Убийца был скользким. Он сидел на скамейке в городском парке возле эстрады, курил сигарету и напевал песню из «Белого альбома» «Битлз»: Ты сам не понимаешь, как тебе повезло снова очутиться в СССР… Он еще не был убийцей, во всяком случае, пока. Но думал об убийстве очень давно. Мысли о нем неотступно преследовали его, но вовсе не тревожили, а, напротив, поднимали настроение. Время он выбрал правильно. И волноваться, что его поймают, никаких оснований нет. Как и по поводу прищепки. Потому что он хитрый. Пошел небольшой снег. Все это происходило 12 ноября 1970 года, а за сто шестьдесят миль к северо-востоку от этого небольшого городка на западе штата Мэн лежал в коме Джон Смит. Убийца осмотрел парк. Туристы, приезжавшие в Касл-Рок и Озерный край, часто называли его «общей землей». Но сейчас туристов здесь не было. Парк, утопавший летом в зелени, стал желтым и неживым и терпеливо дожидался, когда зима наконец вступит в свои права. На фоне светлого неба сверкали, переливаясь, замерзшие капли на покрытом ржавчиной проволочном щите, ограждавшем «дом» – основную базу на играх Малой бейсбольной лиги. Эстрада для оркестра нуждалась в покраске. В целом открывавшаяся взгляду картина не радовала глаз, но убийца не замечал этого. Внутри у него все пело, и он с трудом сдерживался, чтобы не пританцовывать, а пальцами так и хотелось пощелкать в такт. На этот раз его мечта наконец сбудется. Раздавив каблуком окурок, он тут же закурил новую сигарету и взглянул на часы. 15:02. Он сел на скамейку и продолжил курить. Мимо прошли двое мальчишек, перекидывая друг другу мяч, но убийцу они не видели, потому что скамейки стояли в низине. Он подумал, что именно сюда приходят потаскуны, когда погода теплее. Он знал все о потаскунах и о том, чем они занимались. Ему рассказывала об этом мать, и он видел все сам. При мысли о матери настроение немного испортилось. Однажды, когда ему было семь лет, мать неожиданно вошла к нему в комнату – она никогда не стучалась – и застала его за тем, как он игрался со своей «штучкой». Она чуть с ума не сошла. Он пытался объяснить ей, что в этом нет ничего такого. Ничего плохого. Он просто «встал». Он ничего для этого не делал, и тот «встал» сам по себе. А он сидел и постукивал по нему. Ничего особо интересного, даже скучно. Но мать чуть с ума не сошла. Ты что, хочешь быть грязным потаскуном? – закричала она. Он даже не понимал, о чем она: слово «грязный» он знал, а другое слышал от старших мальчишек во дворе их школы. Хочешь быть грязным потаскуном и подцепить заразу? Хочешь, чтобы у тебя оттуда тек гной? Чтобы он почернел? Чтобы сгнил? Ты этого хочешь? Она схватила его за плечи и начала трясти, а он разревелся от страха. Его мать, крупная и властная женщина, не терпела возражений, а он тогда не был убийцей и не был скользким – всего лишь маленький мальчик, ревущий от страха. Его «штучка» съежилась и пыталась втянуться в тело. Мать нацепила ему на «штучку» прищепку и заставила ходить с ней два часа, чтобы он знал, как опасны болезни. Боль была дикая. Он взглянул на часы. 15:07. Выбросил недокуренную сигарету и прислушался: кто-то приближался. Он узнал ее. Это была Альма, Альма Фречетт из кофейни, расположенной через дорогу. Только что закончила смену. Он знал Альму и даже пару раз встречался с ней, и они ездили на Серенити-Хилл. Она хорошо танцевала. Для потаскух это обычное дело. Он обрадовался, что идет именно Альма. Она была одна. Снова в СС… снова в СС… снова в СССР. – Альма! – окликнул он и помахал рукой. Вздрогнув от неожиданности, она обернулась и увидела его. Потом улыбнулась, подошла к нему и, сев скамейку рядом с ним, назвала по имени. Он, тоже улыбнувшись, поднялся. Он не боялся, что их увидят. Он был неприкасаемым. Настоящим суперменом! – Почему ты так одет? – спросила она. – Круто, верно? – Он усмехнулся. – Ну-у, не знаю… – Хочешь, я тебе кое-что покажу? – спросил он. – Ты такого точно никогда не видела! – И что это? – Пошли, увидишь сама. – Пойдем. Как все просто! Она поднялась с ним на эстраду. Если бы кто-то в это время шел мимо, он успел бы отказаться от своих намерений. Но в парке никого не было. Никаких прохожих. Весь парк в их полном распоряжении. Из свидетелей только светлое небо над головой. Альма была невысокого роста, светловолосая. Он не сомневался, что крашеная. Все потаскухи красят