— Продолжай. — А что продолжать? Я ей сказал, что в Тэ-Эр немало больных мозолей, как и в других местах, и попросил ее не наступать на них, если есть такая возможность. Она ответила, что все поняла. Может, поняла, а может, и нет. Но я знаю, что вопросы она продолжала задавать. Слушала истории, которые рассказывали старики, у которых в голове все давно перепуталось. — И когда это было? — Осенью девяносто третьего и весной девяносто четвертого. Она кружила по городу, заглядывала даже в Моттон и Харлоу, с блокнотом и маленьким кассетным магнитофоном. Это все, что мне известно. И тут я сделал удивительное открытие: Билл лгал. Спроси меня кто об этом днем раньше, я бы рассмеялся и ответил, что Билл Дин просто не знает, что такое ложь. Должно быть, лгал он довольно-таки редко, потому что делать это совсем не умел. Я уж хотел поставить его перед фактом, но не видел в этом никакого смысла. Мне требовалось время, чтобы поразмыслить, а на заправке я размышлять не мог — в голове все гудело. Я знал, что скоро гудение стихнет, и тогда я, возможно, пойму, что все это ерунда, не стоит и выеденного яйца, но, повторюсь, чтобы отделить зерна от плевел, мне требовалось время. Неожиданные подробности жизни любимой женщины, пусть и давно уже умершей, — сильное потрясение. Можете мне поверить, я знаю. Билл отвел взгляд, потом вновь встретился со мной глазами. В них читались серьезность и (я мог в этом поклясться) испуг. — Она спрашивала насчет маленького Керри Остера, и это хороший пример упомянутых мною больных мозолей. О таком не пишут ни в газетной заметке, ни в журнальной статье. Нормал просто чокнулся. Никто не знает почему. То была ужасная трагедия, совершенно бессмысленная, и некоторые люди еще не пережили ее. В маленьких городах существуют невидимые связи… Да, протянутые под землей кабели, недоступные глазу. — …и прошлое в них умирает медленно. Сара и ее клан, это другое. Они просто… пришельцы… издалека. Если бы Джо ограничилась только ими, никто бы и слова не сказал. Но, с другой стороны, то, что она узнала, осталось при ней. Потому что я не видел ни одного написанного ею слова. Если она и писала. Тут он говорил правду, я это чувствовал. Но я знал и кое-что еще, причем знал с полной достоверностью, точно так же, как нисколько не сомневался в том, что Мэтти была в белых шортах, когда приглашала меня на обед. Билл сказал, что Сара и ее клан — просто пришельцы издалека. Причем на середине фразы он запнулся, заменяй словом пришельцы другое слово, первым пришедшее на ум. И не произнес он слово ниггеры. Сара и ее клан — просто ниггеры издалека… И тут же я вспомнил старый рассказ Рэя Брэдбери «Марс — это рай»[101]. Астронавты, достигшие Марса, находят там Зеленый Город, перенесшийся из Иллинойса, где живут их друзья и родственники. Только на самом деле эти друзья и родственники — инопланетные чудища, и ночью, когда астронавты думали, что они спят в домах, где прошли их детство и юность, а находятся эти дома в раю, их убивают, всех до единого. — Билл, ты уверен, что осенью и весной она приезжала несколько раз? — Да. Только не несколько. Как минимум с дюжину, а то и больше. Приезжала чуть ли не на целый день. Или ты не знал? — А ты видел с ней мужчину? Крепкого телосложения, с курчавыми волосами? Он задумался. Я затаил дыхание. Наконец Билл покачал головой. — Я всегда видел ее одну. Но мы встречались не в каждый ее приезд. Иной раз я узнавал, что она приезжала уже после ее отъезда. Помнится, я увидел ее в июне девяносто четвертого. Она ехала к Сияющей бухте в своем маленьком автомобильчике. Она помахала мне рукой, я тоже помахал в ответ. Ближе к вечеру я подъехал к коттеджу, узнать, не надо ли ей чего, но она уже уехала. И больше я ее не видел. Когда она умерла в конце того лета, мы с Ветти были в шоке. Если она что-то и выискивала, то, должно быть, не написала о своих поисках ни слова. Я бы нашел рукопись. А не лгал ли я себе? Она много раз приезжала сюда, не пытаясь сохранить эти визиты в тайне, однажды ее даже сопровождал незнакомый мужчина, а я узнал обо всем этом совершенно случайно. — Об этом трудно говорить, — добавил Билл, — но, раз уж начали, давай дойдем до конца. Жить в Тэ-Эр — все равно что спать в одной кровати вчетвером или впятером, как бывало раньше. Если все лежат тихо — полный порядок. А если хоть один начнет ворочаться, не смогут спать и все остальные. На данный момент этот беспокойный — ты. Так, во всяком случае, воспринимают