1 В комоде, что стоял в дальнем конце коридора, нашлось с полдюжины скатертей, одна из них стала саваном директора Ардая. Алиса вызвалась сшить края скатерти, потом залилась слезами: ни ее навыки швеи, ни нервы оказались негодными для такой работы. Ее заменил Том, натянул скатерть, сшил быстрыми, почти что профессиональными стежками. Движения его руки напомнили Клаю боксера, тренирующего удар на невидимой груше. — Не вздумай шутить, — говорил Том, не поднимая головы. — Я ценю то, что ты сделал наверху… сам бы никогда не смог этого сделать, но сейчас не потерплю никаких шуток, даже самой безобидной, как в «Уилле и Грейс»[111]. Я едва держусь. — Конечно, — ответил Клай. Шутить-то у него и в мыслях не было. Что же касается сделанного наверху… что ж, авторучку следовало вынуть из глаза. Не могли же они оставить ее там. Вот Клай и вынул. Вытаскивая, смотрел в угол кабинета, стараясь не думать о том, что делает, и не задаваться вопросом, а почему она так крепко сидит. По большей части ему это удалось, но авторучка заскрежетала по глазнице старика, когда уже подалась и пришла в движение, вылезла с чавкающим звуком, а потом еще с пера что-то шмякнулось на стол. Он подумал, что звуки эти будет помнить до конца жизни, но ручку он все-таки вытащил, а на тот момент это было самым важным. Снаружи около тысячи мобилопсихов стояли на лужайке между дымящимися руинами футбольного стадиона и Читэм-Лодж. Стояли большую часть второй половины дня. Потом, около пяти часов, все стадо молчаливо двинулось в сторону центра Гейтена. Клай и Том вынесли завернутое в саван тело директора по черной лестнице и положили на заднее крыльцо. Четверка выживших собралась на кухне. Они поели (по их новому распорядку дня — позавтракали), когда тени начали быстро удлиняться. Джордан ел на удивление хорошо. Щеки его горели румянцем, рот не закрывался. Он вспоминал о своей жизни в Гептенской академии, о влиянии, которое директор Ардай оказал на сердце и ум не имеющего друзей, обращенного в себя компьютерного фаната из маленького, американского городка. От яркости воспоминаний Клаю все больше становилось не по себе, а поймав взгляды Алисы и Тома, он понял, что и они испытывают те же чувства. В том, что у Джордана едет крыша, сомнений быть не могло, но что с этим делать, они не знали и едва ли могли направить его к психиатру. В какой-то момент, когда уже совсем стемнело, Том предложил Джордану прилечь. Мальчик сказал, что приляжет, но лишь после того, как они похоронят директора. Они должны вырыть могилу на огороде за Читэм-Лодж, сказал им Джордан. Добавив, что свои огородные грядки директор называл «сад победы», хотя так и не объяснил Джордану почему. — Хоронить его нужно там. — Джордан улыбался. Щеки его горели. Глубоко завалившиеся глаза сверкали… вдохновением, весельем, безумием… или всем вместе. — Не только потому, что земля на огороде мягкая, просто то место он любил больше других… я имею в виду, вне этих стен. Что скажете? Они ушли, ночью они не ходят, в этом ничего не изменилось, и мы можем вырыть могилу при свете газовых ламп. Что вы скажете? Ответил Том после долгой паузы: — А лопаты есть? — Будьте уверены, в сарае садовника. Вам даже не придется идти в теплицы, — и Джордан рассмеялся. — Так давайте это сделаем, — сказала Алиса. — Похороним его и покончим с этим. — А потом ты отдохнешь. — Клай смотрел на Джордана. — Конечно, конечно! — нетерпеливо выкрикнул Джордан. Вскочил со стула и закружил по кухне. — Пойдемте! — словно звал их поиграть в салки. И они вырыли могилу на огороде директора за Читэм-Лодж и похоронили его среди фасоли и помидоров. Том и Клай опустили завернутое в саван тело в черную дыру глубиной три фута. Пока они рыли могилу, им было тепло, но, едва с этим покончив, поняли, что ночь холодная, чуть ли не морозная. Над головой ярко сверкали звезды, но по Академическому склону уже поднимался туман. Академическая авеню практически скрылась в этом белом приливе. Только коньки крыш самых высоких домов еще виднелись над его поверхностью. — Как жаль, что я не знаю хороших стихов. — Щеки Джордана раскраснелись еще больше, но глаза уже не сверкали, спрятавшись в черных пещерах, и он дрожал, несмотря на два надетых на него свитера. У губ при выдохе клубился пар. — Директор любил поэзию, он