— Эй, Ирландец! — позвала Сара с эстрады, и голос ее так напоминал голос Джо, что я чуть не вскрикнул. Она хотела, чтобы я обернулся, я чувствовал, как она пытается воздействовать на меня силой воли, но не поддался. Я обогнул трех фермеров, которые передавали друг другу глиняную бутыль, и вышел из толпы. Передо мной лежал усыпанный опилками проход между павильонами, палатками, лотками. Упирался он в арку, которая вела к лестнице, Улице, озеру. К дому. Я знал, что на Улице мы будем в полной безопасности. — Я почти закончила, Ирландец! — кричала Сара мне вслед. В голосе слышалась злость, но злость эта не убивала смех. — Ты получишь то, что хочешь, сладенький, тебе будет хорошо, но ты не должен мешать мне завершить начатое. Слышишь меня, парень? Отойди и не мешай! Хорошенько запомни мои слова! Я поспешил к арке, поглаживая Ки по головке, ее лицо по-прежнему прижималось к моей рубашке. Соломенная шляпка свалилась с головы девочки, я попытался поймать ее на лету, но в руке у меня осталась только оторвавшаяся от шляпки лента. Ну и ладно, подумал я. Мы должны выбраться отсюда, это главное. Слева от нас на бейсбольной площадке какой-то мальчуган кричал: «Вилли перебросил мяч через изгородь, Ма! Вилли перебросил мяч через изгородь, Ма!» Монотонно так кричал, как заведенный. Когда мы проходили павильон для бинго, какая-то женщина завопила, что выиграла. У нее закрыты все цифры и она выиграла. Над головой солнце внезапно спряталось за тучу. Наши тени исчезли. День заметно потускнел. Расстояние до арки сокращалось слишком медленно. — Мы узе дома? — Ки чуть ли не стонала. — Я хотю домой, Майк. Позялуйста, отнеси меня домой, к момми. — Отнесу, — пообещал я. — Все будет хорошо. Когда мы проходили мимо столба «Испытай себя», рыжеволосый мужчина надевал рубашку. Он исподлобья посмотрел на меня — местные питают инстинктивное недоверие к приезжим, и я понял, что знаю его. Со временем у него появится внук, Дикки, и в конце столетия, в честь которого эта ярмарка и проводилась, ему будет принадлежать автомастерская на Шестьдесят восьмом шоссе. Женщина, отходящая от лотка с вышивкой, остановилась, ткнула в меня пальцем, ее верхняя губа приподнялась в волчьем оскале. Ее лицо показалось мне знакомым. Откуда я мог ее знать? Наверное, видел ее в Тэ-Эр. Значения это не имело. А если и имело, сейчас мне было не до этого. — Не следовало нам пйиходить сюда, — простонала Ки. — Я понимаю, о чем ты, — ответил я, — но, думаю, выбора у нас не было, цыпленок. Мы… Они вышли из «Галереи уродов». Я увидел их и остановился, не дойдя до нее двадцать ярдов. Семеро мужчин в одежде лесорубов, но четверых я мог в расчет не брать: полупрозрачные, седые, призраки, ничего больше. Совсем больные, может, даже мертвые, не опаснее фотографий. А вот реальность остальной троицы сомнений не вызывала. Они существовали, если, конечно, существовала и вся ярмарка. И возглавлял всю компанию крепкий старик в вылинявшей синей армейской фуражке. Он посмотрел на меня, и я сразу узнал глаза. Те же глаза оценивающе оглядывали меня поверх кислородной маски. — Майк? Потему мы остановились? — Все в порядке, Ки. Только не поднимай головку. Это все сон. Утром ты проснешься в своей постельке. — Хойосо. Семеро стояли в ряд, рука к руке, сапог к сапогу, перегораживая проход, отсекая нас от арки и Улицы. Армейская Фуражка занял место по центру. Остальные шестеро были куда как моложе, некоторые лет на пятьдесят. Двое самых бледных, почти прозрачных, стояли бок о бок справа от старика, и я подумал, а не прорваться ли мне сквозь них. По моему разумению, плоти в этой парочки было не больше, чем в том призраке, что барабанил по гидроизоляции в подвале «Сары-Хохотушки»… А если я ошибался? — Отдай ее мне, сынок! — голос звучал жестко, неумолимо. Старик протянул руки. Макс Дивоур. Он вернулся даже после смерти, он жаждал опеки над ребенком. Нет, все-таки не Макс. Я уже знал, что это не Макс. Скулы чуть другие, щеки более ввалившиеся, глаза тоже синие, но чуть другого оттенка. — Где