— ОБЕСПЕЧЕНО УМЕНЬШЕНИЕ НАГРУЗКИ В СЕКЦИИ «АЛЬФА», — сообщил голос Блейна, а потом вдруг переменился, стал голосом Джона Уэйна, который Сюзанна так хорошо помнила. — СПАСИБО ЗА ПОМОЩЬ, МАЛЕНЬКАЯ КОВГЕРЛ. Она опять сжала губы, чтобы не вскрикнуть вновь, на этот раз не от боли, а от ужаса. Можно, конечно, напоминать себе, что Блейн Моно мертв и голос его — грязная — РОДЫ… НАЧАЛИСЬ, — из усиленного динамиками голоса исчезли интонации Джона Уэйна. — РОДЫ… НАЧАЛИСЬ, — и тут голос запел, имитируя Боба Дилана, отчего Сюзанна уж скрипнула зубами. — С ДНЕМ РОЖДЕНЬЯ… КРОШКА!.. С ДНЕМ… РОЖДЕНЬЯ! С ДНЕМ РОЖДЕНЬЯ… ДОРОГОЙ МОРДРЕД… С ДНЕМ… РОЖДЕНЬЯ! Сюзанна визуализировала огнетушитель, висящий на стене у нее за спиной, когда повернулась, он, само собой, там и висел (правда, без надписи «ТОЛЬКО ТЫ И „СОМБРА“ МОГУТ ПОМОЧЬ ПРЕДОТВРАТИТЬ ПОЖАР» и рисунка, изображающего Шардика, хранителя Луча, в шляпе медвежонка Смоуки[107]: опять подшутило подсознание). Когда она спешила к стене, по неровному, в трещинах полу, обходя упавшие потолочные панели, новый приступ боли пронзил тело, опалив огнем живот и бедра, вызвав желание согнуться пополам и обхватить руками огромный камень в ее чреве. «Долго это не продлится, — подумала она голосом, который частично принадлежал Сюзанне, а частично — Детте. — Нет, мэм. Этот малой несется, как экспресс». Но тут боль чуть отпустила. Сюзанна сдернула со стены огнетушитель, направила черный рожок на горящий пульт управления, нажала пусковую кнопку. Из огнетушителя вырвалась струя пены, накрывая пламя. Послышалось шипение, в нос ударил неприятный запах, напоминающий запах горящих волос. — ПОЖАР… ПОТУШЕН, — объявил голос «Догана». — ПОЖАР… ПОТУШЕН, — и вновь изменился, стал голосом английского лорда. — ДОЛЖЕН ПРИЗНАТЬ, ОТЛИЧНАЯ РАБОТА, СЮЗАННА, СРАБОТАНО ПРЕВОСХОДНО! Сюзанна вновь метнулась через напоминающий минное поле пол «Догана», схватила микрофон, включила. Над головой, на одном из двух работающих телевизионных экранов, Миа шла к цели, пересекала Шестидесятую улицу. И тут Сюзанна увидела зеленый навес с поджаренным поросенком, и сердце ее упало. Не Шестидесятую, а Шестьдесят первую. Укравшая ее тело стерва практически добралась до цели. — Эдди! — закричала она в микрофон. — Эдди или Роланд! — какого черта, надо обращаться ко всем, вдруг кто-нибудь да услышит. — Джейк! Отец Каллагэн! Мы уже в «Дикси-Пиг» и собираемся родить этого чертова ребенка! Постарайтесь найти нас, если сможете, но будьте осторожны! Она вновь посмотрела на экран. Миа уже перешла улицу, стояла на той стороне, где находился ресторан, смотрела на зеленый навес. В нерешительности. Могла она прочитать «ДИКСИ-ПИГ»? Скорее всего, нет, но уж смысл картинки наверняка поняла. Улыбающийся, поджаренный поросенок. И долго стоять на пороге она не могла, роды-то начались. — Эдди, я должна идти. Я люблю тебя, сладенький! Что бы ни случилось, помни об этом! Никогда не забывай! Я тебя люблю! Это… — ее взгляд упал на шкалу с тремя секторами. Стрелка уже вышла из красного. Сюзанна подумала, что в желтом секторе она останется до завершения родов, а потом сместится в зеленый. Если, конечно, все пройдет гладко. Тут до нее дошло, что она все еще сжимает в руках микрофон. — Это Сюзанна-Миа, связь отключаю. Да пребудет с вами Бог, мальчики. Бог и ка. Она поставила микрофон на пульт и закрыла глаза. 