Я облизнул губы. Я стоял в темноте, обращался к призракам и тем не менее не казался себе полным идиотом. Отнюдь. Я чувствовал холод, которого сначала не было, и знал, что я в подвале не один. — Тогда ты можешь стучать. Наверняка можешь, если тебе по силам захлопнуть дверь. Я стоял и вслушивался в падение капель. Других звуков не было. Я уже поднял руку к выключателю, когда где-то под ногами раздался негромкий стук. В «Саре-Хохотушке» подвал глубокий, и три верхних фута бетона изолированы большими панелями «инсу-гард»[67]. И звук, который я слышал, возникал, я мог в этом поклясться, при ударе кулака о такую панель. От этого удара волосы у меня встали дыбом, глаза едва не вылезли из орбит, а вся кожа покрылась мурашками. В подвале что-то есть! Что-то мертвое. Я более не мог нажать на рычажок выключателя, даже если бы и захотел. У меня не было сил поднять руку. Я попытался заговорить, но сподобился лишь на сиплый шепот: — Ты здесь? Удар. — Кто ты? — Я по-прежнему говорил сиплым шепотом, словно умирающий, который отдает последние указания жене и детям. На этот раз мне не ответили. Я лихорадочно размышлял, что делать дальше, и тут мне вспомнился какой-то старый фильм, в котором Тони Кертис играл Гарри Гудини[68]. Согласно сценарию, Гудини искал честного медиума. Он попал на один спиритический сеанс, по ходу которого с мертвыми общались… — Если ответ — да, стукни один раз, если нет — два. Сумеешь? Удар. Пониже меня, но не у самого пола. Пятью ступенями ниже, максимум — семью. Достаточно далеко, чтобы я не мог дотянуться рукой до этого нечто, зависшего в темноте подвала. — Ты… — Я не договорил. Холодный воздух перехватил горло. Я собрал волю в кулак и предпринял вторую попытку. — Ты — Джо? Удар. Несильный удар кулаком по гидроизоляции. Пауза, потом два удара. Да и нет. Тут я задал вроде бы совсем неуместный вопрос: — Совы внизу? Два удара. — Ты знаешь, где они? Удар. — Следует мне их искать? Удар! Очень сильный. «Зачем она их купила?» — хотел спросить я, но обитатель подвала не смог бы… Горячие пальцы коснулись моих глаз, и я чуть не вскрикнул, но вовремя сообразил, что это пот. Я поднял руки и вытер лицо. Я просто купался в собственном поту. — Ты — Лэнс Дивоур? Двойной удар. Без промедления. — В «Саре» я в безопасности? Мне тут ничего не грозит? Удар. Пауза. Я знал, что это пауза, что я еще не услышал полного ответа. Потом: два удара. Да, мне ничего не грозит. Нет, все-таки угроза есть. Я вновь обрел контроль над рукой. Поднял ее, коснулся стены, нащупал выключатель, положил палец на рычажок. Горячий пот на лице превратился в лед. — Ты плачешь в ночи? Два удара, а в паузе между ними я щелкнул выключателем. Вспыхнули лампы в подвале и под потолком над лестничной площадкой. Яркие, никак не меньше ста двадцати пяти ватт. Времени спрятаться, не то чтобы убежать, не было, да никто и не пытался. Опять же, миссис Мизерв, при всех ее достоинствах, забыла подмести лестницу, ведущую в подвал. Спускаясь к тому уровню, на котором раздавались удары, я оставлял следы на серой пыли. Других следов не было. Я шумно выдохнул и увидел легкий парок. Значит, в подвале было холодно, но температура быстро повышалась. Второй выдох — пар еще оставался, третий — исчез. Я провел рукой по гидроизоляционной панели. Гладкая, ровная. Ткнул пальцем, не прикладывая особой силы, но на серебристой поверхности образовалась ямочка. Панель мягкая, как пирог. Если б кто-то лупил по ней кулаком, серебристая оболочка разорвалась бы, открыв розовый гидроизоляционный материал. Но все панели серебрились передо мной. — Ты все еще здесь? — спросил я. Ответа я не получил, но чувствовал, что мой гость никуда не делся. По-прежнему пребывал в подвале. — Надеюсь, я не обидел тебя, включив свет. — Вот тут мне стало как-то не по себе. Наверное, я являл собой странное зрелище: стою на лестнице, громко разговариваю — видимо, с пауками. — Я просто хотел тебя увидеть. — Не знаю, правду я говорил или нет. Резко, так резко, что едва не потерял равновесие и не скатился вниз, я повернулся в полной уверенности, что за моей спиной стоит существо в саване, что именно оно стучало по панелям, не добрый призрак старинных баллад, а жуткая тварь из потустороннего мира. Но никого не увидел. Я вновь развернулся на сто восемьдесят градусов, два или три раза глубоко