Некоторое время он сидел у себя в кабинете за письменным столом и смотрел в окно на Тихий океан. На воде играли двое ребят, пытаясь встать на сёрфинговые доски, но проехать по волне у них не получалось. Прибой был очень слабый. Дорогие настольные кварцевые часы с инициалами Л.Е.Д., подаренные представителем компании звукозаписи, показывали время и число: 17.09, 28 мая 1985 года. Прошло, наверно, еще часа три после того, как позвонил Майк. Уже темно. Ричи почувствовал, как по спине пробежал холодок. Надо что-то делать, нельзя так сидеть, дела не ждут. Сначала, разумеется, поставил пластинку. Он не искал ее, а просто взял первую попавшуюся. В шкафу хранилась не одна тысяча пластинок. Рок-н-ролл составлял такую же неотъемлемую часть его жизни, как и голоса. Без музыки Ричи было трудно что-либо делать; чем громче она играла, тем лучше. Пластинка, которую он извлек наугад, оказалась ретроспективной. Марвин Гей из группы «Моутаун», которую Ричи называл «группой мертвецов», запел «До меня дошли слухи». «…и ты не знаешь, как я разузнал…» — Неплохо, — сказал Ричи. Он даже слегка улыбнулся. На самом деле, ничего хорошего в этой музыке не было, она как-то не грела. В ней не было былого моутаунского задора. Ричи стал собираться домой. В какой-то момент в течение следующего часа ему показалось, будто он умер, но перед смертью ему так и не дали сделать последние деловые распоряжения, не говоря уж о том, чтобы позаботиться о собственных похоронах. И все-таки он чувствовал себя в ударе. Он попробовал позвонить знакомой в бюро путешествий, честно говоря, не рассчитывая застать ее на работе. Удивительно, она оказалась на месте. Ричи сказал, что ему нужно, а его знакомая Кэрол Финн попросила уделить ей хотя бы минут пятнадцать. — Одну, Кэрол. Я вам должен одну, — пошутил Ричи. В последние три года они перешли с официальных обращений — мистер Тоузнер и миссис Финн — на дружественные — Ричи и Кэрол, что было забавно хотя бы потому, что они общались только заочно. — Хорошо, верните мне долг, — сказала Кэрол. — Вы можете изобразить Кинки Брифкейса, того бухгалтера-чудака? Без паузы, сразу экспромтом — ведь если промедлишь, начнешь подбирать в уме нужную интонацию, обычно голос не сымитируешь — Ричи произнес: — Алло, говорит Кинки Брифкейс из бухгалтерии отдела сексконсультации. Тут на днях приходил один тип, интересовался, что самое неприятное. — Ричи слегка понизил голос, ускорил ритм, подпустил развязности. Это был явно голос американца, но в то же время он вызывал образ недавно поселившегося в Штатах богатого англичанина, по-своему очаровательного и в то же время несколько обалдевшего от американской жизни. Ричи не имел ни малейшего представления, кто такой Кинки Брифкейс, но был уверен, что тот всегда носил белые костюмы, читал «Эсквайр», пил из высоких бокалов и пахнул шампунем с кокосовым запахом. — Я ему объяснил: «Самое неприятное — это когда вы пытаетесь втолковать вашей маме, как вы его подцепили от гаитянки. Ну, всего хорошего, до встречи. Это был Кинки Брифкейс, бухгалтер отдела сексконсультации». Если у вас проблемы, милости прошу. Кэрол Финн чуть не визжала от смеха. — Потрясающе! Великолепно! Мой знакомый не верит, что вы изображаете эти голоса. Говорит, у вас есть какое-то приспособление вроде фильтра. — Просто талант, милочка, — сказал Ричи, переключаясь с голоса Кинки. — Меня так распирает талант, что приходится