* * * Орущее белое создание подбежало ко мне, и я проснулся на полу спальни, заходясь в жутком крике, колотясь обо что-то головой. И сколько времени прошло, прежде чем я осознал, что я уже не сплю, что я уже не в «Саре-Хохотушке»? Сколько времени прошло, прежде чем я осознал, что в какой-то момент свалился с кровати и во сне на карачках пополз через спальню, пока не добрался до угла и принялся колотить головой в то место, где сходятся стены? Колотить вновь и вновь, словно буйный помешанный в психиатрической клинике. Я не знал, не мог знать, потому что электричество отключили и часы на прикроватном столике более не показывали время. Зато я осознавал, что сейчас не смогу выползти из угла, потому что чувствую себя там в большей безопасности, чем посреди комнаты. И это ощущение еще долго оставалось со мной, хотя я уже и проснулся. Кошмар по-прежнему цепко держал меня в своих когтях (наверное, потому, что я не мог зажечь свет и разрушить его злые чары). Я боялся, что это белое существо, стоит мне покинуть угол, с воплями выскочит из моей ванной с твердым намерением завершить начатое. Я знал, что весь изошел криком, что дрожу от холода, что у меня мокрые пижамные штаны и ноги тоже мокрые: мочевой пузырь не выдержал стресса. Я оставался в углу, мокрый, жадно хватая ртом воздух. Вглядывался в темноту и задавался вопросом: может ли кошмар свести человека с ума? В ту мартовскую ночь я пришел к выводу (и с тех пор не изменил своего мнения), что такое очень даже возможно. Наконец я почувствовал в себе силы вылезти из убежища. Отполз на несколько шагов, стянул с себя пижамные штаны и в этот момент потерял ориентацию. А потом последовали пять ужасных сюрреалистичных минут (может, всего две), в течение которых я ползал взад-вперед по собственной спальне, то и дело обо что-то ударялся и всякий раз жалобно вскрикивал. И каждый предмет, на который внезапно натыкалась моя рука, казался мне трупом в белом саване. Пальцы мои не могли нащупать ни одной знакомой вещи. Зеленые, успокаивающие цифры на электрических часах погасли, и теперь я не мог определить, где прикроватный столик, кровать, окно, дверь в ванную. Я словно ползал в мечети далекой Аддис-Абебы. В конце концов я врезался плечом в кровать. Встал, сдернул с одной из подушек наволочку, обтер промежность и верхнюю часть ног. Забрался в постель, натянул на себя одеяло и лежал, дрожа всем телом, слушая, как ветер бросает в стекло то ли мокрый снег, то ли крупку. Заснуть я в ту ночь больше не смог, а приснившийся мне кошмар продолжал стоять перед глазами, не уходил, как обычно уходят сны после того, как человек просыпается. Я лежал на боку, дрожь постепенно стихала, и думал о ее гробе на проселке, который служил нам подъездной дорожкой. Думал о том, что Джо любила «Сару», и если уж ее призрак получил возможность вселиться в один из наших домов, то предпочтение Джо отдала бы коттеджу на озере. Но почему она набросилась на меня, хотела причинить мне боль? Как могло получиться, что моя Джо вдруг набросилась на меня? Причины я назвать не мог. Время текло, и в какой-то момент я понял, что воздух стал серым, что из тумана тьмы начинают возникать контуры шкафов, стульев, другой мебели. Мне сразу полегчало. Свет придал сил. Я решил, что сейчас разожгу на кухне дровяную плиту и сварю себе крепкий кофе. С тем чтобы начать-таки изгонять ночной кошмар. Перекинув ноги через край кровати, я поднял руку, чтобы отбросить волосы со лба. Да так и застыл со вскинутой на уровень глаз рукой. Должно быть, я поцарапался, когда, потеряв ориентацию, ползал в темноте, пытаясь отыскать дорогу к кровати. На царапине, на тыльной стороне ладони, пониже костяшек, уже запеклась кровь. Глава 5 Однажды — мне тогда было шестнадцать — самолет перешел сверхзвуковой барьер прямо у меня над головой. Я как раз бродил по лесу, обдумывал какой-то рассказ из тех, что собирался написать, а может, мечтал о том, чтобы в одну из пятниц Дорин Форнье дала слабину и позволила мне стянуть с нее трусики, когда мы будем обниматься в автомобиле, припаркованном в конце Кашмен-роуд. В любом случае, я ушел в собственный мир, и грохот звукового перехода застал меня врасплох. Я повалился на заваленную листьями землю, закрыв голову руками, с бешено бьющимся сердцем, в полной уверенности, что жизнь моя закончилась (а ведь я еще не познал женщину). И если брать прожитые сорок лет, то ужас, в который поверг меня последний из кошмаров «Мэндерлийского сериала», можно сравнить лишь с ощущениями, испытанными мною в тот момент. Я лежал на земле, ожидая, что громадный молот сейчас расплющит меня в лепешку, но прошло тридцать секунд, молот все не падал, и я сообразил, что какой-то пилот, поднявшийся с военного аэродрома в Брансуике, не смог дождаться, пока под крылом заплещется Атлантический океан, и пробил звуковой барьер над сушей. Но, святый Боже, кто же мог ожидать, что преодоление скорости звука сопровождается таким грохотом? Я медленно поднялся, постоял, ожидая, пока успокоится сердце, и только тут заметил, что гром с ясного неба испугал не только меня. Впервые на моей памяти в леске, что начинался за нашим домом в Праутс-Нек царила полная тишина. Я стоял, опавшие листья облепили мои джинсы и футболку, и слушал. Полная, абсолютная тишина. А ведь даже в холодный январский день лес не умолкает ни на секунду. Наконец запел вьюрок. На две или три секунды вернулась тишина, потом почин вьюрка поддержала сойка. Еще две или три секунды, и свое отношение к случившемуся высказала ворона. Забарабанил дятел. Слева от меня зашелестел в опавшей листве бурундук. И через минуту после того, как я поднялся с земли, лес уже жил прежней жизнью, занимаясь привычными делами. Я занялся своими, но навсегда запомнил и внезапный грохот, и последовавшую за ним мертвую тишину. Тот июньский день я часто сравнивал с пробуждением от кошмара. Что-то случилось, по крайней мере могло случиться… но сначала приходит тишина. Она нужна нам для того, чтобы убедиться, что мы в полном порядке, а опасность, если она и существовала, более не грозит. В последующую неделю жизнь в Дерри замерла. Мокрый снег и ветер много чего натворили, а резкое понижение температуры осложнило расчистку дорог и ликвидацию последствий бурана. И люди, конечно, сделались мрачными и угрюмыми. Такие природные катаклизмы случаются у нас каждый год, иногда даже в апреле, но их никогда не ждут. И когда городу достается, мы воспринимаем это как личное оскорбление. Но к концу недели погода начала налаживаться. Я воспользовался этим подарком судьбы и отправился выпить чашечку кофе и съесть пирожное в маленький ресторанчик, расположенный по соседству с аптечным магазином «Райт эйд», в котором Джоанна сделала свою последнюю покупку. Ел пирожное, запивал его кофе, разгадывал газетный кроссворд, когда рядом со мной раздался мужской голос: — Позволите сесть за ваш столик, мистер Нунэн? Сегодня здесь очень уж много народу. Я поднял голову и увидел старика. Я его определенно знал, только не мог припомнить, где и когда пересекались наши пути. — Ралф Робертс, — представился он. — Доброволец «Красного креста». Мы там работаем с моей женой, Лойс. — Да, конечно, — кивнул я. Каждые шесть недель я сдавал кровь в местном отделении «Красного креста». Ралф Робертс, среди прочих старичков-добровольцев, разносил донорам сок и булочки и предупреждал, чтобы мы не вставали и не делали резких движений, если кружится голова. — Пожалуйста, присядьте. Он взглянул на мою газету с кроссвордом, лежащую в полоске солнечного света, и уселся за столик, — Вы не находите, что разгадывание кроссворда в «Дерри ньюс» — одно из тех занятий, без которых можно обойтись? Я рассмеялся и кивнул. — В принципе, да. Но я разгадываю