12 Сюзанна мгновенно почувствовала происшедшие в Миа изменения. Хотя она по-прежнему стремилась в «Дикси-Пиг» и схватки значительно усилились, в мыслях у нее было другое. Она думала об Одетте Холмс и о том, что Майкл Швернер называл «Миссисипским летним проектом» (а работяги Оксфорда называли его еврейчиком). Эмоциональная атмосфера, в которую вернулась Сюзанна, напоминала затишье перед яростной сентябрьской грозой. «Сюзанна! Сюзанна, дочь Дэна!» «Да, Миа». «Я согласилась стать смертной». «Ты так говорила». И Миа определенно выглядела в Федике смертной. Смертной и глубоко беременной. «Однако, я упустила многое из того, что и является привлекательным в короткой жизни. Не так ли? — горе, переполнявшее голос, рвало душу; удивление раздирало ее еще сильнее. — И у тебя нет времени рассказать мне об этом. Во всяком случае, сейчас». «Поедем куда-нибудь еще, — предложила Сюзанна, без особой надежды. — Остановим такси, поедем в больницу. Родим его вместе, Миа. Может, даже сможем вместе рас…» «Если я поеду куда-то еще, он умрет, и мы вместе с ним, — говорила она со стопроцентной уверенностью. — А я должна его родить. Меня лишили всего, кроме моего малого, и я его рожу. Но… Сюзанна… прежде чем мы войдем… ты говорила о своей матери…» «Я солгала. В Оксфорде была я. Ложь проще попытки объяснить путешествия во времени и существование параллельных миров». «Покажи мне правду. Покажи мне свою мать. Покажи, прошу тебя!» Времени просчитать все последствия этой просьбы у Сюзанны не было. Она могла или согласиться, или резко отказать. Сюзанна выбрала первый вариант. «Смотри», — коротко ответила она. 13 В стране Память время всегда настоящее. Там есть Ненайденная дверь (о, потерянная) и когда Сюзанна нашла ее и открыла, Миа увидела женщину с черными, зачесанными назад волосами и удивительными серыми глазами. Блузку женщины у шеи украшает камея. Она сидит за кухонным столом, эта женщина, и ее навечно освещают падающие в окно солнечные лучи. В этом воспоминании часы всегда показывают девять минут третьего октябрьского дня 1946 года. Большая война закончилась, по радио поет Ирен Дей, на кухне стоит запах имбирной коврижки. — Одетта, подойди и посиди со мной, — говорит женщина, ее мать. — Съешь что-нибудь сладенькое. Ты хорошо выглядишь, девочка. И она улыбается. О, ушедший, унесенный ветром скорби призрак возвращается вновь! 14 Прозаично, однако, скажете вы, можете так сказать. Юная девушка возвращается домой из школы, с портфелем учебников в одной руке, с мешком с физкультурной формой в другой. На ней белая блузка, плиссированная юбка из шотландки, гольфы с бантами по бокам, оранжево черные, в цветах школы. Ее мать, сидящая за столом, поднимает голову, смотрит на нее, предлагает кусок только что испеченной имбирной коврижки. И этот лишь единственный момент из миллиона ему подобных, единственное мельчайшее событие, из которых соткана жизнь. Но от этого видения у Миа перехватывает дыхание (ты хорошо выглядишь, девочка). И в конце ты можешь стать женщиной, сидящей у стола под падающими в окно солнечными лучами. Ты можешь стать той, кто смотрит на ребенка, храбро выплывающего из гавани детства. Ты можешь стать ветром, надувающим паруса своего ребенка. Ты. «Одетта, подойди и посиди со мной». Дыхание Миа начало со свистом выходить из груди. «Съешь что-нибудь сладенькое». Ее глаза затуманились, улыбающийся поросенок на навесе сначала раздвоился, потом учетверился. «Ты хорошо выглядишь, девочка». Какой-то отрезок времени лучше, чем