Брайан аккуратно запрятал ее в портфель — чтобы не помялась, — забрался на велосипед и быстро погнал к дому. Всю дорогу он улыбался. Глава вторая 1 Когда в небольшом городке Новой Англии открывается новый магазин, местные жители — которые в большинстве случаев проявляют себя как дремучие провинциалы — демонстрируют такой продвинутый космополитизм, на какой вряд ли способны их столичные родственники. Открытие новой галереи В Нью-Йорке или Лос-Анджелесе может привлечь разве что кучку вероятных меценатов и просто зевак; при открытии нового клуба может даже собраться очередь, с непременными полицейскими кордонами и выжидающими за заслонами журналистами, вооруженными сумками с аппаратурой и теле- или фотокамерами. Там стоит возбужденный гул, как среди записных театралов перед выходом новой пьесы на Бродвее, которая в любом случае станет причиной для разговоров в узких кругах независимо от того, ждет ли ее ослепительный успех или сокрушительный провал. Когда в небольшом городке Новой Англии открывается новый магазин, в день открытия редко увидишь толпу у входа, а очередей не бывает вообще никогда. Когда подняты шторы, отперты двери и магазинчик готов принять первых посетителей, потенциальные покупатели и просто любопытствующие зеваки заходят туда с поразительной неохотой… но, как ни странно, подобное первоначальное безразличие гарантированно служит признаком грядущего процветания нового магазина. За тем, что кажется проявлением полного равнодушия, часто скрываются жадное ожидание и весьма пристальное наблюдение (Кора Раск и Майра Эванс были далеко не единственными, кто забивал телефонные линии Касл-Рока своим возбужденным жужжанием о «Нужных вещах» еще задолго до его открытия). Но живой интерес и лихорадочное ожидание не отменяют консервативного кодекса поведения провинциального покупателя. Есть вещи, которые просто НЕ ПОДОБАЕТ ДЕЛАТЬ, и особенно — в узких анклавах истинных янки к северу от Бостона. Эти сообщества девять месяцев в году практически варятся сами в себе и считают верхом неприличия слишком поспешно выказывать интерес к чужакам, причем по правилам хорошего тона сей интерес должен быть обязательно беглым и как бы поверхностным. Разведка нового магазинчика в маленьком городке и посещение престижного мероприятия в большом городе — действа, всегда вызывающие неизменный восторг у участников; но и там, и там есть свои правила, негласные, но зато строгие и на удивление похожие. И главное правило: не быть первым. Разумеется, кому-то все равно придется его нарушить, иначе вообще никто никуда не зайдет, но новый магазин в провинциальном городе обязательно будет стоять пустым в течение как минимум двадцати минут после того, как табличка ЗАКРЫТО впервые сменится на ОТКРЫТО, а человек знающий может поспорить на что угодно, что первые посетители начнут приходить группками — по двое, трое или четверо одновременно, — и это будут непременно дамы. Второе правило заключается в том, что покупатели-разведчики демонстрируют крайнюю вежливость, которая граничит с ледяной холодностью. Третье правило таково: никто не должен (по крайней мере в свой первый визит) расспрашивать хозяина магазина о том, кто он, откуда и т. д. Четвертое: ни в коем случае не приносить приветственный подарок и особенно такой банальный, как домашний торт или пирог. Последнее правило столь же непререкаемо, как и первое: нельзя уходить последним. Этот величественный гавот — назовем его «Танцем дамского одобрения» — продолжается от двух недель до двух месяцев и затевается только в том случае, если новый магазин открывает чужак, а не кто-то из местных. Если же это кто-то из местных, тогда открытие похоже на праздничный церковный ужин — неформальный, приветливый и довольно скучный. Но когда новый торговец приезжает Издалека (это всегда произносится именно так, с большой буквы), «Танец дамского одобрения» неизбежен, как смерть, и неодолим, как земное