кроссворд, а другие люди забираются на Эверест по одной и той же причине, мистер Робертс, — потому что он есть. Только, разгадывая кроссворд, никто не рискует сломать шею. — Зовите меня Ралф. Пожалуйста. — Хорошо. А я — Майк. — Отлично. — Он улыбнулся, обнажив зубы, желтоватые, но, несомненно, даровании ему природой. — Мне нравится переходить имена. Словно галстук снимаешь. Хорошенький мы пережили буран, не так ли? — Да, но теперь, слава Богу, потеплело. Температура действительно резко поднялась (для марта это характерно) с ночных минус три до дневных плюс десяти. Солнечные лучи приятно грели кожу. Именно погода и выгнала меня из дома. — Весна все-таки придет — покивал Ралф. — В иной год она забывает дорогу домой, но в конце концов находит нужную тропу. — Он глотнул кофе и поставил чашку на стол. — Что-то давно не видел вас в «Красном кресте». — Восстанавливаю запасы крови. — Тут я, конечно, грешил против истины. Кровь мне полагалось сдать две недели тому назад. Об этом напоминала открытка, которая лежала на холодильнике. — На следующей неделе приду обязательно. — Я упомянул об этом лишь потому, что у вас группа А, а у нас она в дефиците. — Придержите для меня койку. — Можете на это рассчитывать. У вас все нормально? Извините, что спрашиваю, но вы неважно выглядите. Если причина в бессоннице, я могу посочувствовать. По нему видно, что он страдает бессонницей, отметил я. Большие мешки под глазами. Но, с другой стороны, ему глубоко за семьдесят, а в этом возрасте мешки под глазами могут появиться из-за сотни болезней. Поживи с его и будешь выглядеть как незнамо кто. Я уже открыл рот, чтобы дать мой стандартный ответ на вопрос, касающийся моего самочувствия («У меня все в порядке»), а потом подумал: а к чему мне постоянно играть роль мужчины с рекламного щита «Мальборо», у которого действительно нет проблем? Да и кого я пытаюсь обмануть? Что произойдет, если я скажу тому старику, который приносит мне булочку после того, как медицинская сестра вытащит иглу для забора крови из моей вены, что похвастаться мне нечем? Землетрясение? Пожар и потоп? Едва ли. — Знаете, Ралф, состояние у меня не очень. — Грипп? В этом году чуть ли не все им переболели. — Нет. Грипп меня миновал. И сплю я хорошо. — Я говорил правду, спал я хорошо, если забыть повторяющиеся ночные визиты в «Сару-Хохотушку». — Думаю, просто плохое настроение. — Тогда вам надо поехать в отпуск. — Он вновь поднес чашку ко рту. А когда посмотрел на меня, тут же поставил ее на стол. — Что такое? Вам нехорошо? «Нет, — очень хотелось сказать мне. — Просто вы — первая птичка, запевшая а тишине, Ралф, ничего больше». — Нет, нет, все в порядке, — ответит я, а потом повторил ключевое слово, наверное, хотел услышать его из собственных уст. — Отпуск? — Да. — Он улыбался. — Люди всегда ездят в отпуск. * * * Люди всегда ездят в отпуск. Он говорил, правду: даже те люди, которые не могут позволить себе ехать в отпуск. Когда они устают. Когда им надоедает захлебываться в собственном дерьме. Когда окружающий мир требует от них слишком многого Я, разумеется, мог позволить себе отпуск. И мог оторваться от работы (какой работы?), однако только старичок-доброволец сумел открыть мне глаза на то, что я мог бы увидеть и сам: в отпуск я последний раз ездил с Джо. Мы летали на Бермуды зимой того года, когда она умерла. Работать я давно не работал, наверное, поэтому начисто забыл о том, что кроме работы в жизни есть место и отпуску. И только летом, прочитав в Дерри ньюс» некролог Ралфа Робертса (его сбила машина), я осознал, в каком я долгу перед стариком. Его совет принес мне гораздо больше пользы, чем стакан апельсинового сока, который я получал, сдавая кровь. Можете мне поверить. * * * Покинув ресторан, я не пошел домой, а долго кружил по этому чертову городу, зажав подмышкой газету с наполовину разгаданным кроссвордом. Я