волосы. Он повел ее по эстраде, и их шаги гулко разносились по деревянному настилу. В углу валялся пюпитр, а рядом пустая бутылка из-под виски. Да, это место было точно тем самым, куда водили потаскух. – И что? – спросила она, ничего не понимая и начиная нервничать. Убийца весело улыбнулся и показал ей пальцем на валявшийся пюпитр. – Слева от него. Видишь? На досках лежал использованный презерватив, напоминавший сброшенную змеиную кожу. Альма скривилась и резко повернулась, чтобы уйти, но налетела на убийцу. – Не смешно… Он схватил ее и толкнул назад. – Куда это ты собралась? Ее взгляд стал настороженным и испуганным. – Дай мне пройти! Иначе сильно пожалеешь. У меня нет времени на идиотские шутки… – Это не шутка! Совсем не шутка, грязная потаскуха! Наконец-то он произнес эти слова вслух и назвал ее настоящим именем! Его захлестнула радость, и мир вокруг закружился. Альма вырвалась и бросилась к низким перилам по периметру эстрады, рассчитывая перескочить через них. Убийца ухватил ее сзади, за воротник дешевенького пальто, и рванул к себе. Нитки на шве с треском лопнули, и Альма открыла рот, чтобы закричать. Он зажал ей рот рукой, придавив губы к зубам, и почувствовал, как по ладони потекла теплая кровь. Она отчаянно колотила его, и ей никак не удавалось зацепиться за его одежду, чтобы устоять, потому что он был… Скользким! Он швырнул ее на пол и убрал ладонь ото рта, перемазанного кровью. Она снова хотела закричать, но он с размаху упал на нее, ухмыляясь и тяжело дыша, и воздух со свистом вырвался из легких Альмы. Теперь, уже ощутив его возбуждение, она не пыталась кричать и только отбивалась, норовя вцепиться в его одежду, но пальцы соскальзывали. Он грубо раздвинул ей ноги и оказался между ними. Альма ударила его, угодив в переносицу, отчего на глазах убийцы выступили слезы. – Ах ты, потаскуха! – прошипел он, сжимая пальцы у нее на горле. Он душил Альму, отрывая ее голову от дощатого пола и с силой опуская вниз. Ее глаза закатились, лицо сначала порозовело, потом стало красным и, наконец, побагровело. Сопротивление ослабло. – Потаскуха, потаскуха, потаскуха! – хрипло выкрикивал убийца. Теперь он стал настоящим убийцей, и тело Альмы Фречетт уже никогда и никого не будет смущать на Серенити-Хилл. Ее глаза вылезли из орбит, как у дурацких кукол, которыми торговали на аллеях ярмарки. Убийца тяжело дышал. Руки Альмы безвольно лежали на дощатом полу, а его пальцы, впившиеся в ее горло, почти исчезли из виду. Он ослабил хватку, готовый снова сжать пальцы, если она пошевелится. Но Альма не шевелилась. Через мгновение убийца трясущимися руками распахнул на ней пальто и задрал юбку. Светлое небо равнодушно смотрело на парк Касл-Рока, по-прежнему пустынный. Тело задушенной и изнасилованной Альмы Фречетт нашли только на следующий день. По версии шерифа, преступление совершил какой-то заезжий мерзавец. Об убийстве написали газеты штата, и жители Касл-Рока признали, что шериф прав – никто из местных парней на такое зверство не способен. Глава пятая 1 Эрб и Вера Смит вернулись в Паунал и попытались наладить жизнь. В декабре Эрб закончил ремонт дома в Дареме. Как и предполагала Сара, их сбережения таяли на глазах, и им пришлось обратиться за помощью, предоставляемой государством гражданам в чрезвычайных ситуациях. Само осознание этого состарило Эрба почти так же, как и авария, в которую попал его сын. Эрб считал программу помощи эвфемизмом милостыни или благотворительности. Всю жизнь много и честно работая, он не предполагал дожить до того дня, когда ему придется полагаться на помощь государства. Но такой день наступил. Вера подписалась еще на три журнала, и почта регулярно доставляла их. Все они издавались на дешевой бумаге и с такими иллюстрациями, будто их рисовали дети. «Божьи летающие тарелки», «Грядущее Преображение» и «Духовные чудеса Господа». «Высшие силы» тоже по-прежнему приходили, но иногда лежали нечитаными по три недели, зато свои новые журналы Вера зачитывала до дыр. Она находила, что очень многое в них имеет прямое отношение к несчастью с Джонни, и во время ужина зачитывала соответствующие выдержки усталому мужу пронзительным голосом, дрожавшим от экзальтации. Эрб все чаще и чаще просил ее помолчать, а порой даже срывался на крик, требуя избавить его от этой чуши и оставить в покое. Тогда Вера, бросив на него обиженный