6 Само собой, вначале были инкунки, эти язычники, поклоняющиеся подлинникам и неопубликованным рукописям, и профессор Вудбоди, который в глазах Лизи был их королём. Одному Богу известно, сколько он опубликовал научных статей о творчестве Скотта Лэндона и как много из них даже сейчас спокойно собирали пыль в книгозмее, разлёгшейся над амбаром. Плевать она хотела и на то, сколь мучительной была для профессора Вудбоди мысль о том, что неопубликованные произведения Скотта Лэндона могли также собирать пыль в его кабинете. Важным для неё было совсем другое: по пути домой из кампуса, два или три вечера в неделю, Вудбоди выпивал пару-тройку стаканов пива, всегда в одном баре, который назывался «Место». Около кампуса располагалось немало питейных заведений: и дешёвых пивных — где пиво подавали кружками и кувшинами, и более изысканных — которые посещали преподаватели и выпускники; с комнатными растениями на подоконниках и музыкальными автоматами, игравшими «Яркие глаза»[62], а отнюдь не «Май кемикэл романс»[63], «Место» — бар, которому отдавал предпочтение рабочий класс, — находился в миле от кампуса, и в тамошнем музыкальном автомате наиболее близким к рок-н-роллу был дуэт Тревис Тритт — Джон Мелленкамп[64]. По словам Вудбоди, ему нравилось приходить туда, потому что в будни во второй половине дня и ранним вечером там было малолюдно, а посетители напоминали ему отца, который работал на металлургическом заводе корпорации «Ю.С. Стил» (Лизи ничего не хотела слышать об отце этого долбаного инкунка). Именно в этом баре он встретил мужчину, который назвался Джимом Дули. Дули тоже заглядывал туда во второй половине дня или ранним вечером, говорил вкрадчиво, отдавал предпочтение синим рубашкам из «шамбре» и брюкам с манжетами, какие носил отец Вудбоди. По словам профессора, ростом он был шесть футов и один дюйм, слегка сутулился, редеющие тёмные волосы часто падали на лоб. Вудбоди полагал, что глаза у Дули синие, но гарантировать этого не мог, хотя пили они на протяжении шести недель и, как признался профессор, «где-то стали приятелями». Они обменивались не историями жизни, а отрывками жизненных историй, чем, собственно, и занимаются мужчины в барах. Вудбоди заявлял, что говорил только правду. И у него не было оснований сомневаться, что Дули отвечал тем же. Да, Дули мог двенадцать иди четырнадцать лет назад покинуть маленький городок в западной Виргинии и с тех пор переходить с одной низкооплачиваемой работы, связанной с физическим трудом, на другую. Да, какое-то время он мог отсидеть в тюрьме, что-то в его повадках говорило об этом, скажем, он всегда смотрел в зеркало за стойкой, когда брался за стакан с пивом, и хотя бы раз обязательно оглядывался, когда шёл в туалет. И да, шрам над правым запястьем он мог получить во время короткой, но яростной драки в прачечной тюрьмы. Или не получить. Чёрт, шрам мог остаться после неудачного падения с велосипеда в детстве. Наверняка Вудбоди знал только одно: Дули прочитал все книги Скотта Лэндона и мог интеллигентно их обсуждать. И он сочувственно слушал стенания Вудбоди насчёт того, что непреклонная вдова Лэндон сидит на интеллектуальной сокровищнице — неопубликованных произведениях Лэндона, среди которых, по слухам, есть целый роман. Сочувственно — это мягко сказано. С нарастающей яростью. Согласно Вудбоди, это Дули начал называть её Йоко[65]. Вудбоди характеризовал встречи в «Месте» как «редкие, граничащие с регулярными». Лизи легко расшифровала это определение: четыре, а иногда и пять дней в неделю Вудбоди и Дули на пару перемывали косточки Йоко Лэндон, и когда Вудбоди говорил, что они брали одно или два пива, то имел в виду один или два графина. Вот так они, эти интеллектуальные Оскар и Феликс[66], накачивались пивом чуть ли не каждый рабочий день недели, сначала говорили о величии произведений Скотта Лэндона, а потом, само собой, перешли к тому, какой мерзкой прижимистой сукой оказалась его вдова. Согласно Вудбоди, именно Дули развернул разговор в этом направлении. Лизи, которая знала, как ведёт себя Вудбоди, если ему не идут навстречу, сомневалась, что для этого потребовалось много усилий. И в какой-то момент Дули сказал Вудбоди, что он, Дули, может убедить вдову изменить своё мнение насчёт неопубликованных рукописей. В конце концов, так ли сложно объяснить ей что к чему, если в итоге все бумаги писателя окажутся в библиотеке Питсбургского университета, где уже хранилась Коллекция Лэндона? Он умеет убеждать людей изменять своё мнение, сказал Дули. У него к этому дар. И Король инкунков (глядя на своего нового приятеля с пьяным прищуром, Лизи в этом не сомневалась) спросил, сколько Дули хочет за такую услугу. Дули ответил, что он не пытается на этом заработать. Они же говорят об услуге человечеству, не так ли? Забрать великое сокровище у женщины, которая слишком глупа, чтобы понять, на чём сидит, словно грёбаная наседка на кладке яиц. Да, конечно, ответил Вудбоди, но любой труд должен оплачиваться. Дули обдумал его слова и сказал, что будет вести учёт своих расходов. А потом, когда они встретятся вновь и он передаст