шагал, пока не продрог, несмотря на плюсовую температуру. Вроде бы не думал ни о чем и одновременно обо всем. То был особый способ размышления, которым я всегда пользуюсь, когда готовлюсь к написанию новой книги. И хотя прошло уже несколько лет с тех пор, как я в последний раз брался за новую книгу, никаких проблем у меня не возникло: память услужливо подсказала все, что требовалось. Представьте себе, что на вашу подъездную дорожку въехал трейлер и несколько здоровенных парней начали его разгружать, перетаскивая вещи в подвал. Другой подходящей аналогии я просто не нахожу. Вы не можете видеть вещи, потому что они или в чехлах, или в коробах. Это предметы обстановки, они нужны вам, чтобы превратить дом в жилище, создать угодную вам среду обитания. Когда грузчики запрыгивают в свой трейлер, вы спускаетесь в подвал и прохаживаетесь по нему (точно так я прохаживался в тот день по Дерри, поднимался на холмы и спускался в низины в своих старых галошах), прикасаетесь к коробу, чехлу. Это диван? А это комод? Не важно. Все на месте, грузчики ничего не забыли, ничего не потеряли, и хотя вам придется перетаскивать все наверх (не надорвать бы спину), вы довольны. Потому что главное сделано: все, что вам нужно, уже находится в доме. В тот момент я думал, надеялся, что трейлер привез все необходимое для тех сорока лет, которые мне предстояло прожить в стране, где не пишут книг. Они подошли к двери в подвал, вежливо постучались, несколько месяцев ждали, но, так и не получив ответа, высадили дверь. Однако оставили записку: Дружище, надеемся, шум тебя не напугал. Насчет двери извини. На дверь я плевать хотел, на обстановку — нет. Может, они что-то разбили или потеряли? Едва ли. Я думал, что дел у меня — перенести вещи наверх, снять чехлы и короба и расставить по местам. По пути домой я проходил мимо «Тени», очаровательного маленького кинотеатра Дерри, где крутили старые фильмы. Кинотеатр процветал, несмотря на видеореволюцию, а может, именно благодаря ей. В этот месяц шел ретроспективный показ классических научно-фантастических фильмов пятидесятых годов. Апрель посвящался Хэмфри Богарту[30], любимому киноактеру Джо. Я постоял у афиши, перечитал список предполагавшихся к показу фильмов. А дома раскрыл справочник, выбрал наугад туристическое агентство и сказал мужчине, снявшему трубку на другом конце провода, что хочу поехать в Ки-Ларго. Вы имеете в виду Ки-Уэст[31], переспросил мужчина. Нет, возразил ему я, я имею в виду Ки-Ларго, как в фильме[32], где снялись Боуги и Бейколл. Сначала я хотел поехать на три недели, а потом передумал. Я богат, я независим, я на пенсии. О каких трех неделях может идти речь? Шесть недель, и точка. И попросил найти мне отдельный коттедж. Он предупредил, что это дорого. Я ответил, что о деньгах он может не беспокоиться. Особенно меня радовало, что в Дерри я вернусь уже теплой весной. А тем временем я мог распаковать кое-какую мебель. * * * Первый месяц я восторгался Ки-Ларго, последние две недели едва не умер со скуки. Однако остался там, потому что и в скуке была своя прелесть. Люди, обладающие высоким порогом терпимости к скуке, могут о многом передумать. Я съел миллион креветок, выпил тысячу «маргарит»[33], прочитал двадцать три детектива Джона Макдональда[34]. Сначала я обгорел, потом с меня слезла кожа, наконец, загорел. Купил себе кепку с длинным козырьком и надписью ПОПУГАЯЧЬЯ ГОЛОВА вышитой ярко-зеленой ниткой. Каждый день прогуливался по одной и той же полосе берега и вскоре уже знал всех отдыхающих по имени. И я распаковывал «вещи». Многие мне не нравились, но у всех, это точно, было свое место в доме. Я думал о нашей совместной жизни с Джо, думал о том, как сказал ей, что никто не спутает «Быть вдвоем» с «Взгляни на дом свой, Ангел». Тогда она мне еще ответила: «Надеюсь, ты не собираешься заниматься самокопанием, а, Нунэн?»