я? — спросил я его, и мужчина в тюрбане (индус, может, настоящий, может, загримированный, родившийся где-нибудь в Сандаски, штат Огайо), сидевший перед шатром Ангелины, опустил флейту и уставился на меня. Перестали извиваться и девушки-змеи, обнялись, прижались друг к другу. — Где я, Дивоур? Если наши прадеды срали в одну выгребную яму, где я сейчас? — Я возьму ее, Джеред, — предложил мужчина помоложе, из тех, кто существовал в этой реальности. Он подобострастно глянул на Дивоура, и мне стало нехорошо, потому что я узнал в нем отца Билла Дина. Мужчина, который со временем стал одним из самых уважаемых старожилов округа Касл, в молодости был шестеркой Дивоура. Не клейми его позором, прошептала Джо. Никого из них не клейми позором. Они были очень молоды. — Стой, где стоишь! — раздраженно рявкнул Дивоур. Фред Дин аж отпрянул. — Он отдает ее сам. А если нет, мы возьмем ее. Я посмотрел на мужчину, стоявшего крайним слева, третьего, что виделся мне реальным. Это был я? Нет, никакого сходства с собой я не находил. Что-то в его лице показалось знакомым, но… — Отдай ее, Ирландец, — продолжил Дивоур. — Даю тебе последний шанс. — Нет. Дивоур кивнул, словно ожидал услышать именно эти слова. — Тогда мы ее возьмем. Пора с этим кончать. Пошли, ребята. Они двинулись на меня, и тут я понял, кого напоминает мне мужчина, замыкающий левый фланг, в стоптанных сапогах, штанах из парусины. Кенни Остера, собака которого обожала пирожные. Кенни Остера, маленького брата которого его отец утопил под струей колонки. Я обернулся. «Ред-топы» все играли, Сара все пела, тряся задом и воздевая руки к небу, толпа перед эстрадой все перекрывала центральный проход. Путь туда мне заказан, это я понимал. Если я подамся назад, то мне придется воспитывать маленькую девочку в начале двадцатого столетия, зарабатывая на жизнь писанием дешевых ужастиков и романчиков. С одной стороны, ничего страшного в этом нет, но нельзя забывать про молодую женщину, отделенную от нас милями и годами, которой будет недоставать дочери. Может, ей будет недоставать нас обоих. Я повернулся к арке и увидел, что лесорубы совсем рядом. Кто-то из них казался более реальным, чем другие, более живым, но все они были мертвяками. Все до единого. Я посмотрел на того, среди потомков которого был Кенни Остер, и спросил: — Что вы сделали? Ради Бога, скажи, что вы натворили? Он протянул ко мне руки: — Отдай ее, Ирландец. Ничего другого тебе делать и не нужно. Ты и та молодая женщина наплодите других детей. Сколько захотите. Она молода, она будет рожать, как крольчиха. Я впал в транс, и если бы не Кира, они бы забрали ее у меня. — Тьто происходит? — закричала она, не отрывая лица от моей рубашки. — Тем-то воняет! Тем-то узясно воняет! Майк, это надо пьекйатить! И тут я тоже ощутил запах. Тухлого мяса и болотного газа. Гниющих внутренностей. Дивоур казался более живым, чем его шестерки, он излучал тот же магнетизм, что и его правнук, но он был мертвяком, как и остальные. С того маленького расстояния, что теперь разделяло нас, я различал маленьких червячков, что выедали его ноздри и глаза. Внизу нет ничего, кроме смерти, подумал я. Не это ли говорила мне моя жена? Они тянулись к нам своими грязными руками, чтобы сначала коснуться Киры, а потом забрать ее у меня. Я отступил на шаг, посмотрел направо, увидел других призраков, вылезающих из окон, выползающих из печных труб. Прижимая Киру к груди, метнулся к «Дому призраков». — Хватайте его! — проревел Джеред Дивоур. — Хватайте его, ребята! Хватайте этого говнюка! Черт бы его побрал! Я взлетел по ступенькам, чувствуя, как что-то мягкое елозит по моей щеке: маленькая набивная собачка Киры, которую она по-прежнему сжимала в ручонке. Я хотел оглянуться, посмотреть, близко ли они, но не решился. Если я споткнусь… — Эй! — каркнула женщина в окошечке кассы. Копна завитых волос, косметика, наложенная садовой лопатой, слава Богу, она мне никого не напомнила. — Эй, мистер, вам надо купить билет! Нет времени, мадам, нет времени. — Остановите