— Одевай рубаху, — сказал стрелок. Лицо его, — Эдди думал, что бледней у человека живого уже не бывает, — теперь стало серым, как старый пепел. В левой руке он держал сорванную ленту (она слиплась в спутанный клубок, и пакетики с белой дрянью смотрелись на ней точно два белых кокона). Потом стрелок бросил ее на песок. Эдди заметил свежую кровь, проступившую сквозь неуклюжую повязку на правой руке стрелка. — Быстрее. Послышался громкий удар. Теперь в дверь не просто стучали с вежливой просьбою освободить помещение. Эдди заглянул в туалет и увидел, что дверь дрожит. Свет внутри замигал. Они пытаются выломать дверь. Он подхватил рубашку. Пальцы его стали внезапно какими-то слишком большими и неуклюжими. Левый рукав вывернут наизнанку. Эдди стал выдергивать его обратно, рука на мгновение застряла, потом он дернул изо всей силы, но рукав снова застрял. Ба-бах! Дверь в туалет задрожала опять. — Боги вышние, ну почему ты такой неуклюжий!? — простонал стрелок, просунув левую руку в рукав рубашки. Эдди схватил манжету, а стрелок вытащил рукав. Стрелок подал ему рубаху, как дворецкий подает пальто своему хозяину. Эдди влез в рукава и взялся за нижнюю пуговицу. — Погоди, — рявкнул стрелок и оторвал еще полосу от своей раздраконенной рубашки. — Вытри живот! Эдди, как мог, вытерся. В том месте, где он порезался, так и сочилась кровь. Да, нож был острый. Еще какой острый! Он швырнул окровавленную тряпку на песок и застегнул рубашку. Ба-бах! На этот раз дверь не просто задрожала; она пошатнулась на раме. Глядя с берега, Эдди увидел, как бутылочка с жидким мылом свалилась с полки под зеркалом и упала прямо на его сумку. Он уже собирался заправить рубаху (которую, как ни странно, он застегнул на все пуговицы и правильно) в джинсы, но тут его осенило: вместо того, чтобы заправить рубашку, он расстегнул ремень. — На это нет времени! — Стрелок понял, что пытается закричать, но вместо крика выходит хрип. — Дверь больше не выдержит! — Я знаю, что делаю, — уверил его Эдди, очень надеясь, что это так, и шагнул обратно через порог между двумя мирами, расстегивая на ходу молнию и приспуская джинсы. Через мгновение — отчаянное, безнадежное — стрелок шагнул за ним следом. Только что он пребывал в своем теле, исполненном жаркой физической боли, и вот он уже — лишь холодное ка в сознании Эдди. 18 — Еще разок, — угрюмо буркнул Мак-Дональд, и Дир кивнул. Теперь, когда все пассажиры вышли из самолета и спустились с трапа, офицеры таможни вытащили оружие. — Давай! Двое мужчин со всей силы впечатались плечами в дверь. Она распахнулась, на мгновение замерла на петлях и рухнула на пол. На унитазе восседал мистер 3А со спущенными штанами. Полы рубашки едва прикрывали мужское достоинство. Да, похоже, что мы поймали его с поличным. За совершением, как говорится, действия, — устало подумал капитан Мак-Дональд. Только проблема в том, что действие это, насколько я знаю, не является противозаконным. Только теперь он почувствовал боль в плече, которым он бился в дверь — сколько раз? Три? Четыре? Но вслух он рявкнул: — Чем вы, черт возьми, тут занимаетесь, мистер? — Вообще-то я сру, — ответил ему 3А. — Но если вам всем, мужики, невтерпеж, я, так и быть, подотрусь в аэропорту… — И ты, умник, не слышал, как мы тут кричали? — Я не мог дотянуться до двери. — 3А протянул руку к двери, чтобы продемонстрировать им, и хотя та стояла теперь у стены слева, Мак-Дональд понял, что он имеет в виду. — Мне, наверное, нужно было подняться, но я, знаете, был в отчаянном положении. Прижало, как говорится, не в руку. То есть, конечно, не в руку, если вы понимаете, что я хочу сказать. Да и не хотелось мне, чтобы в руку. — 3А подмигнул, улыбнувшись, и капитану Мак-Дональду еще подумалось, что идиотская эта улыбка такая же настоящая, как и банкнота достоинством в девять долларов. Его послушать, так можно подумать, что элементарно наклониться вперед — вещь для него неведомая. — Вставайте, — сказал Мак-Дональд. — Я бы с радостью. Только пусть девушки отвернутся. — 3А очаровательно улыбнулся. — Я знаю, что в наши дни это уже пережиток, но я ничего не могу поделать. Я