вдохнул, успокаивая нервы, спустился вниз. В подвале обнаружил готовое к плаванию каноэ, даже с веслом, старую газовую плиту, которую мы заменили, купив коттедж, кадку, в которую Джо (несмотря на мои возражения) хотела что-то посадить. Я нашел чемодан со скатертями, картонную коробку с кассетами (на них остались «шедевры» таких групп, как «Дифлоникс», «Функаделик», «38-й калибр»), несколько картонных же ящиков со старой посудой. Если здесь и теплилась жизнь, то не слишком интересная. Не идущая ни в какое сравнение с той, что я почувствовал в студии Джо. Оно и понятно: я видел прошлое того настоящего, что уже стало прошлым. Так уж заведено в этом мире. На полке лежал альбом с фотографиями. Я его взял главным образом из любопытства. Ничего из ряда вон выходящего не обнаружил. В основном окрестные пейзажи, заснятые в год покупки «Сары-Хохотушки». Нашел, правда, фотографию Джо в джинсах-бананах, с волосами, зачесанными назад и белой помадой на губах, и Майка Нунэна в цветастой рубашке и с бакенбардами, от одного вида которых меня скривило (вдовцу Майку такой женатый Майк не понравился). Я нашел сломанные пяльцы Джо, грабли, которые мне могли понадобиться осенью: сгребать опавшую листву, широкую лопату для расчистки дорожек от снега, несколько банок краски. Чего я не отыскал, так это пластмассовых сов. Моя подруга (или друг), стучавшая по гидроизоляции, не ошиблась. Наверху зазвонил телефон. Я поспешил наверх, уже выскочил за дверь, потом вернулся и щелкнул выключателем. С одной стороны, мой поступок меня позабавил, с другой — я поступил как и должно, к примеру, в детстве, шагая по тротуару я старался не наступать на трещины и не видел в этом ничего предосудительного. А если мое поведение и показалось кому-нибудь странным, так ли уж это важно? Я пробыл в «Саре» только три дня, но уже вывел Первый нунэновский закон эксцентричности: когда ты один, твое странное поведение вовсе не кажется странным. Я схватил трубку: — Слушаю. — Привет, Майк. Это Уэрд. — Что-то ты быстро. — Архив от меня в двух шагах. Я все нашел. В еженедельнике Джо на второй неделе ноября 1993 года есть только одна запись. Зачитываю. «Эс-ка Мэна, Фрип, Одиннадцать утра». Вторник, шестнадцатое. Это тебе что-нибудь говорит? — Да. Премного тебе благодарен, Уэрд. Ты мне здорово помог. Я отключил связь, положил телефон на подставку. Действительно помог. «Эс-ка Мэна» расшифровывалось как «Суповые кухни Мэна». С 1992 года по день своей смерти Джо входила в состав совета директоров этой благотворительной организации. Фрип — сокращение от Фрипорта. Наверное, речь шла о заседании совета. Вероятно, они говорили о том, как накормить бездомных в День Благодарения, а потом Джо проехала семьдесят миль до Тэ-Эр, чтобы получить у почтовиков двух пластмассовых сов. Нет, ответа на свои вопросы я так и не получил. И тут же в голове раздался голос НЛО: Раз уж ты стоишь у телефонного аппарата, почему бы не позвонить Бонни Амудсон? Поздороваешься, спросишь, как она поживает. В начале девяностых Джо входила в состав совета директоров четырех благотворительных организаций. Ее подруга Бонни убедила ее поучаствовать в работе «Суповых кухонь», когда в совете освободилось одно место. И на заседания они часто ездили вместе. Так что едва ли Бонни вспомнит то заседание, что проходило в ноябре 1993 года, все-таки прошло пять лет. Однако, если у нее сохранились протоколы… Да, странные мысли лезли мне в голову. Позвонить Бонни, поболтать ни о чем, потом попросить поднять протокол заседания, которое имело место в ноябре 1993 года. А дальше? Спросить, отмечено ли в протоколе отсутствие Джо? Полюбопытствовать, не заметила ли она изменений в поведении Джо в последний год ее жизни? А если Бонни спросит, зачем мне все это нужно, что мне ей ответить? Дай ее сюда, рявкнула Джо в моем сне. В нем она и не выглядела, как Джо, скорее, напоминала женщину из Книги пословиц, странную женщину, у которой с губ тек мед, но в сердце затаились змеи и черви. Странную женщину с пальцами, холодными как лед. Дай ее сюда. Это мой пылесос. Я подошел к двери подвала, взялся за ручку. Повернул, затем отпустил. Я не хотел заглядывать в темноту, не хотел слушать чьи-то удары. Лучше уж оставить дверь закрытой. А чего мне хотелось, так это выпить какой-нибудь холодной жидкости. И я пошел на кухню, повернулся