его! — кричал Дивоур. — Он — паршивый вор! Это не его девочка! Остановите его! Но никто меня не остановил, и с Ки на руках я нырнул в темноту «Дома призраков». * * * Из дверей я попал в такой узкий коридорчик, что протискиваться пришлось боком. Из темноты на нас смотрели фосфоресцирующие глаза. Впереди что-то гремело, сзади догонял грохот сапог по ступенькам. Кассирша преградила им путь, предупреждая, что им придется пенять на себя, если они что-то поломают — И не думайте, что это просто слова! — кричала она. — Это развлечение для детей, а не для таких громил как вы! Впереди вращалось что-то большое и громоздкое. Что именно, поначалу я понять не мог. — Опусти меня на пол, Майк! — воскликнула Кира. — Я хотю идти сама! Я поставил ее на пол и нервно оглянулся. Они столпились у коридорчика, перекрывая доступ уличному свету. — Кретины! — вопил Дивоур. — Не все сразу! По одному! Господи! — Послышался крепкий удар, кто-то вскрикнул. Я повернулся к Кире. Она уже вошла во вращающуюся бочку, покачивая руками, чтобы сохранить равновесие. И, как это ни покажется странным, смеялась. Я последовал за ней, но через несколько шагов упал. — Иди сюда! — крикнула Кира с другой стороны бочки. Она захихикала, когда я, только поднявшись, снова упал. Из одного кармана вывалилась бандана, из другого — пакетик с леденцами. Я оглянулся, чтобы посмотреть, далеко ли лесорубы. Бочка воспользовалась этим, чтобы вновь перевернуть меня. Теперь я знал, каково приходится белью в стиральной машине. Я добрался до края бочки, вылез, встал, взял Киру за руку, и мы двинулись в глубины «Дома призраков». Мы прошли шагов десять, и тут рядом кто-то хищно зашипел, словно гигантская кошка. Кира вскрикнула, я попытался поднять ее на руки. Ноги обдало жаром, шипение повторилось. Только на этот раз Кира не вскрикнула, а засмеялась. — Пошли, Ки! — шепнул я. — Скорее. Мы пошли, оставив позади паровой вентиль. Миновали зеркальный коридор. Зеркала превращали нас то в карликов, то в высоченных гигантов с вытянутыми физиономиями. Мне вновь пришлось торопить Киру: она хотела строить себе рожицы. Позади я слышал, как лесорубы пытаются преодолеть бочку. Я слышал ругательства Дивоура, только теперь уверенности в них поубавилось. По пандусу мы съехали на большую брезентовую подушку. Едва мы коснулись ее, она издала неприличный звук, будто кто-то испортил воздух, и Кира зашлась смехом. Смеялась она так, что по щекам потекли слезы, она каталась по подушке, дрыгала ногами. Мне пришлось схватить ее под мышки и оторвать от подушки. Еще один узкий коридор, в котором пахло сосной. За одной из стен два «призрака» звенели цепями, размеренно так, словно рабочие на конвейере, делающие привычное дело и беседующие о том, куда поведут вечером своих подружек. Сзади уже не доносились настигающие нас шаги. Кира уверенно вела меня вперед, держа за руку. Когда мы подошли к двери, разрисованной языками пламени и с табличкой ДОРОГА В АД Кира без малейшей задержки распахнула ее. В этом коридоре потолок заменяло красное стекло, окрашивая его в розовый цвет, пожалуй, слишком приятный для Ада. Шли мы по нему довольно-таки долго, и тут я понял, что уже не слышу ни музыки «Сары и Ред-топов», ни звяканья колокола на столбе «Испытай себя», ни поскрипывания карусели. Впрочем, удивляться не приходилось: мы отмахали не меньше полумили. Разве на деревенской ярмарке могли построить такой длинный «Дом призраков»? Наконец коридор вывел нас к трем дверям. Одна — по правую руку, вторая — по левую, третьей коридор заканчивался. На правой был нарисован трехколесный красный велосипед, на левой — моя зеленая «Ай-би-эм». Рисунок на центральной заметно выцвел от времени — значит, появился гораздо раньше двух остальных. А нарисовали на ней детский снегокат. Да это же снегокат Скутера Ларриби, подумал я. Тот, что украл Дивоур. У меня по коже побежали мурашки. — А вот и наши игрушки! — весело воскликнула Кира. И подняла Стрикленда, чтобы он мог увидеть красный трехколесный велосипед. — Да, похоже на