тяготение. Когда испытательный срок подходит к концу (в газетах об этом не пишут, но почему-то все знают и так), есть два сценария развития дальнейших событий — либо поток клиентов входит в нормальное русло и довольные покупатели приносят хозяину запоздалые приветственные подарки и приглашают его заходить в гости, либо новый бизнес прогорает. В городках типа Касл-Рока местные знают о том, что какое-то предприятие прогорело, за недели и даже за месяцы до того, как это дойдет до его злополучных владельцев. Но в Касл-Роке была по крайней мере одна женщина, которая не играла по общепринятым правилам, обязательным для остальных. Полли Чалмерс, портниха, владелица швейной мастерской «А мы тут шьем себе потихоньку». Впрочем, от Полли и не ожидали «нормального» поведения; дамы Касл-Рока (да и многие джентльмены тоже) полагали Полли Чалмерс весьма эксцентричной особой. Для самозваных социальных арбитров Касл-Рока Полли Чалмерс была как заноза в том самом месте, о котором не упоминают в приличном обществе. С одной стороны, никто не мог определиться, кто она: местная или Издалека? Да, она родилась и выросла в Касл-Роке, но в восемнадцать лет сбежала из дому с подарочком от Дюка Шиэна в утробе. Это случилось в 1970 году, и перед тем как окончательно вернуться в 1987-м, она побывала в Касл-Роке всего один раз. Это было в конце 1975-го, когда отец Полли умер от рака. Сразу же после смерти мужа Лоррейн Чалмерс слегла с сердечным приступом, и Полли осталась смотреть за матерью. Лоррейн перенесла второй приступ — на этот раз смертельный — в начале весны 1976-го, и после похорон матери Полли (которая, по мнению городских женщин, стала такой «непонятно-загадочной») снова уехала неизвестно куда. Оно и к лучшему — таково было всеобщее мнение, а когда в 1981 году умерла последняя из Чалмерсов, старая тетушка Эвви, и Полли даже не сподобилась приехать на похороны, все решили, что она уже никогда не вернется. Однако через четыре года она вернулась и открыла швейное ателье. Скорее всего на деньги своей тетки Эвви, хотя никто не знал этого достоверно. Но с другой стороны, кому еще, кроме Полли, эта выжившая из ума старуха могла завещать все свое добро? Самые ярые знатоки человеческой комедии (а таких в городе было большинство) даже не сомневались, что, если Полли добьется успеха в своем предприятии и останется в городе, почти все ее тайны со временем будут раскрыты. Но не тут-то было. В случае Полли прошлое так и осталось покрыто мраком. И это тоже бесило городских кумушек. Она провела несколько лет в Сан-Франциско — вот все, что им удалось разузнать. Лоррейн Чалмерс держала язык за зубами, когда разговор заходил о ее беглянке-дочери. Училась ли Полли где-нибудь? Она вела свое дело так, как будто с отличием окончила специальные бизнес-курсы, но опять же никто не знал наверняка. Она была не замужем, когда приехала в Касл-Рок, но побывала ли она замужем в Сан-Франциско или в каком-нибудь другом городе за период между «тогда» и «сейчас»? Этого тоже никто не знал. Достоверно было известно только одно: за того парня, который заделал ей ребенка, Шиэна, она так и не вышла — он записался в морские пехотинцы, несколько раз приезжал домой и теперь торгует недвижимостью где-то в Нью-Хэмпшире. И вообще, почему после стольких лет она решила вернуться?! Но больше всего городских кумушек интересовала история с ребенком. Неужели красотка Полли сделала аборт? Или все-таки родила и отдала ребенка на усыновление? Или решила оставить маленького себе? Но если так, то где он теперь? Может быть, умер еще младенцем? Или он (а может, вовсе не он, а она?!) сейчас жив/жива, учится где-нибудь в школе и время от времени пишет письма матери? Никто ничего не знал, и это тоже дико раздражало. Беременная незамужняя девочка, уехавшая на автобусе неизвестно куда, теперь превратилась в женщину около сорока, которая вернулась назад, в родной город, и уже четыре года