками и сверкающими опасными бритвами с перламутровыми рукоятками, бары, от которых разит пивом, хотя двери закрыты по случаю январского холода, ресторанчики, торгующие навынос, пахнущие жиром. Одни продают пиццу, другие китайскую еду. В окошке еще одного – табличка с надписью: «КУКУРУЗНЫЕ ОЛАДЬИ И ЛИСТОВАЯ КАПУСТА, КАК ГОТОВИЛА ТВОЯ МАМА». «Только не моя мама, – думает Барбара. – Я даже не знаю, что такое листовая капуста. Шпинат? Обычная капуста?» На углах – похоже, на каждом углу – мальчишки в длинных шортах и мешковатых джинсах. Одни стоят у ржавых бочек с огнем, пытаясь согреться, другие играют в сокс, третьи просто приплясывают в большущих кроссовках и расстегнутых, несмотря на холод, куртках. Они кричат «йоу» своим знакомым и призывно машут руками подъезжающим автомобилям. Если кто-нибудь останавливается, протягивают в открытое окно целлофановые пакетики. Барбара проходит по МЛК-авеню квартал за кварталом, и каждый угол – как автокафе, только предлагают там наркотики, а не гамбургеры или тако. Она проходит мимо дрожащих женщин в коротких облегающих шортах, куртках из искусственного меха и блестящих сапогах; на головах – парики самых разных цветов. Она проходит мимо пустых зданий с заколоченными окнами. Она проходит мимо «разутого» автомобиля, стоящего на ступицах и расписанного уличными афоризмами. Она проходит мимо женщины с грязной повязкой на глазу. Другая женщина тащит за руку вопящего малыша. Она проходит мимо сидящего на одеяле мужчины. Тот отхлебывает вино из горла, показывает ей серый язык. Тут бедность, тут отчаяние, и они всегда соседствовали с ней, но она никогда ничего не пыталась сделать. Никогда не пыталась сделать? Никогда даже не думала об этом. Что она делала, так это домашнее задание. Что она делала, так это по вечерам болтала по телефону и переписывалась с подругами. Что она делала, так это обновляла свой статус в «Фейсбуке» и волновалась о цвете лица. Она – типичный подросток-паразит, обедает в дорогих ресторанах с матерью и отцом, в то время как ее братья и сестры, вот они, менее чем в двух милях от ее дома в пригороде, пьют и наркоманят, чтобы хоть как-то скрасить свою ужасную жизнь. Ей стыдно за свои волосы, падающие на плечи. Ей стыдно за чистые белые гольфы. Ей стыдно за цвет кожи, потому что он такой же, как у них. – Эй, черноватая! – Крик с другой стороны улицы. – Ты что здесь делаешь? Нечего тебе здесь ловить! Черноватая. Почти как в названии телесериала[24], который они смотрят дома и смеются, но ведь он и про нее. Не черная, а черноватая. Живущая как белая, в районе для белых. Она может себе такое позволить, потому что ее родители много зарабатывают и владеют домом, расположенным в квартале, где люди настолько лишены предрассудков, что их коробит, если один из детей называет другого тупицей. Она может жить этой чудесной белой жизнью, потому что ни для кого не представляет угрозы, не раскачивает лодку. Просто идет своим путем, судачит с подругами о мальчишках и музыке, о мальчишках и одежде, о мальчишках и телевизионных программах, которые им всем нравятся, и о том, какую девчонку с каким мальчишкой они видели у входа в торговый центр «Берч-Хилл». Она черноватая, и слово это – синоним бесполезности, и она не заслуживает того, чтобы жить. «Может, так тебе и следует поступить. Пусть это станет твоим заявлением». Идею подает голос, и звучит она как откровение. Эмили Дикинсон говорила, что ее поэзия – письмо миру, который никогда ей не писал. Они проходили это в школе, но Барбара никогда не писала настоящих писем. Глупые эссе, и разборы книг, и