то, — согласился я. — Спасибо, что вынес меня оттуда, — улыбнулась Кира. — Эти люди узясно меня напугали, а вот домик с пьизйаками мне поньявился. Спокойной ноти. И Стикен зелает тебе спокойной ноти. Не успел я произнести хоть слово, как она толкнула дверь с нарисованным на ней трехколесным велосипедом и переступила порог. Дверь тут же захлопнулась за Кирой, а я в этот момент увидел ленту с ее шляпки. Она торчала из нагрудного кармана. Какое-то мгновение я смотрел на ленту, потом попытался повернуть ручку двери. Ручка не поворачивалась, а когда я стукнул ладонью по двери, то почувствовал, что сделана она не из дерева, а из крепчайшего металла. Я отступил на шаг, склонил голову, прислушиваясь. Ни звука не доносилось со стороны коридора, откуда мы пришли. Я нахожусь меж двух времен, подумал я. Вот, значит, что имеется в виду, когда говорят «ускользнуть через щелочку». На самом деле ускользают в межвременной зазор. Тебе тоже пора, услышал я Джо. Если, не хочешь остаться в зазоре навсегда, пошевеливайся. Я взялся за ручку двери, на которой была нарисована пишущая машинка. Она легко повернулась. За дверью меня ждал новый коридор, с деревянными стенками и запахом сосны. Я не хотел туда идти, этот коридор напоминал длинный гроб, но другого пути у меня не было. Я шагнул вперед, и дверь захлопнулась за моей спиной. Господи, думал я. Я в темноте, в замкнутом пространстве, самое время испытать паническую атаку, которыми славится Майкл Нунэн. Но грудь не сжало железными обручами, хотя сердце билось часто-часто, а кровь бурлила от избытка адреналина. Я по-прежнему контролировал свое тело. Опять же темнота не была кромешной. Видел я немного, но света хватало, чтобы я различал и стены, и дощатый пол. Я обмотал синюю ленту вокруг запястья, свободный конец зажал между пальцами. И двинулся по коридору. Шел я долго, коридор то и дело поворачивал. Я ощущал себя микробом, пробирающимся по кишке. Наконец я добрался до двух дверей, чуть утопленных в арках, и остановился перед ними, гадая, какую же мне выбрать, и тут услышал за левой колокольчик Бантера. Я прошел через нее. С каждым шагом колокольчик звенел все громче. В какой-то момент к нему присоединились раскаты грома. Осенняя прохлада ушла, вновь стало жарко и душно. Я глянул вниз и увидел, что сапоги и комбинезон исчезли. Их заменили теплое нижнее белье и колючие носки. Еще дважды я оказывался на распутье и всякий раз выбирал дверь, за которой слышался колокольчик Бантера. Когда я стоял перед второй парой дверей, из темноты до меня донесся голос: «Нет, жена президента не пострадала. На ее чулках его кровь». Я двинулся дальше и остановился, осознав, что носки больше не колются, а ноги не потеют в кальсонах. На мне остались трусы, в которых я обычно спал. Оглядевшись, я увидел, что нахожусь в собственной гостиной и осторожно лавирую среди мебели, чтобы не удариться обо что-нибудь босыми ногами. За окном уже слегка просветлело. Я добрался до длинного стола, который разделял гостиную и кухню, взглянул на кота Феликса. Пять минут девятого. Я подошел к раковине и пустил воду. Потянувшись за стаканом, я увидел, что моя рука по-прежнему обмотана лентой со шляпы Ки. Я развернул ее и положил между кофеваркой и кухонным телевизором. Набрав в стакан воды, я напился и осторожно двинулся по коридору, ведущему в северное крыло. Его подсвечивал ночник, горящий в ванной. Я завернул туда, облегчился, а потом прошел в спальню. И увидел, что простыни смяты, но совсем не так, как в ночь оргии с Сарой, Мэтти и Джо. Оно и понятно. Я же поднялся с кровати и, превратившись в лунатика, отправился на прогулку. И приснилась мне ярмарка во Фрайбурге. Живой такой сон, яркий. Только лента от шляпки Ки ясно указывала, что на ярмарке я побывал не во сне. Никак это лента не укладывалась в понятие сна, исчезающего, когда резко, когда постепенно, после пробуждения. Я поднял руки к лицу, глубоко вдохнул через нос. Руки пахли сосной. А на мизинце, при тщательном рассмотрении, я обнаружил крошечную капельку смолы.