тебя окружающие. Он ждал, что я на это отвечу. Когда же прошло двадцать секунд, а я по-прежнему молчал (Гарольд Обловски мог мною гордиться), ему не осталось ничего другого, как продолжить. — К примеру, людям в городе не по себе из-за того интереса, что ты проявляешь к Мэтти Дивоур. Только не подумай, что я говорю, будто между вами что-то есть, хотя некоторые в этом уверены, но, если ты хочешь и дальше жить в Тэ-Эр, то создаешь себе трудности. — Почему? — Вернемся к тому, что я говорил тебе полторы недели тому назад. От нее надо держаться в стороне, как от чумы. — Билл, но ты, если я не ошибаюсь, сказал, что как раз она попала в беду. И я стараюсь ей помочь. Кроме этого, между нами ничего нет. — Я же говорил тебе, что Макс Дивоур — псих. Если ты выведешь его из себя, платить придется нам всем. — Насос автоматически отключился, и Билл вытащил наконечник шланга из горловины бака. Установил его в выемку бензоколонки, тяжело вздохнул. — Ты думаешь, мне легко об этом говорить? — А ты думаешь, мне легко это слышать? — Хорошо, тем более что мы в одной лодке. Мэтти Дивоур — не единственный человек в Тэ-Эр, кто едва сводит концы с концами. У других тоже немало проблем. Это ты понимаешь? Возможно, он увидел, что понимаю я слишком много и слишком хорошо, потому что плечи у него поникли. — Если ты просишь, чтобы я отошел в сторону и смотрел, как Дивоур отбирает у Мэтти ребенка, то из этого ничего не выйдет, — ответил я. — И я очень надеюсь, что речь об этом не идет. Потому что я не хочу иметь никаких дел с мужчиной, который обращается с такой просьбой к другому мужчине. — Об этом я тебя просить и не собирался. Да и поздно просить-то, а? — Вот тут его голос неожиданно смягчился. — Господи, да я ведь тревожусь-то из-за тебя. Тебе надо бы быть поосторожнее. Потому что он действительно псих. Ты думаешь, он пойдет в суд, если поймет, что суд не удовлетворит его требований? Трое мужчин погибли при тушении пожаров 1933 года. Хороших мужчин. Один из них был моим дальним родственником. Пожары уничтожили все на территории, равной половине округа, а поджег лес Макс Дивоур. Так он попрощался с Тэ-Эр. Доказать это невозможно, но лес поджег он. Тогда ему не было и двадцати, а в кармане звенели разве что несколько монет. Ты хоть понимаешь, на что он способен теперь? И он испытывающе посмотрел на меня. Я молчал. Билл кивнул, словно услышал ответ. — Подумай об этом. И помни, Майк, ты мне очень дорог, поэтому я и говорю с тобой столь прямо. — И как прямо ты говоришь со мной, Билл? — Боковым зрением я увидел, как какой-то турист вышел из «вольво» и, направляясь к магазину, с любопытством посмотрел на нас. Потом, проигрывая эту сцену в голове, я понял, что мы напоминали двух петухов, которые вот-вот набросятся друг на друга. Помнится, тогда мне хотелось плакать — мне казалось, что меня предали, и в то же время я ужасно злился на этого худощавого старика, в чистой белой рубашке и с полным ртом вставных зубов. Так что, возможно, мы были близки к тому, чтобы начать махать кулаками. — Как могу, — ответил он и повернулся, чтобы пройти в магазин и расплатиться за бензин. — В моем доме живут призраки! — вырвалось у меня. Он остановился, спиной ко мне, плечи поникли еще больше. Затем, очень медленно, он повернулся. — В «Саре-Хохотушке» всегда жили призраки, Майк. Ты растревожил их. Может, тебе лучше вернуться в Дерри и дать им успокоиться. Возможно, так будет лучше всего. — Он помолчал, словно обдумывал последнюю фразу, взвешивая все «за» и «против», потом медленно, очень медленно, как и поворачивался, кивнул. — Да, так будет лучше. * * * Вернувшись в «Сару», я позвонил Уэрду Хэнкинсу. А потом решился-таки на звонок Бонни Амудсон. Откровенно говоря, мне очень хотелось, чтобы мой звонок не застал ее в туристическом агентстве, где она работала, но нет, Бонни сняла трубку. А по ходу нашего разговора из факса полезли ксерокопированные страницы ежегодников Джо. На первой Уэрд написал: «Надеюсь, я трудился не зря». Я не продумывал заранее разговор с Бонни. Я чувствовал, что этим можно все испортить. Сказал ей, что Джо что-то писала, то ли статью, то ли серию статей, о местности, в которой находился наш летний коттедж, и некоторые из местных жителей встретили ее изыскания в штыки. А кое-кто до сих пор ворчит по этому поводу. Она не говорила об этом? Не показывала черновики? — Нет. — В голосе Бонни прозвучало искреннее изумление. — Она показывала мне фотографии, такое