живет здесь и занимается бизнесом, но даже пол ребенка, ставшего в свое время причиной ее побега, по-прежнему остается загадкой. Чуть позже Полли Чалмерс предоставила городским обывателям очередное подтверждение своей эксцентричности, если подобные подтверждения были еще нужны: она завела дружбу с Аланом Пангборном, шерифом округа Касл, а ведь прошло только полтора года с тех пор, как шериф Пангборн похоронил жену и младшего сына. Такое поведение было еще не скандальным, но на эксцентричное вполне тянуло. Вот почему никто не удивился, когда утром девятого октября, а именно в две минуты одиннадцатого, Полли Чалмерс вышла на улицу и бодро промаршировала от своего ателье до «Нужных вещей». Никто не удивился даже тому, что она несла в руках жестяной контейнер, в котором мог быть только пирог. Это было вполне в ее духе, как потом согласились кумушки. 2 Витрину «Нужных вещей» уже отмыли от белых подтеков, и в ней красовалось около дюжины самых разных штуковин: часы, серебряная рамка, картина, чудный триптих, так и ждущий, чтобы кто-то вставил в него фотографии своих близких. Полли с одобрением взглянула на эти вещи и подошла к двери, на которой уже висела табличка ОТКРЫТО. Полли толкнула дверь, и у нее над головой мелодично звякнул маленький колокольчик — установленный уже после того, как в магазине побывал Брайан Раск. Внутри пахло новым ковровым покрытием и свежей краской. Магазин был залит солнечным светом, и, как только Полли перешагнула порог, ей вдруг пришла вот такая мысль: Здесь еще не было ни одного покупателя, кроме меня, но здесь уже чувствуется успех. Замечательно. Подобные скоропалительные суждения были ей совершенно не свойственны, равно как и ощущение мгновенного одобрения, но сейчас это казалось вполне нормальным. Хозяин — высокий мужчина — что-то рассматривал в одном из стеклянных шкафов. Услышав звон колокольчика, он поднял взгляд. — Привет, — сказал он. Полли была уверенной в себе и практичной женщиной, которая знала себе цену, но когда она встретилась взглядом с этим незнакомцем, она испытала мгновенное замешательство, и это само по себе смущало. Я его знаю — это было первое, что она подумала, когда прошло это странное наваждение. Я его видела раньше. Но где? Нет, не видела. Это знание — эта уверенность — пришло мгновением позже. Это, наверное, дежа-вю, решила Полли, чувство ложного узнавания, которое время от времени возникает у каждого и сбивает тебя с толку именно в силу своей странной двойственности, потому что оно одновременно и нереально, и прозаично. Она на мгновение замедлила шаг и неуверенно улыбнулась в ответ. Потом она поудобнее перехватила ручку контейнера с пирогом, и острая боль двумя молниями пронзила ладонь и запястье. Такое впечатление, что в самой ее плоти вдруг выросли зубья большой металлической вилки. Это опять разыгрался артрит, и боль была адской, но сейчас Полли даже порадовалась очередному приступу, потому что он заставил ее сосредоточиться. Полли заговорила вроде бы без заметной паузы… хотя, почему-то подумалось ей, этот мужчина все равно мог заметить. Его блестящие карие глаза, казалось, многое подмечали. — Привет, — сказала она. — Меня зовут Полли Чалмерс. Я хозяйка маленького швейного ателье по соседству. Я подумала, раз уж мы с вами соседи, то, может, мне стоит зайти поздороваться до того, как сюда хлынет поток покупателей. Он улыбнулся, и его лицо как будто просветлело. Полли вдруг поняла, что улыбается ему в ответ, хотя ее левая рука по-прежнему горела огнем. Если бы я не любила Алана, решила она, я влюбилась бы в этого человека вот прямо сейчас и без памяти. «Покажи мне, где ложе, Хозяин, я покорно пойду за тобой». Словно озорной чертенок, проскочила мысль: интересно, а сколько дамочек, которые еще заглянут сюда сегодня, заимеют на него виды? Она заметила, что у него нет обручального кольца; это лишь разожжет огонь в сомлевших сердцах. — Рад познакомиться с