никакого. Даже пять лет, а может, и три, лучше, чем отсутствие времени. Она не умела читать, не была ни в больше-чем-доме, ни в никаком доме, но с таким математическим расчетом могла справиться без проблем: три — лучше, чем ничего. Даже один лучше, чем ничего. Ох… Ох, но… Миа думала о мальчике с голубыми глазами, входящим в дверь, которого она находила, а не теряла. Она думала о том, как скажет ему: «Ты хорошо выглядишь, сынок!» Миа расплакалась. «Что я наделала?» — ужасный вопрос. "А что я могла сделать вместо того, что сделала? — еще ужаснее. О, Дискордия! 15 Сюзанна получила единственный шанс что-либо предпринять, пока Миа стояла у ступенек, ведущих к ее судьбе. Она сунула руку в карман джинсов, нащупала черепашку, skolpadda. Ее коричневые пальцы, отделенные от белого бедра Миа только тонким слоем материи, сомкнулись на черепашке. Сюзанна вытащила ее и бросила в ливневую канаву. Из ее руки на колени ка. А потом Сюзанну вознесли на три ступеньки к двойным дверям «Дикси-Пиг». 16 Внутри царил сумрак, и поначалу Миа не видела ничего, кроме мутных красно-оранжевых огней. Электрических факелов, вроде тех, что еще освещали некоторые залы замка Дискордия. С запахом, однако, все было ясно и, несмотря на новую схватку, желудок встретил запах жареной свинины голодным урчанием, требуя, чтобы его накормили. Да и малой хотел есть. «Это не свинина, Миа», — пыталась вразумить ее Сюзанна, но Миа никак не прореагировала. Как только двери за Миа закрылись, у каждой стоял человек или человекоподобное существо, видимость заметно улучшилась. Она попала в длинный, узкий обеденный зал. Она видела белоснежные скатерти и салфетки. На каждом столике стоял оранжевый подсвечник с зажженной свечой. Огоньки поблескивали, напоминая лисьи глаза. Пол при входе выложили черным мрамором, но от стойки метрдотеля его прикрывал темно-красный ковер. За стойкой стоял сэй лет шестидесяти, с зачесанными назад седыми волосами и узким, довольно-таки хищным лицом. Лицом он мог сойти за интеллигентного человека, но такую одежду, ярко-желтый пиджак спортивного покроя, красная рубашка и черный галстук, мог носить только продавец подержанных автомобилей или азартный игрок, гастролирующий по небольшим городам и потрошащий местных лохов. По центру лба пламенела красная дыра диаметром с дюйм, словно в него стреляли с близкого расстояния. Кровь заливала дыру до краев, но на бледную кожу не выплескивалась. За столиками обеденного зала сидело порядка пятидесяти мужчин и в половину меньше женщин. По большей части в таких же кричащих нарядах, как и седовласый джентльмен. Большие перстни сверкали на мясистых пальцах, бриллиантовые серьги отражали оранжевый свет электрических факелов. Впрочем, некоторые одевались куда скромнее: меньшинство отдавало предпочтение простым белым рубашкам и джинсам. Этих господ отличали бледность кожи и настороженный, внимательный взгляд, радужные оболочки превратились в узкие ободки, все остальное место занимали огромные зрачки. Их тела окружал очень слабый, иногда пропадающий синий ореол. Миа эти бледные, в синем ореоле существа казались куда более человечными, чем «низкие люди», мужчины или женщины. Они были вампирами, для того, чтобы это понять, Миа не требовалось увидеть заостренные клыки, которые обнажались при улыбке, но все равно, в сравнении с подручными Сейра они выглядели более человечными. Возможно, потому, что раньше были людьми. Что же касалось