затыкать все отверстия на теле, чтобы из них не полилось, как из этого… Ну, словом, вы меня понимаете. Кэрол снова закатилась визгливым смехом, и Ричи закрыл глаза. Он почувствовал головную боль. — Будьте лапочкой, постарайтесь исполнить мою просьбу. Вам ведь нетрудно, — сказал он, снова переключаясь, и положил трубку. Теперь он должен был вернуться к действительности и стать самим собой, а это было трудно и с каждым годом все труднее и труднее. Легко разыгрывать из себя смельчака, когда ты в чужой роли. Он стал выбирать подходящую пару обуви и наконец решил надеть теннисные туфли. Тут снова зазвонил телефон. Это была Кэрол Финн, управившаяся в рекордно короткое время. Ричи внезапно почувствовал искушение перейти на голос благодарного любовника, но переборол себя. Кэрол удалось достать билет первого класса на беспосадочный рейс из Лос-Анджелеса в Бостон. Вылет — в 21.03, посадка в аэропорту Лоуган — около пяти утра. Затем в 7.30 посадка на самолет «Дельта» и прибытие в Бангор в 8.20. Кэрол раздобыла ему «седан» для поездки из аэропорта Авис в Бангоре, а оттуда до Дерри всего двадцать шесть миль. «Всего двадцать шесть миль, — подумал Ричи. — Всего-то? Ну если в милях, то может быть. Но ты даже не представляешь себе, Кэрол, какая это все-таки дыра, город Дерри. Я тоже не представляю. О Боже, поеду — тогда и выяснится». — Я не пыталась заказать номер, ведь вы мне не сообщили, сколько времени там пробудете, — сказала Кэрол. — Вы собираетесь… — Нет, эти хлопоты предоставьте мне, — перебил Ричи, а затем «благодарный любовник» Буффорд Кисдрайвл все-таки взял в нем верх. — Вы просто душка. Вы персик. Персик с Явы. И он тихо положил трубку: пусть всегда на прощание женщины смеются. Ричи быстро набрал 207-555-1212 — телефон Центральной справочной штата Мейн. Ему нужен был номер деррийского отеля. Да, название из далекого прошлого. Он не думал о деррийском отеле уже давно. Сколько? Лет десять, двадцать, может быть, двадцать пять. Как ни странно, Ричи казалось, что прошло, по крайней мере, четверть века, и если бы Майк не позвонил, он, возможно, никогда в жизни не вспомнил бы о Дерри. И все же была в его жизни такая страница, было время, когда он проходил мимо этого огромного здания из красного кирпича чуть ли не каждый день, а нередко и пробегал, когда за ним по пятам гнались Генри Бауэрс, Белч Хаггинс и еще один здоровенный парень Виктор, только фамилии уже не упомнить. «Мы тебя достанем, падло! Мы тебя уроем, пидар!» — выкрикивали вдогонку не очень приятные обещания. И что их угрозы? Все кануло в прошлое. Не успел Ричи очнуться от этих воспоминаний, как телефонистка спросила, какой город ему нужен. — Дерри, пожалуйста. Дерри! Боже! Даже само это слово казалось странным и древним, когда его произносишь, такое впечатление, будто целуешь античную статую. — У вас есть телефон деррийского отеля? — Одну минуту, сэр. «Ничего. Ничего от него не останется, никаких следов. Снесут, как положено по проекту обновления центра. Или, может, сделают в нем концертный зал или видеотеку «Мечта» или «Аркада». А может, как-нибудь ночью сгорит в одночасье, когда какой-нибудь пьяный торговец закурит в постели. Все пройдет, Ричи, все забудется, как очки, из-за которых тебя дразнил Генри Бауэрс. Как там у Спрингстина поется? «Подмигнет тебе девушка — и конец золотому детству». Что за девушка? Да ведь это же Бев, Бев…» Может быть, отель в Дерри