вами, мисс Чалмерс. А я Лиланд Гонт. — Он подошел к ней, протянул правую руку для рукопожатия и едва заметно нахмурился, когда она шагнула назад. — Простите меня, — объяснила Полли. — Но я не здороваюсь за руку. Не сочтите меня невоспитанной. Просто у меня артрит. — Она поставила жестянку с тортом на ближайшую витрину и подняла руки, затянутые в лайковые перчатки. Самые обыкновенные руки, разве что чуточку искривленные, как будто сведенные судорогой, и левая чуть больше правой. В городе были женщины, которые полагали, что Полли даже гордится своей болезнью — а иначе с чего бы она так охотно ее демонстрирует? На самом деле все было наоборот. Хотя Полли ни в коем случае не была тщеславной, она все же заботилась о своей внешности и стеснялась своих изуродованных кистей. Если она их показывала кому-то, то показывала очень быстро и сразу же убирала, и каждый раз у нее мелькала мысль, настолько мгновенная, что даже сама Полли не всегда успевала ее уловить: Ну вот. С этим закончили. Теперь можем нормально поговорить. Обычно люди проявляли неловкость или смущение, когда она показывала свои руки. Но Гонт повел себя совершенно неожиданно. Он схватил ее запястья и осторожно пожал их, хотя чувствовалось, что у него очень сильные руки. Для первой встречи подобное поведение могло бы показаться неподобающе фамильярным, но Полли оно почему-то не возмутило. Пожатие было дружеским, теплым и уважительным. Но самое главное — кратким. Его руки были какими-то слишком сухими. Это чувствовалось даже сквозь ткань ее легкого пальто и было неприятно. — Трудновато, должно быть, работать в швейном ателье с таким-то недугом. Как вы справляетесь? Редко кто из знакомых задавал Полли этот вопрос, и никто — за исключением Алана — не задавал его с такой откровенной прямотой. — Пока могла, я занималась шитьем полный день, — ответила она. — Как говорится, стиснуть зубы и терпеть. Теперь у меня под началом работает дюжина девушек на полставки, а я сама в основном придумываю модели или делаю выкройки. Но когда у меня ничего не болит, я с удовольствием шью. — Это была ложь, но Полли решила, что в ней нет никакого вреда, потому что последнюю фразу она произнесла скорее для собственного успокоения. — Я очень рад, что вы зашли. Признаюсь вам по секрету: у меня очень запущенный случай болезни, которую называют мандраж. Знаете, как у актеров перед выходом на сцену. И особенно перед первым появлением перед аудиторией. — Да? Почему? — Полли всегда настороженно относилась к людям и не доверяла первому впечатлению, поэтому ее весьма удивило — и даже немного встревожило — то, что она так легко и естественно общается с человеком, которого видит первый раз в жизни, и при этом чувствует себя так, как будто они знакомы уже давно. — Я боюсь, что никто не придет. За весь день — ни одного человека. — Они придут, — уверила его Полли. — Всем интересно, что у вас тут продается. Название «Нужные вещи», оно непонятное и загадочное. Поэтому всем любопытно. Но самое главное, даже не ваши товары… Они придут поглазеть на вас. Просто в таком небольшом городке, как наш Касл-Рок… — …никто не торопится проявить чрезмерное рвение, — закончил он за нее. — Я знаю, мне уже приходилось работать в маленьких городах. Умом-то я понимаю, что вы на сто процентов правы, но другой голос… знаете, там, в глубине души… все шепчет и шепчет: «Никто не придет. Нет, Лиланд, никто не придет, вот увидишь. Они будут толпами проходить мимо, но внутрь никто не заглянет». Она рассмеялась, вспомнив свои точно такие же страхи перед открытием ателье. — А это что? — спросил он, коснувшись рукой жестяного контейнера. Полли — как и Брайан Раск накануне — заметила одну странность: средний и указательный пальцы у Гонта были одной длины. — Это торт. Для вас. И насколько я знаю наш славный маленький городок, больше сегодня тортов-пирогов не будет. Гонт улыбнулся ей, явно польщенный. — Спасибо. Большое спасибо вам, мисс Чалмерс. Я тронут. И Полли, которая никогда не предлагала называть ее по имени при первой встрече и даже при коротком знакомстве (и которая всегда с подозрением относилась ко всем, кто порывался называть ее по имени, не получив на то разрешения, — агентам по продаже недвижимости, страховым агентам, продавцам подержанных машин), вдруг с изумлением услышала собственный голос: — Раз уж мы с вами соседи, называйте меня просто Полли. 