думал, что лучше поэзии ничего нет. Он был… — Голос Джордана, такой веселый весь этот вечер, наконец-то сломался. — Он был абсолютным представителем старой школы. Алиса прижала его к себе. Джордан попытался вырваться, потом сдался. — Вот что я тебе скажу. — Том посмотрел на мальчика. — Давай мы его укроем… укроем от холода… а потом я почитаю ему стихи. Идет? — Вы действительно знаете стихи на память? — Действительно знаю. — Вы такой умный, Том. Спасибо, — и Джордан благодарно и вымученно улыбнулся. Могилу они закидали быстро, хотя в конце понадобилось взять грунт с других грядок, чтобы поднять холмик над уровнем земли. К тому времени, когда они закончили, Клай снова вспотел, и в нос бил запах собственного пота. О душе же не приходилось и мечтать. Алиса пыталась удерживать Джордана, но он вырвался и голыми руками бросал землю в могилу. И когда Клай боковой поверхностью лопаты выравнивал края, глаза мальчика уже остекленели от усталости, и его качало, словно пьяного. Тем не менее он посмотрел на Тома. — Давайте. Вы обещали. — Клай ожидал, что Джордан добавит: «И пусть это будет хороший стих, сеньор, а не то будет вам пуля», — с характерным выговором бандита-убийцы из какого-нибудь вестерна Сэма Пекинпа[112]. Том встал у могилы, Клай подумал, что там, где покоилась голова, но от усталости точно вспомнить не мог. Чего там, он не мог вспомнить, как звали директора, Чарльз или Роберт. Щупальца тумана уже охватывали стопы и лодыжки Тома, пробирались между высохших стеблей фасоли. Он снял бейсболку. Обнажила голову и Алиса. Клай поднял руку к голове, прежде чем вспомнил, что она и так непокрытая. — Это правильно! — воскликнул Джордан. Он улыбался. — Шляпы долой! Шляпы долой в честь директора. — Сам он был без головного убора, но снял воображаемую шляпу и подбросил в воздух, вновь заставив Клая испугаться за его психику. — А теперь стихотворение. Давайте, Том! — Хорошо, — кивнул Том, — только ты должен стоять тихо. Выкажи уважение. Джордан приложил палец к губам, показывая, что все понимает, и по рвущему сердце горю в глазах над поднятым пальцем Клай понял, что мальчик еще не лишился разума. Друга — да, но не разума. Клай ждал, его интересовал выбор Тома. Он ожидал услышать что-нибудь из Фроста, может, даже из Шекспира (директор наверняка одобрил бы Шекспира, даже «Когда мы снова встретимся втроем»), а может, даже что-нибудь свое, небольшой экспромт от Тома Маккорта. Чего он никак не ожидал, так это размеренных строк молитвы, слетевшей с губ Тома. — Не удерживай, Господи, щедрот Твоих от нас; милость Твоя и истина Твоя да охраняют нас непрестанно. Ибо окружили нас беды неисчислимые; постигли меня беззакония мои, так что видеть не могу: их более, нежели волос на головах наших; сердца наши оставили нас. Благоволи, Господи, избавить нас; Господи! Поспеши на помощь нам. Алиса держалась за свою кроссовку и плакала у изножья могилы. Стояла с поникшей головой. Всхлипывала часто и тихо. Том продолжал, протянув руку над свежей могилой ладонью вниз, со сжатыми пальцами: — Да постыдятся и посрамятся все, ищущие погибели душам нашим! Да будут обращены назад и преданы посмеянию желающие нам зла. Да смятутся от посрамления своего говорящие нам: «Хорошо! Хорошо!» Вот лежит мертвый, прах земной… — Я так сожалею, директор! — дрожащим голосом вскричал Джордан. — Я так сожалею, это неправильно, сэр! Я так сожалею, что вы умерли… — Его глаза закатились, и он рухнул на свежую могилу. Туман тут же распластал по нему жадные белые пальцы. Клай поднял его, пощупал пульс на шее. Сильный и ровный. — Просто лишился чувств. Что ты такое декламировал, Том? Том покраснел, смутился. — Довольно вольную адаптацию сорокового псалма[113]. Давайте отнесем мальчика в дом. — Нет, — возразил Клай. — Если он не очень длинный, дочитай до конца. — Да, пожалуйста, — присоединилась к Клаю Алиса. — Дочитай. Он прекрасен. Прямо-таки бальзам на рану. Том вновь повернулся лицом к могиле. Возможно, брал себя в руки, а может, вспоминал, откуда нужно продолжить: — Вот лежит мертвый, прах земной, а здесь стоим мы, живые, бедные и нищие. Господи, подумай о нас. Ты — помощь наша и избавитель наш; Боже мой, не замедли. Аминь. — Аминь, — хором повторили Клай и Алиса. — Давайте отнесем мальчика в дом, — повторил Том. — Тут