Джерси огляделся по сторонам. И снова лицо исказилось в странной волчьей гримасе. — Ясно, ясно… Все против меня. Хорошо. — Он уселся и посмотрел на всех ненавидящим взглядом. — Но если бы вы знали хоть что-нибудь о рынке закладных бумаг в Южной Америке… — Он не закончил фразу. На соседнем кресле увидел салфетку. Подобрал ее и начал раздирать на длинные тонкие полоски. — Кто-нибудь знает, как управляться на кухне с их плитой? — спросил Лысый так, словно ничего не произошло. — Я хочу поужинать. Никто не ответил. — Не ожидал такого, — с грустью сказал лысый мужчина. — Эра специализации. Просто жить стыдно в такую эпоху. — С этим философским замечанием Лысый вернулся в деловой класс. Лорел опустила глаза и увидела, что под оправой темных очков щеки Дайны Беллман были мокрыми от слез. Лорел моментально забыла о собственном страхе, о замешательстве и обняла девочку. — Не плачь, миленькая. Тот дяденька был просто ужасно расстроен. Сейчас ему получше. «Если можно назвать лучшим этот невменяемый взгляд и разрывание салфетки на тонкие полоски», — подумала она. — Я боюсь, — прошептала Дайна. — Мы все кажемся этому дяденьке страшилами. — Ну нет, я так не думаю, — сказала Лорел, несколько ошарашенная таким заявлением. — Почему ты так подумала? — Я не знаю. — Дайне понравилась эта женщина, причем с первого момента, когда услышала ее голос. Только она не стала ей рассказывать, что в какой-то миг увидела всех, включая себя. Увидела этого человека с громким голосом. Она побывала внутри него, а звали его мистер Тумс, или Туми, или что-то в этом роде. Для него все они выглядели, как скопище злобных себялюбивых троллей. Если бы она сказала об этом мисс Ли, та сразу бы решила, что она сошла с ума. Почему бы и этой тетеньке, с которой Дайна познакомилась недавно, не думать так же? Поэтому Дайна промолчала. Лорел поцеловала девочку в щеку. Кожа под ее губами была горячей. — Ты не бойся, маленькая. Мы летим нормально — сама ведь чувствуешь, верно? Через несколько часов будем снова на земле. — Это хорошо. Но только я хочу мою тетю Викки. А где она, как ты думаешь? — Не знаю, детка, — ответила Лорел. — Сама хотела бы знать. Дайна снова подумала о лицах, которые видел крикливый человек: такие злые, жестокие морды. Вспомнила и свое лицо его глазами: поросячья морда, спрятанная за большими черными очками. Вот тогда и дрогнула вся ее смелость, она заплакала, истерично всхлипывая, задев Лорел за живое. Лорел обняла ее, поскольку ничего иного не могла придумать, чтобы успокоить, но при этом и сама заплакала. Минут пять плакали вместе, потом Дайна начала успокаиваться. Лорел посмотрела на худого подростка, которого звали не то Альберт, не то Элвин, и заметила, что и у того глаза были мокрыми. Заметив ее взгляд, он торопливо отвернулся и начал рассматривать свои руки. Дайна в последний раз судорожно всхлипнула и положила голову на грудь Лорел. — Слезами горю не поможешь, верно? — сказала она. — Я тоже так думаю, — отозвалась Лорел. — А почему бы тебе не поспать, Дайна? Девочка вздохнула — такой одинокий, несчастный звук. — Наверно, не смогу. Я ведь уже спала. А рейс № 29 продолжал свой полет к востоку на высоте 36 000 футов со скоростью свыше 500 миль в час над черными равнинами Америки. 3 Метод дедукции. — Аварии и статистика. — Вероятные объяснения. — Давление в подводных трещинах. — Проблема Бетани. — Начинается приземление. — А вы знаете, эта девочка сказала нечто весьма любопытное примерно час тому назад, — неожиданно произнес Дженкинс. Девочка, о которой шла речь, снова спала, несмотря на свои сомнения. Альберт Косснер тоже клевал носом, надеясь еще разок вернуться на мифические улицы полуденного Томбстона. Скрипку в чехле он вытащил из верхней багажной секции и положил себе на колени. — М-мм? — встрепенулся он. — Извини, — сказал Дженкинс. — Я тебя кажется разбудил? — Нет, нет, — заверил его Альберт. — Во всю бодрствую. Он обратил на Дженкинса свои воспаленные глаза в знак доказательства. Под глазами пролегли тени. Дженкинсу он напомнил енота, которого напугали, когда тот копался в мусорном баке. — Чего она сказала? — Она сказала мисс Стивенсон, что вряд ли уснет, поскольку уже поспала. До того. Альберт некоторое время непонимающе смотрел на Дайну. — Ну, вот она опять спит, — сказал он. — Я вижу. Но дело не в этом, мой мальчик. Совсем