электронные письма, но ничего такого, что имело бы значение. «Может, пора написать». Не ее голос, но голос друга. Она останавливается перед лавочкой, где гадают по руке и картам Таро. В грязной витрине словно видит отражение человека, который стоит рядом с ней: белый, с улыбающимся мальчишеским лицом, падающими на лоб светлыми волосами. Оглядывается, но никого нет. Это все ее воображение. Она смотрит на экран игровой приставки. В тени навеса над витриной лавки предсказаний плавающие рыбы снова видны ярко и четко. Они плавают туда-сюда, но время от времени исчезают в яркой синей вспышке. Барбара смотрит в ту сторону, откуда пришла, и видит сверкающий черный пикап, который приближается к ней, едет быстро, меняя полосы движения. У него огромные шины, такие автомобили мальчишки в школе называют «Бигфут» или «Большой гангста». «Если собираешься сделать это, сейчас – самое время». Словно кто-то стоит рядом с ней. Тот, кто понимает. И голос прав. Барбара никогда раньше не задумывалась о самоубийстве, но в этот момент мысль представляется ей совершенно здравой. «Тебе даже не надо оставлять записку, – говорит ее друг. Она вновь видит его отражение в окне. Призрачное. – Сам факт прихода сюда станет твоим письмом миру». И это правда. «Теперь ты знаешь слишком много, чтобы жить, – сообщает ее друг, когда она вновь опускает взгляд на плавающих рыб. – Ты знаешь слишком много, и только плохое. – Тут же добавляет: – Но это не значит, что ты ужасная». «Нет, не ужасная, – думает она, – но бесполезная». Черноватая. Пикап приближается. «Большой гангста». И когда сестра Джерома Робинсона шагает к краю тротуара, на ее лице – счастливая улыбка. 7 Под белым халатом доктор Феликс Бэбино – сейчас он спешит по коридору Ведра, и полы халата развеваются позади – носит костюм за тысячу долларов, но доктору определенно надо побриться, да и седые волосы, обычно элегантно уложенные, в беспорядке. Он не обращает внимания на медсестер, которые собрались у сестринского поста и о чем-то тихо, но возбужденно переговариваются. Медсестра Уилмер направляется к нему: – Доктор Бэбино, вы слышали… Он даже не смотрит на нее, и Норме приходится быстро отступить в сторону: иначе он сбил бы ее с ног. Она изумленно глядит ему вслед. Бэбино достает красную табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ», которую всегда держит в кармане халата, и вешает на дверную ручку палаты 217. Брейди Хартсфилд не поднимает головы. Его внимание сосредоточено на игровой приставке, которая лежит у него на коленях. На экране рыбы плавают из стороны в сторону. Музыки нет: звук он выключил. Зачастую, входя в палату, доктор Феликс Бэбино исчезает, и его место занимает доктор Зет. Не сегодня. Доктор Зет – лишь двойник Брейди, его проекция, а сейчас Брейди слишком занят, чтобы проецировать. Его воспоминания о попытке взорвать аудиторию Минго во время концерта группы «Здесь и сейчас» по-прежнему смутные, но одно после пробуждения он вспомнил ясно и четко: лицо последнего человека, которого видел перед тем, как свет для него погас. Лицо Барбары Робинсон, сестры ниггера-газонокосильщика, который на побегушках у Ходжеса. Она сидела как раз напротив Брейди. А теперь она здесь, среди рыб, которые плавают на двух экранах. Брейди разобрался со Скапелли, садистской шлюхой, что выкручивала ему сосок. Теперь позаботится об этой суке Робинсон. Ее смерть причинит боль большому братцу, но это не важно. Она кинжалом вонзится в сердце старого детектива. И вот это как раз очень важно. И так сладостно. Брейди успокаивает ее, говорит, что она совсем не ужасная. Это