— Я понимаю, что раны затянутся быстрее, если я не буду поднимать глаз, держать рот на замке, а колени — вместе, — ответила она, — и я сделаю все, что в моих силах, но нельзя требовать от меня невозможного. Старик пытался отнять у меня дочь, неужели в этом чертовом супермаркете этого не понимают? — Я понимаю. — Знаю. Поэтому и хочу поговорить с вами. — Так, может, нам пообедать в парке Касл-Рока? Там же, где и в пятницу? Скажем, в пять часов? — Мне придется взять с собой Ки… — Отлично. Привезите ее. Скажите ей, что сказку «Ганс и Гретель» я знаю наизусть и с удовольствием перескажу ее. Вы позвоните Джону в Филадельфию? Введете его в курс дела? — Да. Только приду в себя и позвоню. Где-нибудь через час. Господи, как же я счастлива. Я знаю, нельзя радоваться смерти другого человека, но меня просто распирает от счастья. Я боюсь взорваться. — Я тоже. — На другом конце провода повисла тишина. Потом я услышал тяжелый вздох: — Мэтти? С вами все в порядке? — Да, но как сказать трехлетней девочке, что у нее умер дед? «Скажите ей, что старый козел поскользнулся и головой ухнул в Мешок со Счастьем», — подумал я и прикрыл рукой рот, чтобы заглушить смешок. — Я не знаю, но вам придется что-то сказать, как только она зайдет в трейлер. — Придется? Почему? — Потому что она вас увидит. Увидит ваше лицо. * * * В кабинете на втором этаже я выдержал ровно два часа, а потом жара погнала меня вниз: в десять утра термометр на крыльце показывал девяносто девять градусов[106]. По моим прикидкам на втором этаже было градусов на пять выше. Надеясь, что я не совершаю ошибки, я вытащил штепсель «Ай-би-эм» из розетки и снес пишущую машинку вниз. Работал я без рубашки, и когда пересекал гостиную, задний торец машинки соскользнул с покрытого потом живота, и я едва не выронил ее себе на ноги. Машинку я удержал, но вспомнил о лодыжке, которую повредил, падая в озеро. Поставил «Ай-би-эм» на пол, осмотрел ногу Черно-лиловый синяк приличных размеров, небольшая припухлость. Я решил, что только пребывание в холодной воде спасло меня от более серьезных последствий. Машинку я поставил на столик на террасе, подключил провод к удлинителю и воткнул штепсель в розетку над каминной доской по соседству с Бантером. Я сел за стол, глядя на синевато-серую поверхность озера, и замер в ожидании очередного приступа… Но желудок не скрутило, глаза не полезли из орбит, дыхание не перехватило. Катаклизма не произошло. Слова лились так же гладко, как и в жарком, душном кабинете, а потное тело приятно холодил легкий ветерок. Я забыл о Максе Дивоуре, Мэтти Дивоур, Кире Дивоур. Забыл о Джо Нунэн и Саре Тидуэлл. Забыл о себе. И еще два часа пребывал во Флориде. Приближался день казни Джона Шеклефорда. И Энди Дрейк вступил в схватку со временем. В реальный мир меня вернул телефонный звонок, на этот раз не вызвав у меня отрицательных эмоций. Если б не он, я бы печатал и печатал, пока медузой не растекся бы по полу. Звонил мой брат. Мы поговорили о матери, по мнению Сида, от полного маразма ее отделяло совсем немного, и о ее сестре Френсин, которая в июне сломала бедро. Сид полюбопытствовал, как у меня дела, и я ответил, что все в полном порядке. Были кое-какие сложности с новой книгой (в моей семье все личные проблемы принято обсуждать лишь после того, как они остались в прошлом). А как маленький Сид, спросил я. Клево, ответил он, что, по моему разумению, означало — нормально. Сыну Сидди исполнилось двенадцать, так что мой братец владел молодежным сленгом. Его новая