взгляд, удалялась наверх, чтобы продолжить свои исследования. Она вступила в переписку с редакциями этих журналов и обменивалась письмами с авторами публикаций и другими их собратьями по перу, разделявшими ее взгляды. Как и сама Вера, большинство ее корреспондентов были вполне добросердечными людьми, желавшими помочь ближним и облегчить невыносимую боль. Они посылали ей молитвы и амулеты, обещали помолиться за Джонни на ночь. Однако встречались и мошенники, и Эрба тревожила неспособность жены распознать их. Ей предложили купить щепку с креста, на котором распяли Сына Божьего Иисуса Христа, всего за 99,98 доллара. Или пузырек с водой из чудотворного источника в Лурде, уверяя, что вода наверняка поможет Джонни очнуться, стоит лишь смочить ему лоб. Стоил пузырек доллар и десять центов, не считая почтовых расходов. Дешевле (и потому привлекательнее для Веры) было только постоянное проигрывание пленки с записью двадцать третьего псалма и молитвы «Отче наш» в исполнении Билли Гумбарра, миссионера с Юга. В рекламной брошюре утверждалось, что проигрывание записи у постели Джонни в течение нескольких недель обязательно приведет к чудесному исцелению. В качестве дополнительного благословения (только на короткое время) к приобретенной записи прилагалась фотография самого Билли Гумбарра с автографом. Эрб все чаще вмешивался, поскольку страсть Веры к этим псевдорелигиозным атрибутам усиливалась. Иногда он тайком рвал выписанные ею чеки или намеренно занижал остаток на счете, но если просили только наличные, ему приходилось проявлять характер. Постепенно Вера стала отдаляться от мужа и считать его неверующим грешником. 2 Сара Брэкнелл продолжала работать в школе и по утрам ездила на занятия. Но остальная часть дня мало чем отличалась от того, что происходило после разрыва с Дэном: она жила в ожидании перемен. Переговоры в Париже зашли в тупик. Несмотря на рост протестов как внутри страны, так и за рубежом, Никсон приказал продолжить бомбардировки Ханоя. На пресс-конференции он предъявил фотографии, «убедительно доказывавшие», что американские самолеты не бомбили северовьетнамские больницы, но сам передвигался повсюду только на армейском вертолете. Расследование убийства в Касл-Роке зашло в тупик после того, как подозреваемого в нем бродячего художника, который в свое время провел три года в больнице для душевнобольных, выпустили на свободу: вопреки ожиданиям его алиби полностью подтвердилось. Дженис Джоплин все с тем же надрывом исполняла блюзы. Законодатели мод в Париже второй год подряд безуспешно пытались увеличить длину юбок. Обо всем этом Сара смутно знала, будто случайно услышала голоса из соседней комнаты, где проходила какая-то вечеринка. Выпал первый снежок, потом еще немного, а за десять дней до Рождества разыгралась такая метель, что отменили занятия в школе, и Сара осталась дома. Она сидела у окна и смотрела на летящий снег, устилавший Флэгг-стрит белым ковром. Ее короткий роман с Джонни – хотя и романом-то назвать его было нельзя – теперь уже стал частью минувшего времени года, и Сара чувствовала, как он постепенно отдаляется от нее. Ей было не по себе, словно она медленно погружалась в воду и тонула. Тонула в днях. Сара много прочитала о черепных травмах, комах и повреждениях мозга. Полученные сведения не внушали оптимизма. Сара узнала о девочке из маленького городка в Мэриленде, пролежавшей в коме шесть лет. О молодом парне из английского Ливерпуля, который работал в доках и, впав в кому на шестнадцать лет после удара крюком портового крана, в этом же состоянии и скончался. Постепенно у этого крепкого молодого парня атрофировались все центры, отвечавшие за связь с внешним миром, волосы выпали, зрительные нервы за закрытыми веками превратились в жижу, а из-за укоротившихся связок тело приняло позу эмбриона. Вскрытие показало, что во фронтальной и префронтальной коре мозг уже не имел никаких извилин и был практически гладким. О, Джонни, как же это несправедливо! – думала Сара, наблюдая за кружившими снежинками, которые покрывали белым саваном прошедшее лето и золотую осень. Это несправедливо! Тебя не должны удерживать насильно. Каждые десять дней или две недели она получала письмо от Эрба Смита: у Веры были свои друзья по переписке, у него – свои. Он писал широким размашистым почерком, пользуясь по старинке авторучкой.