остальных… «Их лица — маски, — отмечала она с нарастающим отвращением. — Под масками Волков скрывались электронные люди, роботы, а что скрывается под этими?» В обеденном зале царила мертвая тишина, но откуда-то, и место это определенно находилось неподалеку, долетали обрывки разговоров, смех, звон стаканов, скрип столовых приборов о тарелки. Что-то полилось, вино или вода, предположила Миа, после чего последовал громкий взрыв хохота. Мужчина и женщина, из «низких людей», он — в смокинге с лацканами из шотландки и красном бархатном галстуке-бабочке, она — в серебристом вечернем платье без бретелек, оба толстые до безобразия, повернулись (с написанным на лицах недовольством) на эти звуки. Их источник, судя по всему, находился за роскошным гобеленом, изображающим рыцарей, ужинающих со своими дамами. Когда толстяки поворачивались, Миа видела, как их щеки словно отслоились, а под ними на мгновение мелькнуло что-то красное и волосатое. «Сюзанна, это была их кожа? — спросила Миа. — Святой Боже, у них такая кожа?» Сюзанна не ответила, даже не сочла нужным сказать: «Я же тебе говорила» или «Разве я тебя не предупреждала?» Для раздражения время ушло (как, впрочем, и для других эмоций), и Сюзанна искренне жалела женщину, которая привела ее сюда. Да, Миа лгала и предавала; да, пыталась сделать все, чтобы Эдди и Роланд погибли. Но разве у нее был выбор? Сюзанна вдруг поняла, не без горечи, что теперь она может дать точное определение ка-мей: человек, которому дана надежда, но не право выбора. «Все равно что дать мотоцикл слепому», — подумала она. Ричард Сейр, стройный, подтянутый, средних лет, симпатичный, полные губы, брови вразлет, начал аплодировать. Засверкали перстни на его пальцах. Желтый блейзер ярким пятном выделялся в сумеречном свете. — Хайл, Миа! — воскликнул он. — Хайл, Миа! — откликнулись остальные. — Хайл, Мать! — Хайл, Мать! — вскричали вампиры и «низкие люди», мужчины и женщины, и тоже начали аплодировать. Вроде бы изо всей силы хлопали в ладоши, но акустика обеденного зала глушила звук и превращала аплодисменты в шелест крыльев летучих мышей. Новая схватка скрутила Миа, да так, что у нее подогнулись колени. Ее потащило вперед, и однако, боль где-то радовала, предвещая скорое избавление от бремени. Сейр шагнул к ней, ухватил за предплечья, поддержал, не дал упасть. Она подумала, что его прикосновения будут холодными, как лед, но нет, руки Сейра пылали, как у больного холерой. В этот момент из теней выступила вперед высокая фигура, существо, отличающееся и от вампиров, и от «низких людей». В джинсах и простой белой рубашке, и Миа видела, что над воротником голова птицы. Покрытая гладкими перышками темной желтизны. С черными глазами. Существо также вежливо захлопало, и от Миа не укрылось, что его руки заканчиваются не пальцами, а когтями. Полдюжины жуков выскочили из-под одного из столов и уставились на нее глазами на ножках. Ужасающе умными глазами. Их мандибулы издавали звуки, похожие на смех. «Хайл, Миа! — услышала она в голове. Вместе со стрекотом. — Хайл, Мать», — а потом они исчезли, растворились в тенях. Миа обернулась к дверям и увидела двух «низких людей», которые их и закрывали. И да, это были маски. Стоя рядом с охранниками, не составляло труда определить, что их черные волосы нарисованы. Миа посмотрела на Сейра, сердце у нее упало. Слишком поздно. Слишком поздно что-либо предпринять, кроме как рожать в этой дурной компании. 17