бухгалтерская фирма постепенно становилась на ноги, хотя поначалу будущее виделось ему исключительно в черном цвете (об этом я услышал впервые). И он вновь поблагодарил меня за те деньги, что я одолжил ему в прошлом ноябре. Я ответил, что считал себя обязанным поддержать его, и сказал абсолютную правду. Особенно если учесть, что с матерью он проводил куда больше времени, чем я. Общаясь с ней как лично, так и по телефону. — Ладно, отпускаю тебя. — Сид предпочитал не прощаться, а заканчивать разговор именно этой фразой, словно держал меня в заложниках. — Запасайся холодным пивом, Майк. Синоптики говорят, что на этот уик-энд в Новой Англии будет жарче, чем в аду. — Если станет уж совсем плохо, переселюсь в озеро. Эй, Сид? — Эй, что? Как и «отпускаю тебя», «эй, что?» пришло из детства. — Наши предки из Праутс-Нек, так? Со стороны отца, мама пришла совсем из другого мира, где мужчины ходили в шелковых рубашках с отложным воротничком, женщины носили длинные комбинации, и все знали второй куплет «Дикси». С моим отцом она встретилась в Портленде, на каком-то спортивном мероприятии. Мамины родственники жили в Мемфисе и никому не позволяли забыть об этом. — Вроде бы да, — ответил он. — Точно, оттуда. Но только не задавай мне много вопросов о нашем родовом древе, Майк. Я до сих пор не знаю, чем отличается племянник от кузена. То же самое я говорил и Джо. — Говорил? — Внутри у меня все замерло, но нельзя сказать, что я очень уж удивился. После того, что я уже узнал, новость-то не бог весть какая. — Будь уверен. — А что она хотела знать? — Все, что мне известно. То есть не так и много. Я мог рассказать ей о прапрадедушке мамы, которого убили индейцы, но материнская линия Джо не интересовала. — Когда это случилось? — Так ли это важно? — Возможно, да. — Попробую вспомнить. Наверное, в то время, когда Патрику вырезали аппендицит. Да, точно. В феврале девяносто четвертого. Может, и в марте, но скорее всего в феврале. За полгода до ее смерти на автостоянке у «Райт эйд». А ведь я ничего не знал, ничего не замечал. Тогда она еще не забеременела. Ездила в Тэ-Эр. Задавала вопросы, по словам Билла Дина, не всегда приятные, но она продолжала их задавать. И я понимал, в чем причина. Если уж Джо за что-то бралась, сбить ее с взятого курса не представлялось возможным. Попробуйте вырвать тряпку из пасти терьера. Она задавала вопросы и мужчине в коричневом пиджаке спортивного покроя? Кто он, этот мужчина в коричневом пиджаке? — Пэт как раз лежал в больнице. Доктор Альперт заверил меня, что беспокоиться не о чем, но, когда зазвонил телефон, я аж подпрыгнул, подумал, что он звонит сообщить, что Пэту стало хуже. — Когда это ты стал такой тревожно-мнительной личностью, Сид? — Не знаю, дружище, но, похоже, стал. Но позвонил не Альперт, а Джоанна. Она хотела знать, не жил ли кто-нибудь из наших предков, в третьем, а то и в четвертом поколении, в тех местах, где ты сейчас находишься. Я сказал, что не знаю, но тебе, возможно, об этом известно. Но она не хотела обращаться к тебе, потому что, по ее словам, готовила тебе сюрприз. Она тебя удивила? — Более чем. Слушай, отец ловил лобстеров… — Типун тебе на язык, он был художником-примитивистом. Мать до сих пор его так называет. — Сид не рассмеялся. — Перестань. Он стал продавать кофейные столики и мебель для лужаек, разрисованную лобстерами после того, как ревматизм уже не позволял ему выходить в море. — Я знаю, но мама отредактировала свою семейную жизнь. Сделала из нее сценарий для телесериала. Тут