было, но ничего из написанного. Помнится, однажды она сказала, что писатель у нее в семье — ты, а она занимается всем остальным. Так? — Да. Я подумал, что на этом и надо закруглиться, но у мальчиков в подвале было на этот счет свое мнение. — Бонни, она с кем-нибудь встречалась? На другом конце провода воцарилось молчание. Я протянул руку к страницам ежегодников Джо, полученным по факсу. С ноября 1993-го до августа 1994-го. Все заполненные аккуратным почерком Джо. Интересно, стоял ли здесь факс до ее смерти? Я не помнил. Я слишком многого не помнил. — Бонни, если ты что-то знаешь, пожалуйста, скажи. Я смогу простить ее, если придется, но я не могу простить того, чего не знаю… — Извини. — Из трубки донесся нервный смешок. — Просто я сначала не поняла. Встречаться с кем-то… для Джо, которую я знала, такое просто невозможно… вот я и не сразу сообразила, что ты говоришь о ней. Я подумала, что ты, возможно, имеешь в виду психоаналитика, но речь не о нем, не так ли? Ты спрашиваешь, не встречалась ли она с каким-то мужчиной. Бойфрендом. — Именно так. Буквы на страничках ежегодника прыгали у меня перед глазами. Искреннее недоумение, прозвучавшее в голосе Бонни, порадовало меня, но не настолько, как я мог бы ожидать. Потому что я и так все знал. И дело даже не в эпизоде из фильма про Перри Мейсона. Мы же говорили о Джо. Моей Джо! — Майк, — Бонни говорила со мной, как с душевнобольным, — она любила тебя. Только тебя. — Да, полагаю, что любила. — Страницы ежегодника показывали, какую активную жизнь вела моя жена. «СК Мэна»… суповые кухни. «ЖенНоч» — ночлежки для женщин. «МолНоч» — ночлежки для молодежи. «Друзья библиотек Мэна». Два или три заседания различных комитетов в месяц, иногда два или три заседания в неделю, а я ничего не замечал. Я спасал от опасности других женщин. — Я тоже ее любил, Бонни, но в последние десять месяцев своей жизни она чем-то занималась. Она ничего не говорила тебе, когда вы ехали на заседание совета директоров «Суповых кухонь» или «Друзей библиотек»? Опять молчание. — Бонни? Я оторвал трубку от уха, чтобы увидеть красную лампочку, свидетельствующую о том, что аккумулятор сел. Лампочка не горела. Я вновь вернул трубку к уху. — Бонни, в чем дело? — В последние девять или десять месяцев ее жизни мы никуда не ездили. По телефону разговаривали, один раз, помнится, встретились на ленче в Уотервилле, но ездить — не ездили. Она ушла из всех советов. Я вновь проглядел страницы ежегодников, Заседания советов директоров следовали один из другим, в том числе и «Суповых кухонь». — Ничего не понимаю. Она ушла из «Суповых кухонь»? Опять пауза, на этот раз короткая. — Нет, Майк. Она прекратила участие в работе всех благотворительных организаций. В «Ночлежках для женщин» и «Ночлежках для молодежи» — с конца 1993 года, когда истек срок. А из «Суповых кухонь» и «Друзей библиотек» она ушла то ли в октябре, то ли в ноябре. Страницы, присланные Уэрдом, говорили о другом. Заседания в 1993 году, заседания в 1994 году. Десятки заседаний советов директоров, в работе которых она более не участвовала. Она приезжала сюда. Вместо заседаний она ехала в Тэ-Эр, я мог в этом поклясться. Но зачем? Глава 17 Дивоур, конечно, сошел с ума, обезумел, иначе и не скажешь, но, однако, он сумел застать меня врасплох, подловить в самый неудачный для меня момент, когда я ничего не мог ему противопоставить. И я думаю, все последующие события были уже предопределены. Начиная с нашей встречи и заканчивая той жуткой грозой, о которой до сих пор говорят в этих местах. И развивались эти события по нарастающей, словно сходящая с гор лавина. Во второй половине пятницы я чувствовал себя превосходно. Разговор с Бонни оставил без ответа множество вопросов, но оказал тонизирующее воздействие. На обед я приготовил себе овощное рагу (искупал грехи за последний визит в «Деревенское кафе», где дал волю чревоугодию), съел его перед телевизором: шел вечерний выпуск новостей. По другую сторону озера солнце клонилось к горам и заливало гостиную золотом. Когда же Том Брокау закрыл лавочку, я решил пройтись по Улице на север (знал, что далеко все равно не уйти, и я успею вернуться до наступления темноты) и обдумать новые сведения, полученные от Билла Дина и Бонни Амудсон. Мне нравилось совмещать пешие прогулки с процессом осмысления имеющейся в моем распоряжении информации. В ходе таких вот прогулок зачастую рождались самые удачные повороты сюжетов моих романов.