Однако он задержался еще немного. Его глаза внимательно смотрели на отца. Майклу сделалось немного жарко. Он облизал пересохшие губы и проговорил: — Продай ее, Эрни. Почему бы тебе не продать ее? Когда она будет полностью готова? Ты сможешь выручить много денег. Пару тысяч, может быть, три. Казалось, Эрни снова чего-то испугался; впрочем, Майкл мог и ошибаться. Последние лучи солнца скрылись за горизонтом, и небольшой сад начал погружаться в темноту. — Нет, пап, я не могу продать ее, — произнес Эрни мягко, точно разговаривал с ребенком. — Сейчас не могу. Я слишком много вложил в нее. Слишком много. С этими словами он повернулся и пошел через сад к пешеходной дорожке. Вскоре звуки его шагов затихли в темноте за оградой. Слишком много вложил в нее? Так ли? И что именно? Что именно ты вложил в нее, Эрни? Майкл посмотрел на кучу пожухлых листьев, а потом обвел глазами весь сад. Почти везде лежали белые пятна снега, отчетливо проступавшие в сумерках и ожидавшие скорого пополнения. Ожидавшие зимы. 32. PЕГИНА И МАЙКЛ Регина устала — с недавних пор она стала очень быстро уставать, — и они пошли в спальню задолго до прихода Эрни. Там они вяло и безрадостно позанимались любовью (в последнее время они почти всегда занимались любовью вяло и безрадостно, и у Майкла стало появляться неприятное чувство, что его супруга использовала половой орган мужа, как некую разновидность снотворного), а когда после лежали на своей двуспальной кровати, Майкл невзначай спросил: — Как ты спала прошлой ночью? — Неплохо. — ответила Регина. — А что? — Я вставал часов в одиннадцать, и Эрни еще не спал. — По-моему, я в час поднималась наверх, — проговорила Регина и поспешно добавила: — Только для того, чтобы зайти в ванную комнату. И по пути заглянула к нему. — Она улыбнулась какой-то виноватой улыбкой. — Старые привычки долго не умирают, да? — Пожалуй, — согласился Майкл. — Он крепко спал. Зря он не одевает пижаму в холодное время. — Он был в нижнем белье? — Да. Он замолчал, устыдившись себя. Вряд ли Регина могла ошибиться во времени — электронные часы, стоявшие на ее бюро, показывали часы и минуты так ярко, что принять одну цифру за другую было практически невозможно. Его сын находился здесь в час ночи, а Уэлч попал под машину в половине второго. За полчаса Эрни не мог одеться, выйти из дома, добраться до гаража Дарнелла и оттуда приехать на Кеннеди-драйв. Физически не мог. Да он и не верил в это. Просто к нему в сердце закрался какой-то червячок сомнения, и, избавившись от него, Майкл мог спокойно заснуть. Регина, лежавшая рядом с ним, заснуть не могла. Она прислушивалась к тишине и ждала, когда внизу хлопнет входная дверь, и это будет означать, что ее сын вернулся из внешнего мира. Когда откроется и закроется дверь… когда на лестнице послышатся шаги ее сына… тогда она сможет заснуть. Может быть. 33. ДЖЕНКИНС Дженкинс появился у Дарнелла приблизительно без четверти восемь того же вечера. Эрни как раз закончил работу над Кристиной. Он заменил антенну, сломанную Реппертоном, на новую и последние пятнадцать минут просто сидел за рулем, слушая программу «Золотая кавалькада по пятницам», которую передавало радио WDIL. Эдди Кокран пел «Давайте все вместе!». Перед ним были «Я победил закон» Бобби Фоллера, «Кричи!» Бадди Холли и другие старые некоммерческие песенки. Эрни медленно постукивал пальцами по приборной доске и рассеянно смотрел на ветровое стекло. Оно было совершенно новым, хотя он не покупал его (и не заменял), как не покупал (и тоже не заменял) обивку на сиденьях, распоротых Бадди и его дружками. Под капот он заглянул только один раз и сразу захлопнул крышку, ужаснувшись тому, что они сделали с двигателем. Однако сейчас радиатор был целехонек, распределительная коробка стояла на месте, и свечи исправно подавали искру. Машина работала как новая. Но были сны. Ему снился Лебэй за рулем Кристины, Лебэй в армейской форме, перепачканной серо-голубой кладбищенской глиной. Кожа Лебэя почти истлела, и из-под нее высовывались белые кости. В глазницах черепа было пусто и темно (но что-то извивалось внутри — да, там что-то было). А затем зажигались передние фары Кристины и пронзали кого-то насквозь, как насекомое на белом квадрате почтовой бумаги. Кого-то знакомого. Шатуна Уэлча? Может быть. Но Эрни казалось, что лицо человека меняло черты с той же стремительностью, с какой Кристина приближалась к нему: то было лицо Реппертона, то Сэнди Галтона, то заплывшая физиономия Уилла Дарнелла. Кто бы там ни был, он отпрыгивал в сторону, но Лебэй переключал Кристину на задний ход, двигая рычаг скоростей черными полусгнившими пальцами — на одном из них блестело обручальное кольцо, — а потом еще раз направлял машину на фигурку человека, бежавшего по улице. И когда Кристина снова настигала его, он в ужасе поворачивал голову, и Эрни узнавал лицо своей матери… лицо Дэнниса Гилдера… лицо Ли, опутанное растрепанными темно-белокурыми волосами… и наконец свое собственное лицо с губами, перекошенными криком: «Нет! Нет! Нет!» И, перекрывая все звуки, даже рев выхлопных труб (все-таки что-то было повреждено под днищем), раздавался торжествующий, пронзительный крик, вместе с черными брызгами вырывавшийся из сгнившей глотки Лебэя: Вот