он попал в десятку. — Наш отец был рыбаком из Праутс-Нек… — Скорее, перекати-поле. — Вот тут Сид рассмеялся. — Где вешал свою шляпу, там и был его дом… — Перестань, дело серьезное. Свой первый рыбацкий баркас он получил от своего отца, так? — Так нам говорили, — признал Сид. — «Ленивая Бетти» досталась Джеку Нунэну от Пола Нунэна. Который тоже жил в Праутс. В 1960 году «Бетти» здорово потрепал ураган «Донна». Я родился двумя годами раньше. — И в шестьдесят третьем отец выставил ее на продажу? — Да, — согласился Сид. — Не знаю, что потом стало с баркасом, но на нем еще плавал дед Пол. Помнишь уху из лобстеров, которую мы ели в детстве, Майки? — Как же не помнить! — Как и большинство мальчишек, выросших на побережье Мэна, я никогда не заказывал в ресторане лобстеров — досыта наелся ими в детстве. Я подумал о деде Поле, который появился на свет где-то в последнем десятилетии прошлого века. У Пола Нунэна родился Джек Нунэн, у Джека — Майк и Сид Нунэны, и это практически все, что я знал о своих предках по отцовской линии. Правда, все эти Нунэны выросли достаточно далеко от того места, где я сейчас обливался потом. Они срали в одну выгребную яму. Дивоур ошибся, только и всего. Когда мы, Нунэны, не ходили в шелковых рубашках с отложным воротничком и не приобрели мемфисского лоска, мы были простыми праутснекцами. И маловероятно, что пути моего и Дивоурова прадедов могли пересечься. Старик сам годился мне в деды, то есть ни о каком совпадении поколений не могло быть и речи. Но если Дивоур ошибался, почему Джо интересовалась историей моей семьи? — Майк? — раздался в трубке голос Сида. — Ты еще здесь? — Да. — У тебя все в порядке? Голос у тебя что-то не очень. — Все дело в жаре, — ответил я. — Да еще твое чувство обреченности искажает восприятие. — Спасибо, что позвонил, Сид. — Спасибо, что ты есть, старший брат. — До скорого. — И я положил трубку. * * * Я пошел на кухню за стаканом холодной воды. Наполняя его из-под крана, я услышал, как за спиной на передней панели холодильника заскользили магниты. Я резко обернулся, вода выплеснулась на босые ноги, но я этого и не заметил. Я напоминал ребенка, который думает, что успеет увидеть Санта-Клауса, прежде чем тот нырнет в дымовую трубу. И я действительно успел заметить, как девять букв втянуло внутрь окружности. На мгновение они сложились в одно слово: carladean а потом что-то огромное и невидимое пронеслось мимо меня. Ни один волос не шевельнулся на моей голове, но казалось, будто меня отшвырнуло в сторону. Так бывает, когда стоишь у края платформы в подземке и мимо тебя проносится вырвавшийся из тоннеля поезд. От изумления я вскрикнул, выронил на стол стакан, вода разлилась. Пить мне уже расхотелось, да и температура на кухне «Сары-Хохотушки» резко упала. Я с шумом выдохнул и увидел вырвавшийся изо рта парок, совсем как в январский день. Только один выдох, может, два, сконденсировались в пар, но сконденсировались, и секунд на пять пленка пота, покрывавшая все тело, превратилась в тонкий ледок. Слово CARLADEAN разметало в разные стороны. Так в мультфильмах разлетаются звезды из глаз. Не только это слово, но и окружность из фруктов и овощей. Магниты градом посыпались на пол. Кухня заполнилась звериной яростью. И что-то ей уступило, покинуло поле боя с печальным вздохом: «Ах, Майк. Ах, Майк». Именно этот голос я записал на скрайбер. Тогда полной уверенности у меня не было, но теперь я не сомневался — голос принадлежит Джо. Но кем был второй призрак? Почему он разметал буквы?