не в этом. Альберт подумал было сообщить мистеру Дженкинсу, что Туз Косснер — самый ловкий еврей к западу от Миссисипи и единственный техасец, выживший после сражения при Аламо, вовсе не «мой мальчик», но решил пропустить это мимо ушей… пока хотя бы. — Ну, и в чем тут дело? — Я тоже спал. Заснул буквально до того, как капитан — наш первоначальный капитан — включил сигнал НЕ КУРИТЬ. У меня всегда так. Поезда, автобусы, самолеты — только заведут мотор, я тут же отключаюсь. А как у тебя, мой дорогой? — Что у меня? — Ну, тоже засыпаешь? Ты ведь спал, верно? — Ну спал. — Мы все спали, понимаешь? Исчезнувшие люди не спали. Альберт немного подумал над странной идеей. — Пожалуй… может быть. — А я тебе говорю, что мы вот тут — все спали. Люди, которые исчезли, все бодрствовали. Альберт снова обдумал его слова. — Вообще-то, может быть. — Для меня это пустяк, — почти благодушно сказал Дженкинс. — Я фантазирую в своих книгах ради куска хлеба. Дедукция — мой хлеб с маслом, если можно так выразиться. Ну сам подумай. Если кто-то бодрствует в тот момент, когда люди исчезают, уж наверняка закричал бы что-нибудь об убийстве, разбудив всех нас. Верно? — Пожалуй, что и так, — согласился Альберт в задумчивости. — За исключением того человека на заднем сиденье. Его и воздушный налет не разбудит. — Прекрасно. Твое исключение учтено. Но ведь никто не закричал, верно я говорю? И ни один из нас не знает, что произошло. Отсюда методом дедукции делаю вывод, что исчезли только бодрствовавшие пассажиры. Разумеется, с экипажем. — Да. Может быть. — Мой мальчик, я вижу — ты встревожен. По лицу вижу, что такая идея, несмотря на всю ее логичность, у тебя в голове не укладывается. Могу я спросить — почему? Что-нибудь я упустил? — Выражение лица Дженкинса говорило о том, что он в подобную возможность не верит, но что матушка воспитала его вежливым человеком. — Я просто не знаю, — признался Альберт. — Сколько нас тут? Одиннадцать? — Да. Считая того человека в заднем ряду, который пребывает в коматозном состоянии, нас одиннадцать. — Если вы правы, не должно ли нас быть несколько больше? — А почему, собственно? Но Альберт умолк, внезапно живо вспомнив картину своего детства. Он был взращен в некоей теоретизированной сумеречной зоне родителями, которые не были ортодоксами, но и не были агностиками. Он и его братья росли, соблюдая большинство традиций (или законов, предписаний или как они там еще называются). Они отмечали Бар Мицвах, воспитывались на познании того, кто они, откуда пришли и что это могло для них означать. История, которую Альберт лучше всего запомнил в детстве после посещений храма, касалась последней чумы, постигшей фараона, — мрачного дара Ангела Смерти Господня, явившегося утром. Мысленно он представил себе этого ангела летящим не над землей Египетской, а через рейс № 29 и прибирающим в страшное лоно свое большинство пассажиров… не потому, что они позабыли окропить трапезу свою кровью агнца (или спинки своих кресел), а потому… потому… «Почему? Потому — что?» Ответа не было, и Альберт ощутил дрожь. И еще пожалел, что эта старая зловещая история пришла ему в голову. «Мы летим, ковыляя, во мгле», — вспомнил он. Но ничего смешного в этом не было. — Альберт? — Голос мистера Дженкинса доносился словно издалека. — Альберт, с тобой все в порядке? — А, да… Я задумался вдруг. — Он прочистил горло. — Если все спавшие остались здесь, то нас было бы по меньшей мере человек шестьдесят. Может, больше… Вы знаете, что такие рейсы называют «красный глаз»?.. — Дорогой мальчик, тебе не доводилось?.. — Вы не могли бы называть меня Альбертом, мистер Дженкинс? Так меня зовут. Дженкинс слегка похлопал Альберта по плечу. — Прости. Честное слово. Я не имел в виду разговаривать свысока. Я, видишь ли, расстроен, а когда расстраиваюсь, я обычно отступаю, ну, вроде черепахи, которая прячет голову в панцирь. Только я отступаю в фантазии. Я словно играю в Фило Вэнса. Он был сыщиком — великим сыщиком, созданным покойным Ван Дайном. Ты, наверно, и не читал такого. Да и вряд ли кто-нибудь его читал в наши дни. А жаль. Короче, в любом случае я приношу извинения. — Ничего, — ответил Альберт, чувствуя неловкость. — Итак, ты — Альберт и отныне будешь Альбертом всегда, — пообещал Роберт Дженкинс. — Так вот, я начал было тебя спрашивать, летал ли ты раньше на «красноглазом»?