ты где, говнюк! Ну как тебе это понравится?! От тяжелого смертельного удара — такого сильного, что очки крутясь улетали куда-то в темноту, — Эрни просыпался в своей комнате и с облегчением ощущал себя живым. Он был жив, Лебэй был мертв, а Кристина была в полной сохранности. Три вещи, имевшие значение в окружающем их мире. Но, Эрни, как ты повредил свою спину? Какой-то ехидный, коварный внутренний голос задавал ему вопрос — и он боялся ответить. Я поранил ее в Филли-Плэйнс, рассказывал он каждому. Один из разбитых автомобилей чуть не скатился с платформы, и мне пришлось поднимать его обратно, — ничего страшного, бывает и хуже. Так он говорил. И один автомобиль действительно чуть не скатился с платформы, и он действительно вталкивал его обратно, но разве так он поранил себе спину? Нет, не так. В ту ночь, после того, как он и Ли нашли на стоянке Кристину, разбитую ко всем чертям, осевшую на спущенных шинах… в ту ночь, когда в гараже Дарнелла уже никого не было… он включил радио в офисе Уилла и поймал волну WDIL… Уилл доверял ему, почему бы и нет? Он помогал переправлять сигареты в другие штаты и два раза отвозил какие-то свертки в автомагазин, где парень в старом «челленджере-додже» менял их на почти такие же, немного меньшие. Эрни предполагал, что дело было связано с кокаином, но не был уверен. В этих поездках Эрни пользовался автомобилем Уилла Дарнелла, «империалом» 1966 года. В его багажнике было двойное дно. Эрни оно не волновало. Более важным ему казалось то, что теперь у него были ключи от гаража. Он мог прийти, когда все уже ушли. Как в ту ночь. Тогда он включил WDIL… и потом… потом… Каким-то образом поранил себе спину. Что он делал, когда поранил ее? Действительно ли он хотел знать об этом? Скорее, нет. Пожалуй, иногда он вообще не хотел возиться со своей машиной. Иногда он чувствовал, что ему лучше… ну, отвезти ее на свалку. Не то чтобы он мог так поступить. Просто иной раз (например, проснувшись вчера ночью) он чувствовал, что если бы избавился от нее, то был бы… счастливее. Радиоприемник начал ловить какие-то помехи, но волна не ушла. «Марвелетс» пели «Сделайте одолжение, мистер почтальон». А затем чей-то голос сказал ему на ухо: — Арнольд Каннингейм? Он выключил радио и повернул голову. Невысокий щеголеватый человек наклонился к окну Кристины. У него были темно-карие глаза и чистая белая кожа — пришел с холода, догадался Эрни. — Да? — Рудольф Дженкинс. Полиция штата, отдел по расследованиям. Дженкинс протянул руку в открытое окно. Эрни посмотрел на нее. Итак, его отец был прав. Он обаятельно улыбнулся, крепко пожал руку и произнес: — Не стреляйте, шериф, я сдаюсь. Тот улыбнулся в ответ, однако глаза его продолжали изучать машину со скрупулезностью, которая не понравилась Эрни. Совсем не понравилась. — Вот так штука! В местной полиции мне говорили, что парни, которые поработали над твоей жестянкой, превратили ее в решето. По-моему, она так не выглядит. Эрни пожал плечами и выбрался из машины. Заканчивалась пятница, гараж уже наполовину опустел, и на двадцатой стоянке они были предоставлены самим себе. — Она была не так плоха, как выглядела, — сказал он. Эрни подумалось, что этот коротышка полицейский с довольной ухмылкой на лице весьма сообразителен. Он положил руку на крышку Кристины и сразу почувствовал себя лучше. Он справится с полицейским, умен тот или нет. В конце концов, о чем ему было беспокоиться. — У нее не было серьезных повреждений. — Неужели? Я так понял, что кузов был продырявлен основательно. Должно быть, ты гений жестяных работ, Эрни. — Он обезоруживающе засмеялся, но его взгляд продолжал скользить по машине, изредка переключаясь на лицо Эрни, которому это нравилось все меньше и меньше. — Увы, нет. Просто мне повезло. Я поискал новые части для кузова «плимута» и нашел их в Рагглисе. Вот на этом боку я поменял всю заднюю дверцу. Видите, краска немного отличается? — Он похлопал ладонью по дверце. — Извини, Эрни, — проговорил Дженкинс. — Наверное, с помощью микроскопа я смог бы сказать точнее, но на первый взгляд она ничем не отличается от остальных. Он тоже похлопал по дверце. Эрни нахмурился. — Бездна работы, — сказал Дженкинс. Он не спеша обошел машину и остановился возле ее переда. — Бездна работы, Эрни. Тебя нужно поздравить. — Спасибо. — Он понаблюдал за тем, как Дженкинс рассматривал фары, решетку и капот, пытаясь обнаружить на них какие-нибудь вмятины, а может быть, пятна крови или клочки волос. Эрни внезапно понял, что тот искал следы Шатуна Уэлча. — Что конкретно я могу сделать для вас, детектив Дженкинс? Дженкинс улыбнулся. — Парень, не будь так официален! Зови меня Руди, хорошо? — Конечно. Что я могу сделать для вас, Руди? — Знаешь, все это довольно забавно. — Дженкинс рассеянно посмотрел на левую переднюю фару Кристины. Присев на корточки, провел пальцем по блестящему металлическому обручу, а потом встал. — У нас есть доклады о том, как была искорежена твоя машина… — Эй, они вовсе не искорежили ее, — перебил его Эрни. Он начал чувствовать себя так, словно шел по канату, натянутому над пропастью, и снова дотронулся до Кристины. Ее твердость и ее реальность еще раз придали ему уверенности. — Они пытались, да, но у них ничего не получилось.