переоборудовали во что-нибудь другое, не относящееся к гостиничной сфере, но, по-видимому, здание сохранилось: автоответчик монотонно вдалбливал: «Телефон: 9…4…1…8…2…8…2… Повторяю номер телефона: 9…» Но Ричи запомнил с первого раза. Приятно было оборвать этот нудный голос — положить трубку. Невольно представилось, что где-то под землей находится огромный компьютер-справочник, хранящий телефоны всего мира. С каждым годом мир, в котором жил Ричи, все больше напоминал огромный дом, нашпигованный электроникой, где среди людей обитали цифровые призраки. Такое соседство пугало. «Все еще стоит». Если перефразировать Пола Саймона, «сколько лет прошло, а еще стоит». Ричи набрал телефон отеля, последний раз он видел его сквозь стекла очков в далеком детстве. Набрать 1-207-941-8282 оказалось на редкость просто. Ричи приложил трубку к уху и посмотрел в окно. Мальчики с сёрфинговыми досками ретировались, по берегу, взявшись за руки, прогуливалась какая-то парочка. Она могла бы быть прекрасной моделью для реалистического плаката и висеть в трансагентстве, где работала Кэрол, — до того хорошо они смотрелись. Единственное, может быть, что портило впечатление, — они оба были в очках. «…мы достанем тебя, падло. Очки по морде размажем!» «Крис, — неожиданно вспомнил Ричи. — Фамилия того парня — Крис. Виктор Крис». О, Господи, после стольких лет ничего не хочется вспоминать. Да и какое теперь это имеет значение? Однако что-то определенно происходило в этом кабинете, в хранилище, где Ричи Тоузнер держал свою бесценную коллекцию старых золотых хитов. Вдруг стали открываться дверцы. «Только там ведь не пластинки, — думал он. — Да и я ведь не Ричи Тоузнер, диск-жокей, говорящий тысячами голосов, разодетый по последнему писку моды. И то, что сейчас открываются дверцы… Это не дверцы…» Ричи попытался отогнать от себя дурные мысли. «Главное, не забывать — со мной все в порядке. Со мной все в порядке. С Ричи Тоузнером все в порядке. Не закурить ли? Где сигарета? Все пройдет…» Четыре года назад он бросил курить, но сейчас одну выкурить можно. «Это не пластинки, а мертвые тела. Их погребли глубоко, но сейчас по закону какого-то идиотизма начались подземные толчки, и тела выбросило на поверхность. Ты не Ричи Тоузнер, владелец компании звукозаписи. Ты просто очкарик Ричи, и ты, и твои друзья до того напуганы, будто сейчас тебе всмятку разобьют яйца. Не двери открываются — нет. Отверзаются склепы. Они трещат, разламываются, и из них вылетают вампиры. Ты думал, что они мертвы, а они живы». Надо сигарету. Одну-то можно. Даже «Карлтон» сгодится, только бы закурить. «Мы достанем тебя, очкарик. Ты у нас портфель свой ср…ый будешь зубами грызть!» — Гостиница, — произнес мужской голос с северным акцентом жителя Новой Англии, который узнается и на Среднем Западе, и в Лас-Вегасе. Ричи спросил, можно ли забронировать номер начиная с завтрашнего дня. Голос ответил, что можно, и спросил, на какой срок. — Не могу сказать. У меня… — И Ричи осекся. И вовремя. Что у него?.. Он мысленно представил себя: мальчишка с сумкой в шотландскую клетку, убегающий от хулиганов очкарик, сопляк с бледным лицом, которое, казалось, каким-то таинственным образом взывало к каждому хулигану: «Ну ударь меня! Бей! Вот мои губы. Разбей их мне. Вот мой нос. Сделай из него котлету. Разбей всмятку, сломай его. Двинь в ухо, чтобы оно вздулось. Рассеки мне бровь. Вот мой подбородок, нокаутируй