к холодильнику и обмер. Магниты вновь образовали окружность, но на этот раз в ее центре вытянулись в ряд четыре буквы и одна цифра. Из них сложилось слово: hello В доме жил призрак. Теперь я в этом не сомневался и ясным днем. Я спрашивал, безопасно ли для меня пребывание в «Саре-Хохотушке», и получил двойственный ответ, но это ничего не значило. Если б я сейчас ретировался из «Сары», ехать мне было некуда. У меня был ключ от дома в Дерри, но ответы на интересующие меня вопросы я мог найти только здесь. И я это знал. — Привет, — ответил я и открыл холодильник, чтобы взять банку «пепси». — Кто бы ты ни был, привет. Глава 11 Я проснулся в темноте, в полной уверенности, что в северной спальне я не один. Сел, протер глаза и увидел темный, плечистый силуэт, стоящий между моей кроватью и окном. — Кто ты? — спросил я, подумав, что ответ я получу не в словах, а ударами по стене. Один удар — да, два удара — нет… Какие предложения, Гудини? Но фигура у окна не прореагировала на мои слова. Я нащупал шнурок бра, висящей над кроватью, дернул. Рот у меня перекосило, тело напряглось. — Дерьмо, — выдохнул я. — Чтоб я сдох! На перекладине для занавесок на плечиках висел мой пиджак. Я повесил его туда, когда распаковывал вещи, и забыл убрать в стенной шкаф. Я попытался рассмеяться и не смог. В три часа ночи висящий на окне пиджак не показался мне смешным. Я выключил свет, полежал с открытыми глазами, ожидая услышать звон колокольчика Бантера или детский плач. И слушал, пока не уснул. Семью часами позже, когда я уже позавтракал и собирался пойти в студию Джо, чтобы проверить, не стоят ли пластмассовые совы в чулане, куда я не заглядывал днем раньше, новенький, последней модели «форд» скатился по проселку и замер нос к носу с моим «шевроле». Я уже ступил на короткую дорожку, соединяющую коттедж и студию, но повернул назад. День вновь выдался жарким, поэтому мой наряд состоял из джинсов с обрезанными штанинами и шлепанцев. Джо всегда говорила, что среди тех, кто одевается в кливлендском стиле, есть представители двух направлений: классического и небрежного. Мой утренний гость, безусловно, придерживался второго: гавайка с ананасами и мартышками, светло-коричневые брюки из банановой республики, белые туфли. Кливлендский стиль цвета носков не оговаривал, но в обуви признавался только один цвет — белый. Непременным атрибутом являлось и что-нибудь кричащее и золотое. И тут мой гость оправдал мои ожидания: на левой руке блестел «ролекс», на шее сверкала цепь. Рубашку он носил навыпуск, на спине под ней что-то подозрительно бугрилось. Похоже, этот господин предпочитал ездить в гости вооруженным. — Майкл Нунэн? Некоторые женщины от него млели. Те, кто сжимается в комок, если мужчина повышает голос. Те, кто не бежит в полицию после домашних разборок, потому что верят, что сами накликали на себя неприятности. Как то: фонарь под глазом, вывихнутую руку, а то и сигаретный ожог на груди. Те, кто предпочитает обращаться к своему мужу или любовнику, как к отцу: «Принести тебе пива, папуля?» или «На работе выдался тяжелый день, папуля?» — Да, я — Майкл Нунэн. Чем могу служить? «Папуля» отвернулся, наклонился, взял что-то с пассажирского сиденья. Закрепленная под приборным щитком рация пискнула и замолчала. Он вновь повернулся ко мне, со светло-желтой папкой в руке. Протянул ее мне. — Это вам. Поскольку я не сделал попытки взять папку, он шагнул ко мне и попытался всунуть ее мне в ладонь, чтобы мои пальцы, повинуясь безусловному рефлексу, схватили папку. Я, однако, успел поднять руки, словно он наставил на меня свой револьвер. Он по-отечески взглянул на меня — лицо у него было ирландское, как и у братьев Арленов, только без арленовских доброты, открытости, любопытства. Их место заняло пренебрежение, словно все человеческие хитрости давно ему не в диковинку, а с самыми изощренными он сталкивался как минимум дважды. Одну бровь рассекал давнишний шрам, а румянец на щеках указывал то ли на отменное здоровье, то ли на повышенный интерес к спиртным напиткам. Похоже, он мог бы скинуть тебя в канаву, да еще усесться сверху, чтобы услышать: «Я ничего не сделал, папуля, отпусти меня, не сердись». — Не создавайте себе лишних проблем. Вы возьмете эту повестку, мы оба это знаем, так что не будем тянуть время. — Сначала покажите мне ваши документы.