3 — Торт, наверное, дьявольски вкусный, — радостно констатировал Лиланд Гонт, приподняв крышку контейнера и вдохнув аромат. Он попросил Полли остаться и попробовать кусочек. Полли начала отказываться. Гонт настаивал. — У вас есть кому присмотреть за ателье, — сказал он, — а ко мне никто не заглянет еще добрых полтора часа — надеюсь, полутора часов хватит для соблюдения этикета и протокола? К тому же у меня еще столько вопросов об этом городе. В общем, она согласилась. Гонт исчез за занавешенной дверью. Было слышно, как он поднялся по лестнице на второй этаж — скорее всего к себе в квартиру — за вилками и тарелками. Пока Полли его дожидалась, она решила осмотреться. На стене рядом с входной дверью висела табличка, извещавшая, что магазин работает с десяти до пяти по понедельникам, средам, пятницам и субботам. По вторникам и четвергам он будет закрыт для всех, кроме «специально приглашенных», и так до конца весны — или, как подумала Полли, улыбнувшись про себя, — пока сюда не понаедут эти бешеные туристы и отдыхающие с пачками денег в карманах. Она решила, что «Нужные вещи» скорее всего можно назвать лавкой редкостей. Шикарной лавкой редкостей, признала она после беглого осмотра, но, приглядевшись, решила, что все не так просто. Товары, выставленные в витринах вчера, когда сюда заходил Брайан — кристалл жеода, «Полароид» со снимком Элвиса Пресли, пара-тройка других вещичек, — остались на своих местах, но к ним добавилось еще с полсотни других. На свежевыбеленной стене висел небольшой ковер, который стоил, наверное, целое состояние: турецкий и очень-очень старый. В одном из стеклянных шкафов была выставлена целая коллекция оловянных солдатиков — возможно, старинных, — хотя Полли знала, что все оловянные солдатики смотрятся старинными, даже если они отлиты в Гонконге в прошлый понедельник. Набор представленных в магазине вещей был чрезвычайно разнообразен. Между фотографией Элвиса — которая в глазах Полли ничем не отличалась от тысяч подобных безделок, продающихся на ярмарках по всей Америке по пять долларов штука, — и исключительно неинтересным флюгером в виде белоголового орлана, национальной эмблемы Америки, стоял витражный плафон, который, судя по всему, стоил никак не меньше восьмисот долларов, а то и всю тысячу. На битый невзрачный чайник опирались две очаровательные французские куколки из тончайшего фарфора, и Полли даже представить себе не могла, сколько стоят эти восхитительные малышки с чудесными румяными щечками и подвязанными панталончиками. Чего там только не было! Подборка бейсбольных и табачных карточек, ворох дешевых журналов тридцатых годов («Странные рассказы», «Поразительные рассказы», «Ужасные и удивительные истории»), настольный радиоприемник пятидесятых годов того отвратительно блекло-розового оттенка, который в то время был в моде и получил повсеместное одобрение, когда дело касалось раскраски бытовых приборов, если уж не политики. Рядом с некоторыми товарами — хотя и не со всеми — стояли пояснительные таблички: ТРЕХКРИСТАЛЬНАЯ ЖЕОДА, АРИЗОНА. НАБОР РАЗВОДНЫХ КЛЮЧЕЙ. На табличке рядом со щепкой, так поразившей воображение Брайана, было написано: ОКАМЕНЕЛОЕ ДЕРЕВО СО СВЯТОЙ ЗЕМЛИ. Табличка перед коллекционными карточками и журналами сообщала: О НАЛИЧИИ ОСТАЛЬНЫХ СПРАШИВАЙТЕ У ПРОДАВЦА. Полли заметила одну странность: ни на одном из товаров, выставленных в витринах, будь то действительно ценная вещь или явный кандидат на свалку, не было ярлыка с ценой. 4