И они снова взорвались хохотом, держась за руки и повизгивая, уже не в силах смеяться, но не в силах и остановиться. Алан же только смотрел на них и озадаченно улыбался. 4 Норрис Риджвик явился в офис шерифа за десять минут до того, как фабричный свисток известил город о наступлении полудня. Он был в гражданском. На этой неделе его дежурство приходилось на смену с двенадцати дня до девяти вечера — его любимое время. Пусть кто-то другой занимается всей той грязью, которая иногда вываливается на улицы города после закрытия баров в час ночи. Он может с этим справляться, и справлялся уже не раз, но ему всегда было противно до рвоты. Его иной раз и вправду рвало, даже если жертвы ночных происшествий держались на ногах, болтались вокруг и орали, что не станут они дышать в эту говенную трубочку и что они знают свои права. Просто у Норриса был слабый желудок. Шейла Брайхем любила дразнить его — говорила, что он похож на Энди, помощника шерифа из сериала «Твин Пикс», — однако Норрис знал, что это не так. Энди рыдал, когда видел мертвецов. Норрис не плакал. Вместо этого он блевал на них. То есть не то чтобы прямо на них, а где-нибудь в сторонке. Но однажды он чуть было и вправду не облевал Гомера Гамаша, когда нашел его в канаве около кладбища забитым до смерти его же собственным протезом. Норрис взглянул на расписание дежурств, увидел, что Энди Клаттербак и Джон Лапуант уехали на патрулирование, потом быстренько просмотрел бумажки на доске объявлений. Для него сообщений не было, и это он тоже любил. В качестве удачного завершения — по крайней мере начала дежурства — из химчистки пришла его сменная униформа… как и было обещано. То есть ему не придется тащиться домой, чтобы переодеться. К пластиковому пакету из химчистки была приколота записка: «Эй, Барни, ты мне должен пять долларов и четвертак. В этот раз просьба меня не накалывать, иначе к закату ты станешь мудрее и печальнее». Подписано: Клат. Даже фамильярное обращение в записке не испортило его хорошего настроения. Шейла Брайхем была единственным человеком в офисе шерифа Касл-Рока, считавшим Норриса похожим на персонажа «Твин Пикса» (Норрис не сомневался, что она была также единственной в отделении, кроме него самого, кто смотрел этот сериал). Остальные помощники шерифа — Джон Лапуант, Сит Томас, Энди Клаттербак — называли его Барни, по имени персонажа Дона Ноттса в старом «Шоу Энди Гриффина». Иногда это его раздражало. Иногда, но не сегодня. Четыре дня спокойного дневного дежурства, потом три дня отдыха. Удачная неделя. Жизнь таки бывает приятной. Он достал из бумажника две купюры — пятерку и доллар — и положил на стол Клата. «Вот, Клат, погуляй за мое здоровье», — написал он на обороте бланка ежедневного рапорта, размашисто подписался и положил бумажку с деньгами. Потом взял пакет с формой и направился в туалет. Переодеваясь, он что-то насвистывал, потом посмотрелся в зеркало и угрожающе сдвинул брови. Карающая Длань Закона как она есть. Сегодня злоумышленникам-злодеям из Касл-Рока лучше поостеречься, иначе… Норрис уловил какое-то движение в зеркале, но прежде чем он успел обернуться, его схватили, развернули и швырнули в стену за писсуарами. Его голова стукнулась о стену, фуражка слетела, и перед ним предстало круглое, красное от ярости лицо Дэнфорда Китона. — Ты соображаешь, что делаешь, Риджвик? — спросил тот. Норрис успел забыть про квитанцию, которую он вчера вечером подсунул под дворник машины Китона. Теперь Бастер освежил ему память. — Отстань от меня! — закричал он, стараясь, чтобы его голос звучал твердо и возмущенно, но получился какой-то жалкий всхлип. От испуга или от злобы — или от того и другого, вот как сейчас, — Норрис всегда краснел, как девчонка. Он почувствовал, что щеки уже начинают гореть. Китон, который был выше Норриса на пять дюймов и тяжелее фунтов на сорок, хорошенько встряхнул помощника шерифа и отпустил. Потом достал из кармана квитанцию и заорал, размахивая ею перед носом у Норриса: — Твое имя на этой хреновине или нет? Как будто Норрис