меня, чтобы я сразу вырубился. Вот глаза, спрятанные за этими проклятыми очками в роговой оправе, у которых одна дужка заклеена пластырем. Разбей мои очки! Пусть их осколки вонзятся в эти глаза и закроют их навеки. Жизнь — это ад!» Ричи закрыл глаза и сказал: — Понимаете, я еду в Дерри по делу. Не знаю, право, сколько времени у меня оно займет. Заключение договора. Что, если вы оформите меня на три дня, а дальше с доплатой? — С доплатой? — в сомнении переспросил гостиничный клерк, и Ричи терпеливо ждал, когда тот переварит в уме полученную информацию. — А, теперь понимаю. Очень хорошо. — Благодарю вас, а я… надеюсь, вы проголосуете за нас в ноябре, как говаривал Джон Ф. Кеннеди. Джеки хочет занять Овальный кабинет, а у меня есть работка для моего брата Бобби. — Мистер Тоузнер? — Да. — Будет сделано. — Кто-то вклинился в наш разговор на несколько секунд. «Какой-то дряхлый политикан из ПСМ, — подумал Ричи. — Кто не знает, что такое ПСМ, могу подсказать: Партия старых мертвецов». Ричи прохватила дрожь, но он, доведенный почти до отчаяния, принялся внушать себе снова: «С тобой все в порядке». — Я тоже слышал, — сказал Ричи. — Кто-то вклинился, неполадки на линии. Так что у нас с комнатой? — Нет проблем, — отвечал клерк. — А мы тут в Дерри тоже делаем бизнес, только вот размахнуться негде. — В самом деле? — Ну, — отозвался клерк. И Ричи снова вздрогнул: вспомнил Дерри. «Мы тебя достанем, падло!» — провизжал голос Генри Бауэрса, и Ричи ощутил, что где-то внутри, треща, отверзаются склепы; он чувствовал вонь, только пахло не трупами, а гнилыми воспоминаниями, отчего ему стало еще хуже. Он дал клерку свой телефон и положил трубку. Затем позвонил Стиву Коваллу, режиссеру программы «Клэд». — Что стряслось? — спросил Стив. Согласно последним рейтинговым опросам программа «Клэд» заняла верхнюю строчку на диком рынке рок-программ, и Стив пребывал в отличном расположении духа. — Ты, может, еще пожалеешь, что задал мне этот вопрос, — ответил Ричи. — Я принимаю порошок. — Принимаешь порошок? — Ричи услышал, как помрачнел голос Стива. — Я что-то не понимаю тебя. — Вот собираю чемоданы. Улетаю. — Что ты хочешь этим сказать — «улетаю»?! Тут передо мной журнал и в нем черным по белому записано: «Завтра с четырнадцати до восемнадцати ты, как обычно, в эфире». Между прочим, в шестнадцать ноль-ноль ты берешь интервью у Кларенса Клеманса. Знаешь такого Кларенса Клеманса? Помнишь его «Не пудри мне мозги»? — Клеманс может с тем же успехом дать интервью Майку О’Харе. — Клеманс не станет давать интервью Майку, Ричи. Кларенс не хочет говорить с Бобби Расселом. Он и со мной не станет разговаривать. Если он даст интервью, так только тебе, Ричи. И мне, поверь, что-то не улыбается перспектива, чтобы стокилограммовый саксофонист, который в прошлом чуть было не сделался футбольным профи, вдруг забуянил в моей студии. — Не думаю, вряд ли, такой не забуянит. Мы ведь берем интервью не у Кита Муна, а у Кларенса Клеманса. Трубка замолчала. Ричи терпеливо ждал. — Ты что, в самом деле серьезно? — наконец спросил Стив. В голосе его послышалась грусть. — Знаешь, как это называется? Предательство! Я понимаю, если бы у тебя заболела мать или у тебя вдруг обнаружилась бы опухоль в мозгу. — Мне надо лететь, Стив. — У тебя заболела мать? Что, действительно? Умерла? — Она умерла десять лет назад. — И у тебя нет никакой опухоли? — Нет даже полипа в прямой кишке.