помогает сдвинуть ее с места. Что-то движется по МЛК-авеню, он не уверен, что именно, потому что глубинная часть ее разума все еще сопротивляется ему, но что-то большое. Достаточно большое, чтобы все получилось как надо. – Брейди, послушай меня. Звонил Зет-бой. – Фамилия Зет-боя – Брукс, но Брейди отказывается так его называть. – Он вел наблюдение согласно твоим инструкциям. Этот коп… бывший коп или кто он теперь… – Заткнись. – Не поднимая головы, с волосами, падающими на лоб. В ярком солнечном свете Брейди выглядит двадцатилетним, хотя ему тридцать. Бэбино, привыкший к тому, чтобы его слушали, и еще не полностью освоившийся с новым статусом подчиненного, команду игнорирует. – Вчера Ходжес побывал на Хиллтоп-Корт, сначала в доме Эллертон, потом что-то вынюхивал в доме на другой стороне улицы, откуда… – Я сказал, заткнись! – Брукс видел, как он садился в автобус номер пять, а это означает, что он, возможно, едет сюда. И если он едет сюда, он знает! Брейди на мгновение переводит взгляд на Бэбино, его глаза сверкают, потом возвращаются к экрану. Если он собьется, позволит этому образованному идиоту отвлечь его… Но он не позволит. Он хочет причинить боль Ходжесу, хочет причинить боль ниггеру-газонокосильщику, за ними должок, и это отличный способ рассчитаться. И здесь не просто вопрос мести. Она – первый подопытный кролик из тех, кто был на концерте, и не похожа на остальных, которые так легко поддавались контролю. Но он контролирует ее, ему нужно еще десять секунд, и теперь он видит, что́ приближается к ней. Это пикап. Большой черный пикап. Эй, сладенькая, думает Брейди Хартсфилд. Машина подана. 8 Барбара стоит на краю тротуара, наблюдает за приближающимся пикапом, просчитывает момент, но когда уже сгибает колени, руки хватают ее сзади. – Эй, девушка, что мы тут делаем? Она вырывается, но руки крепко держат ее за плечи, и пикап проносится мимо под грохочущий голос Гостфейса Киллы. Барбара вырывается, оборачивается и видит худощавого парня ее возраста, в форменной куртке средней школы Тодхантера. Парень высокий, шесть с половиной футов, и ей приходится смотреть на него снизу вверх. У него коротко стриженные вьющиеся каштановые волосы и бородка клинышком. На шее тонкая золотая цепочка. Он улыбается. Глаза зеленые и невероятно веселые. – Ты – красотка, это правда, не только комплимент, но не отсюда, верно? Одета не как местные, и, кстати, разве мама не говорила тебе, что это не самое удачное место для прогулки? – Отстань от меня! – Она не испугана. Она в ярости. Он смеется. – Так ты крутая! Мне нравятся крутые девчонки. Как насчет пиццы и колы? – Мне ничего от тебя не нужно! Друг покинул ее, вероятно, с отвращением. «Это не моя вина, – думает она. – Виноват этот парень. Этот лох». Лох! Черноватое слово, если такие есть. Она чувствует, как кровь приливает к лицу, и бросает взгляд на рыб, плавающих по экрану «Заппита». Они ее успокоят, всегда успокаивали. Подумать только, она едва не выбросила эту игровую приставку, как только получила ее от того мужчины. Могла выбросить до того, как нашла рыб. Рыбы так увлекали ее, а иногда они приводили друга. Но едва взгляд Барбары останавливается на рыбах, приставка исчезает. Была – и нету! Лох держит ее длинными пальцами и как зачарованный всматривается в экран. – Ух ты! Раритет! – Она моя! – визжит Барбара. – Отдай! На другой стороне улицы какая-то женщина смеется и кричит хриплым от виски голосом: – Задай ему перца, сестричка! Скрути его в бараний рог! Барбара пытается схватить «Заппит». Высокий парень поднимает гаджет над головой, улыбается.