пытался это отрицать. Норрис Риджвик прекрасно знал, что это была его подпись — пусть факсимильная, но его, — и квитанция была вырвана из его штрафной книжки. — Ты опять припарковался на месте для инвалидов, — сказал он, отходя от стены и потирая затылок. Черт его подери, шишка будет здоровенная. Первоначальный испуг (а Бастер чуть душу из него не вытряс, чего скрывать) потихонечку проходил. Злость же, напротив, набирала обороты. — На каком месте? — На месте, предназначенном для людей с физическими недостатками! — выкрикнул Норрис. К тому же меня Алан попросил выписать эту квитанцию, хотел он добавить, но все же сдержался. Зачем давать этой жирной свинье лишний повод наехать на хорошего человека? — Тебя же предупреждали, Ба… Дэнфорд, и ты это знаешь. — Как ты меня назвал? — зловеще переспросил Дэнфорд Китон. Красные пятна расцвели на его щеках. — Это официальный штраф, — проигнорировал Норрис последнюю фразу. — И, как я понимаю, лучше его заплатить. И тебе еще повезло, что я не подам на тебя в суд за нападение на офицера полиции. Дэнфорд расхохотался. Эхо заметалось в кафельных стенах. — Я что-то не вижу тут офицера полиции, — сказал он. — Я вижу тощий кусок дерьма, вылепленный в форме телячьей отбивной. Норрис нагнулся и поднял фуражку. Внутри у него все кипело от страха — Дэнфорд Китон опасный враг — и от злости, которая переходила в ярость. У него дрожали руки. Но он все же сумел аккуратно надеть фуражку и отцентрировать, как полагается. — Разбирайся с Аланом, если хочешь… — Я с тобой разберусь! — А я с тобой разговаривать не намерен. Либо ты платишь штраф в течение тридцати дней, Дэнфорд, либо нам придется тебя арестовать. — Норрис вытянулся во все свои пять футов шесть дюймов и добавил: — Мы знаем, где тебя искать. Он направился к выходу. Китон, лицо которого напоминало теперь заход солнца в зоне ядерного поражения, шагнул вперед, чтобы встать у него на пути. Норрис остановился и предупреждающе поднял руку. — Если ты меня тронешь, я упеку тебя в камеру. Слово офицера. — Ну все, — странным, совершенно без интонаций голосом произнес Китон. — Ну все! Ты уволен. Снимай форму и начинай искать другую ра… — Нет, — произнес твердый голос у них за спиной. Они растерянно обернулись. В дверях туалета стоял Алан Пангборн. Китон сжал кулаки. — Не лезь в это дело. Алан вошел. Дверь тихонько закрылась за ним. — Нет, — повторил он. — Это я попросил Норриса выписать штраф. И еще я сказал ему, что прощу тебе этот штраф еще до собрания по ассигнованиям. И потом, штраф-то смешной. Всего на пять долларов, Дэн. Что на тебя нашло? В голосе Алана чувствовалось удивление. Он действительно был удивлен и озадачен. Бастер и в лучшие времена не был милашкой и славным парнем, но чтобы такое… это был перебор даже для него. С конца этого лета Китон пребывал в состоянии тихой злости, всегда готовой прорваться вспышками ярости. Впечатление было такое, что он ходит на грани срыва. Иногда это чувствовалось в его голосе — Алан не раз замечал это во время собраний, — и у него в глазах иногда появлялось выражение загнанного зверя. Он часто задумывался, может быть, Китон болен. Вот и сейчас он задумался… но решил пока не забивать себе голову. Сейчас ему надо было как можно скорее разобраться с этой довольно паршивенькой ситуацией. — Ничего на меня не нашло, — натянуто проговорил Китон и пригладил волосы. Норрис не без удовлетворения заметил, что у Китона тоже дрожат руки. — Я просто чертовски устал от таких вот самодовольных придурков… Я пытаюсь хоть что-нибудь сделать для этого города… Черт, я уже столько сделал для этого города… И я устал от того, что меня постоянно травят… — Он умолк на секунду, сглотнул слюну и снова взорвался: — Он назвал меня Бастером. Ты же знаешь, как меня это бесит! — Он извинится, — успокоил его Алан. — Ведь ты извинишься, Норрис? — Я не знаю, что сделаю, — сказал Норрис. Его голос дрожал, сердце сжималось, но он по-прежнему был очень зол. — Я знаю, что он этого не любит, но дело в том, что он меня ошарашил. Я просто