от природы скромный. Сказать по правде, у меня такой комплекс. Он поднял левую руку, раздвинув на дюйм указательный и большой пальцы, и подмигнул Джейн Дорнинг, которая залилась краской и тут же исчезла за дверью вместе со Сьюзи. Ты, скромняга, выглядишь вовсе не скромным, — подумал про себя Мак-Дональд. — Как кот, объевшийся сливок, вот как ты выглядишь. Когда стюардессы исчезли из виду, 3А поднялся и натянул на себя трусы и джинсы. Он потянулся было к кнопке слива, но капитан Мак-Дональд быстро отбил его руку, схватил за плечо и развернул к проходу. Дир вцепился ему в ремень, не давая сдвинуться с места. — Не будем переходить на личности, — сказал Эдди весело и спокойно, по крайней мере, так ему показалось, но внутри у него все оборвалось. Он чувствовал присутствие того, другого. Явственно чувствовал. Внутри его разума. Тот наблюдал за ним, сохраняя спокойствие, готовый в любой момент проявить себя, если Эдди сорвется. Боже мой, это все сон. Наяву так не бывает. Правда? — Стой спокойно, — сказал Дир. Капитан Мак-Дональд нагнулся над унитазом. — Дерьма не видно, — сообщил он, а когда штурман невольно хохотнул, сурово взглянул на него. — Ну, вы же знаете, как это бывает, — пояснил Эдди. — Бывает приспичит, всего тебя скрутит, а потом выясняется, что тревога ложная. Но кое-что у меня все-таки получилось. Я имею в виду, пару раз я как следует пернул. Если б минуту назад здесь зажгли спичку, то можно бы было запечь индейку к Дню Благодарения. Наверное, я что-то такое съел перед самолетом, и… — Уберите его, — распорядился Мак-Дональд, и Дир, по-прежнему держа Эдди сзади за джинсы, вытолкнул его на трап в объятия двух офицеров таможни. Те взяли его под руки. — Эй! — возмутился Эдди. — Отдайте мне сумку! И куртку! — Да уж, лучше тебе прихватить все манатки, — сказал один из офицеров, дохнув Эдди в лицо кислым запахом маалокса и больного желудка. — Твои манатки нас очень даже интересуют. А теперь пойдем, приятель. Эдди не прекращал им твердить, что не надо так психовать, что надо с людьми помягче, что он и сам в состоянии идти, но когда он потом вспоминал об этом, ему показалось, что по дороге от трапа до входа в аэропорт ноги его только три или четыре раза коснулись пола «кишки». У входа их встретили еще трое таможенных офицеров и полдюжины копов из охраны аэропорта: таможенники дожидались Эдди, копы сдерживали небольшую толпу зевак, которые наблюдали с тревожным и жадным любопытством, как его уводят под белы ручки. Глава 4. БАШНЯ 1 Эдди Дин сидел на стуле. Стул стоял в маленькой комнатушке с белыми стенами. Единственный стул в маленькой комнатушке с белыми стенами. В маленькой комнате с белыми стенами было полно народу. В маленькой комнате с белыми стенами было накурено. Эдди сидел в одних трусах. Эдди хотелось курить. Остальные шестеро — нет, семеро — человек в маленькой комнате с белыми стенами были одеты. Они стояли вокруг него плотным кольцом. Трое — нет, четверо — курили. Эдди хотелось трястись и дрыгаться. Эдди хотелось скакать и прыгать. Эдди сидел спокойно, расслабившись, с интересом, словно бы забавляясь, рассматривал окружавших его мужчин, как будто его ни капельки не волновало то, что его замели. Его, кажется, не нервировала и простая клаустрофобия. Это все из-за того, другого, поселившегося у него в сознании. Поначалу он испугался другого. Теперь возносил благодарственные молитвы за то, что другой сейчас с ним. Вероятно, другой был болен, быть может, даже на грани смерти, но в хребте у него оставалось достаточно стали, чтобы поддержать перепуганного наркомана двадцати одного года отроду. — Интересные у тебя на груди отметины, — сказал один из таможенников. Из уголка его рта свисала дымящаяся сигарета. В кармане рубашки лежала целая пачка. Эдди казалось, что он сейчас мог бы вынуть из этой пачки пять штук, сунуть все в рот, прикурить, глубоко-глубоко затянуться всеми пятью и прийти в себя. — Красные. Похоже на след от ленты. Похоже, там у тебя, Эдди, было что-то примотано, а потом ты вдруг решил, что будет лучше снять это «что-то» и быстренько от него избавиться. — Я был на Багамах