чертовски холодно. — Тебя этому научили святые Ханны из Первой церкви Христа-Искупителя Новой Англии? — Да, — кивнул Том. — Я многие псалмы знаю наизусть, за это полагался дополнительный десерт. Еще меня научили просить милостыню на углах и за двадцать минут подсовывать листовки под дворники всех автомобилей на стоянке возле универмага «Сире» с проповедью «Миллион лет в аду» или «Ни одного глотка воды». Давайте уложим мальчика в постель. Готов спорить, завтра он будет спать до четырех пополудни, а проснется в куда лучшем состоянии. — А что будет, если придет этот мужчина с порванной щекой и увидит, что мы еще здесь, хотя он велел нам уйти? — спросила Алиса. Клай подумал, что это хороший вопрос, но не тот, над которым нужно долго размышлять. То ли Порватый даст им еще один день, то ли не даст. И когда Клай с Джорданом на руках вернулся в дом, он понял, что слишком устал, чтобы тревожиться из-за завтрашнего решения Порватого. 2 Где-то в четыре утра Алиса пожелала Клаю и Тому спокойной ночи и поплелась спать. Двое мужчин сидели на кухне, пили ледяной чай, много не разговаривали. Похоже, говорить было не о чем. Потом, где-то перед самым рассветом, до них долетел еще один из этих ужасных стонов, долетел издалека, с северо-востока, выкатившись из тумана. Стон этот завибрировал в воздухе, как крик призрака в старом фильме ужасов, потом начал таять, и тут же ему ответил куда более громкий стон, из Гейтена, куда Порватый увел свое новое, большое стадо. Клай и Том вышли на парадное крыльцо, раскидывая барьер из оплавленных бумбоксов, чтобы добраться до лестницы. Ничего не смогли увидеть. Весь мир стал белым. Какое-то время постояли, потом вернулись в дом. Ни стон смерти, ни ответ гейтенских мобилопсихов не разбудили ни Алису, ни Джордана. Том и Клай могли этому только порадоваться. Атлас дорог, мятый, с загнутыми углами, лежал на разделочном столике в кухне. Том пролистал его. — Возможно, кричали в Хуксетте или Санкуке. Это большие города на северо-востоке… большие для Нью-Хэмпшира. Интересно, скольких они убили. И как они это сделали. Клай покачал головой. — Надеюсь, что много. — Том сухо, невесело улыбнулся. — Надеюсь, не меньше, чем мы, и они медленно поджаривались. Я думаю об одной ресторанной сети, которая рекламировала жареных кур. Мы уходим завтра ночью? — Если Порватый позволит нам пережить день, полагаю, нам придется уйти. Или ты так не думаешь? — Не вижу выбора, — ответил Том, — но вот что я тебе скажу, Клай. У меня такое ощущение, что я — бычок, которого ведут вниз по наклонному жестяному желобу на бойню. И запах крови моих му-у-братьев буквально бьет в нос. Клай ощущал то же самое, но оставался прежний вопрос: «Если этот групповой разум жаждал убийства, почему не сделать этого здесь?» Они могли убить их вчера днем, вместо того чтобы заваливать парадное крыльцо оплавленными бумбоксами и класть сверху любимую кроссовку Алисы. Том зевнул. — Хочу спать. Сможешь посидеть еще пару часов? — Пожалуй, — ответил Клай. По правде говоря, сна не было ни в одном глазу. Тело, конечно, выбилось из сил, но мысли бежали и бежали. А если вдруг замедляли ход, он вспоминал звук, который издавала авторучка, когда он вынимал ее из глаза директора, тихий скрежет металла по кости. — А что? — Потому что, если они решат убить нас сегодня, я сам о себе позабочусь. Сделаю все по-своему, их способ я уже видел. Ты согласен? Если коллективный разум, который представлял Порватый, действительно мог заставить директора воткнуть ручку в глаз, подумал Клай, то четверо оставшихся обитателей Читэм-Лодж вскорости могли выяснить, что вариант самоубийства исключается. Но не хотелось отправлять Тома спать с этой мыслью. Поэтому он просто кивнул. — Я возьму автоматическое оружие наверх. Ты оставишь себе этот большой старый револьвер сорок пятого калибра? — Точно. Любимчика Бет Никерсон. — Тогда спокойной ночи. И если увидишь, что они идут… или почувствуешь, что они идут… кричи. — Том помолчал. — Если у тебя будет время. Или если они тебе позволят. Клай наблюдал, как Том уходит из кухни, думая, что Том постоянно на шаг опережает его. Думая, как сильно он любит Тома. Думая, что ему хотелось бы узнать Тома получше. Думая, что шансы на это невелики. А Джонни и Шарон? Никогда прежде они не были так далеко.