стоял, смотрел в зеркало, поправлял галстук, а он схватил меня со спины и швырнул об стену. Я хорошо приложился головой. Господи, Алан, я мог такого наговорить… я сам не помню, что я говорил. Алан перевел взгляд на Китона: — Это правда? Китон опустил глаза. — Я был просто взбешен, — сказал он, и Алану показалось, что Бастер был близок к раскаянию, насколько это вообще возможно для людей его типа. Он быстро взглянул на Норриса. Похоже, что Норрис тоже это почувствовал. И это было хорошим признаком; это был большой шаг вперед к разминированию этой бомбы-вонючки. Алан слегка расслабился. — Можем мы считать этот маленький инцидент исчерпанным? — спросил он обоих. — Примем к сведению свои ошибки, чтобы больше их не повторять, и тихо-мирно разойдемся? — Я согласен, — помедлив секунду, ответил Норрис. Он был тщедушным и тощим, имел дурную привычку оставлять полупустые банки с лимонадом в патрульной машине, его отчеты были форменным безобразием… но сердце у него было доброе. Алан был тронут. Сейчас Риджвик отступал вовсе не потому, что боялся Китона. И если толстый глава городской управы думал, что его здесь боятся, то он очень сильно ошибался. — Прости, что я назвал тебя Бастером, — сказал Норрис. — Я был не прав. — На самом деле он вовсе не считал себя неправым, но сейчас эта маленькая ложь вовсе не повредит. Алан взглянул на Китона. — Дэнфорд? — Ладно, забудем. Китон произнес это таким преувеличенно великодушным тоном, что Алан снова почувствовал, как в нем закипает яростная неприязнь к этому человеку. Голос, запрятанный где-то в глубинах мозга, голос примитивного подсознания, высказался предельно ясно: Почему бы тебе не поиметь разрыв сердца, Бастер? Может, окажешь нам всем услугу и наконец сдохнешь? — Вот и славно, — сказал Алан. — Договорились… — Если, — поднял палец Китон. Алан удивленно приподнял бровь. — Если — что? — Если мы что-то придумаем с этой квитанцией. — Он протянул ее Алану, держа двумя пальцами, будто это была тряпка, которой только что вытерли какую-то подозрительную жидкость. Алан вздохнул: — Дэнфорд, зайди ко мне в кабинет. Мы это обсудим. — Он посмотрел на Норриса. — У тебя сейчас дежурство? — Да, — ответил Норрис. Он все еще злился. Хорошее настроение улетучилось, скорее всего — на весь день. И кто виноват? Эта жирная свинья! А Алан простит ему штраф. Он все понимал — политика, — но приятного в этом было мало. — Ты пока в офисе? — спросил Алан. Сказать: «Хочешь переговорить со мной?» — при зыркающем на обоих Китоне он не мог. — Нет, — сказал Норрис. — Надо кое-кого увидеть и кое-куда съездить. Поговорим позже, Алан. — Он вышел из туалета, не глядя протиснувшись между Китоном и дверью. Норрис не знал, что Китону пришлось приложить громадные, почти титанические усилия, чтобы сдержаться и не наподдать ему ногой под зад. Алан рассматривал свое отражение в зеркале, дожидаясь, пока Норрис не отойдет подальше, а Китон неприязненно смотрел ему вслед. Потом шериф вышел в коридор, увлекая за собой Китона. В одном из двух кресел напротив его кабинета сидел маленький аккуратный человечек в белом костюме и нарочито внимательно читал большую книгу в кожаном переплете — Библию. У Алана упало сердце. Он очень надеялся, что инцидент в туалете исчерпал лимит гадостей на сегодняшнее утро — через две-три минуты наступит полдень, так что он имел все основания на это надеяться, — но все надежды рассыпались прахом. Преподобный Уильям Роуз закрыл свою Библию (почти такую же белую, как и его костюм) и вскочил на ноги. — Шериф… э… Пангборн. — Преподобный отец Роуз был одним из тех дремучих баптистов, которые во время эмоционального напряжения начинают заикаться, бекать и мекать. — Можно мне с вами переговорить? — Дайте мне пять минут, преподобный отец. Мне нужно закончить одно небольшое дело. — Это чрезвычайно… э… важно. Не сомневаюсь, подумал Алан. — И это тоже. Пять минут. Он открыл дверь и чуть ли не втолкал Китона в кабинет, прежде чем преподобный Вилли, как любил называть его отец Брайхем, успел еще что-то сказать. 5