и подхватил там аллергию, — ответил Эдди. — Я вам уже говорил. Мы все это с вами уже обсуждали не раз. Я пытаюсь еще сохранять чувство юмора, но с каждым разом мне становится все сложнее. — К такой-то матери твое чувство юмора, — свирепо прорычал другой таможенник, и Эдди узнал этот тон. Он сам говорил таким тоном, прождав на морозе ночью какого-нибудь засранца, который так и не появлялся. А все потому, что все эти люди — тоже наркоманы. Разница только в том, что их наркотики — это ребята вроде него самого и Генри. — А как насчет этой дырки в пузе? Тебя где пырнули? В расчетной палате центрального банка? — третий таможенник указал на то место, где Эдди порезался. Ранка наконец прекратил кровоточить, но затянулась едва-едва: остался багровый пузырек, который мог бы открыться при малейшем давлении. Эдди ткнул пальцем в красную полосу от ленты. — Оно чешется, — сказал он и сказал правду. — Я заснул в самолете… если не верите, спросите у стюардесс… — А почему ты решил, что мы не верим тебе, Эдди? — Я не знаю, — отозвался Эдди. — И часто вы ловите крупных контрабандистов с большой партией наркоты, которые дрыхнут перед таможней? — Он помедлил, давая им время подумать об этом, и выставил руки перед собою. Ногти его были где сломаны, где обкусаны. Он давно обнаружил, что когда ловишь «прохладный» кайф, тебя так и тянет грызть ногти. — Я, вообще, стараюсь не расчесывать, но, наверное, пока спал, я себя все-таки расковырял. — Или пока объезжал, — заметил кто-то из таможенников. — Может быть, это след от иглы. — Эдди уже уяснил, что эти ребята вообще ничего не просекают. Стоит раз уколоться так близко от солнечного сплетения, которое управляет всей нервной системой, и больше колоться тебе никогда не придется. Это будет в последний раз. — Дайте мне передохнуть, — взмолился Эдди. — Ты так близко ко мне наклонялся, чтобы проверить мои зрачки, что я уже, грешным делом, подумал, что ты собрался со мной целоваться. Ты же знаешь, что я не кололся. Третий таможенник скривился. — Для невинного ягненочка ты как-то слишком уж много знаешь об этой дряни, Эдди. — Чего только не почерпнешь из сериалов и телешоу, скажем, «Тиски Майами», а уж про «Ридерс Дайджест» я вообще молчу. А теперь давайте начистоту: сколько еще вы меня собираетесь здесь держать? Четвертый таможенник показал ему маленький пластиковый мешочек с какими-то штуками типа ниток. — Это волокна. Мы сейчас отправим их в лабораторию на анализ, но и без анализа ясно, что это такое. Волокна от клейкой ленты. — Выезжая из отеля, я не успел принять душ, — в четвертый раз повторил Эдди. — Я сидел у бассейна, загорал. Пытался избавиться от этой сыпи. Аллергической сыпи. Заснул на солнышке. Мне еще повезло, что я успел на самолет. Летел, как проклятый. Был ветер. Откуда я знаю, что там ко мне прилипло. Еще один из таможенников провел пальцем по коже у Эдди на сгибе локтя. — А это, стало быть, не от уколов следы? Эдди отдернул руку. — Комары покусали. Я уже вам говорил. Уже проходит. Боже правый, вы что, сами не видите?! Они видели. Сегодня этого всплыть не должно. Вот уже месяц, как Эдди не колется в руку. Генри бы так не сумел, и это одна из причин, почему Эдди заставил себя это сделать. Должен был заставить. Когда ему нужно было уколоться, он кололся в левое бедро изнутри, как можно выше, там, где левое яичко прилегало к коже ноги… как той ночью, когда желтушное существо приволокло ему годный товар. Обычно он просто нюхал, а для Генри этого уже было мало. А Эдди мог себя сдерживать, и обстоятельство это вызывало в нем чувство, которое Эдди не смог бы определить… гордость и стыд пополам. Если они заглянут туда, если они приподнимут мошонку, у него будут серьезные неприятности. А после анализа крови серьезные неприятности могли бы обернуться уже настоящей проблемой, но на это они не пойдут, не имея каких-либо доказательств — а доказательств у них как раз нет. Они знали все, но ничего не могли доказать. В этом и заключается разница между желаемым и возможным, как сказала бы его добрая старая матушка. — Комары покусали. — Да. — А эта красная отметина — аллергия?