рукописи Вудбоди, они смогут обсудить вопрос оплаты. С этим Дули протянул руку своему новому другу, чтобы рукопожатием закрепить совершённую сделку. Вудбоди пожал протянутую руку, испытывая радость и презрение. Он сказал Лизи, что вспомнил свои мысли насчёт Дули, сформировавшиеся за пять или семь недель их знакомства. Бывали дни, когда он видел Дули действительно крутым парнем, закалённым тюрьмой, чьи леденящие кровь рассказы о жестоких драках и заточенных до остроты бритвы ложках были чистой правдой. А в другие дни (день рукопожатия был одним из них) он нисколько не сомневался, что Джим Дули — фантазёр, и самое опасное совершённое им преступление — кража галлона или двух растворителя краски из «Уол-Марта» в Монровилле, где он работал шесть месяцев или около того, в 2004 году. Так что Вудбоди воспринял эту сделку как пьяную шутку, особенно после того как Дули сказал ему, что будет уговаривать Лизи отдать бумаги покойного мужа ради Искусства. Вот и всё, что Король инкунков сообщил Лизи о второй половине того июньского дня, но, разумеется, это был тот же самый Король инкунков, который, наполовину пьяный, сидел в баре с едва знакомым ему человеком, представившимся «бывалым уголовником», и они оба называли её Йоко и соглашались в том, что Скотт, должно быть, держал её при себе ради одного и только одного, потому что ради чего ещё она могла быть ему нужна? По словам Вудбоди, ему всё это казалось шуткой, фантазией двух мужчин, размечтавшихся за выпивкой в баре. Правда, эти двое мужчин ещё и обменялись электронными адресами, но в наши-то дни у каждого есть электронный адрес, не так ли? После вечера рукопожатия Король инкунков встретил своего верного подданного ещё один раз, двумя днями позже. Дули ограничился одним пивом, сказав Вудбоди, что он «тренируется». А выпив пиво, соскользнул со стула и откланялся, поскольку «у него встреча с одним парнем». Он также сказал Вудбоди, что они увидятся если не на следующий день, то уж на следующей неделе точно, но с тех пор Вудбоди больше не видел Джима Дули. Через пару недель профессор перестал оглядывать бар. И электронный адрес «Zack991» больше не работал. С одной стороны, думал Вудбоди, расставание с Дули — это плюс. Он слишком много пил в последнее время, да и чувствовал, что с Дули что-то не так («Поздновато ты это понял, не правда ли?» — мрачно подумала Лизи). Вудбоди вновь уменьшил пивной рацион до одного-двух стаканов в неделю и — получилось это само собой — перебрался в другой бар, расположенный в паре кварталов от «Места». И только позже до него дошло («Когда мои мозги прочистились», — так он это назвал), что подсознательно он хотел дистанцироваться от того места, где встречался с Дули, фактически сожалел о том, что произошло. Если, конечно, это было нечто большее, чем фантазии, ещё один воздушный замок Джима Дули, который он, Джо Вудбоди, помог возвести, обсуждая неделю за неделей за выпивкой творчество очередного несчастного питтсбургского писателя. И он верил, что это фантазии, истово заключил Вудбоди, совсем как адвокат, для клиента которого процесс может закончиться инъекцией смертельного яда[67], если его речь не произведёт должного впечатления на присяжных. Он пришёл к выводу, что большинство историй Дули о нравах и выживании в тюрьме «Заросшая гора» — выдумки чистой воды, и его идея заставить миссис Лэндон отдать рукописи покойного мужа — из той же серии. Так что их сделка — всего лишь детская игра «Что, если…». — Если всё это правда, ответь мне на такой вопрос, — заговорила наконец Лизи. — Если бы Дули привёз тебе рукописи Скотта, ты бы устоял перед соблазном взять их у него, зная, каким путём они добыты? — Не знаю. Она пришла к выводу, что это честный ответ, поэтому задала ещё один вопрос, даже два: — Ты знаешь, что ты сделал? Что привёл в движение? На это Вудбоди не ответил, и она подумала, что он снова поступил честно. Во всяком случае, продемонстрировал ту честность, на которую был способен. 7 Взяв паузу на раздумья, Лизи спросила: — Это ты дал ему телефонный номер, по которому он мне позвонил? Тебя я должна за это благодарить? — Нет! Точно нет! Я не давал ему никаких телефонных номеров, уверяю вас! Лизи ему поверила. — Тебе придётся для меня кое-что сделать, профессор. Если Дули свяжется с тобой, может, чтобы сообщить, что дело на мази и всё путём, ты должен сказать ему, что сделка разорвана. Полностью разорвана. — Я скажу. — Рвение мужчины вызывало презрение. — Поверьте мне, я… — Его прервал женский голос (жены, Лизи в этом не сомневалась), задавший какой-то вопрос. Что-то зашуршало: он прикрыл микрофон рукой. Лизи не возражала. Она провела оценку сложившейся ситуации, и итог ей совершенно не понравился. Дули сказал ей, что она сможет избежать неприятностей, отдав Вудбоди бумаги и неопубликованные рукописи Скотта. После этого профессор позвонит безумцу, скажет ему, что всё в порядке, и на этом будет поставлена точка. Да только бывший Король инкунков понятия не имел, как найти Дули, и Лизи ему верила. Она думала, что Дули, возможно, и собирался появиться в кабинете Вудбоди (или в его замке в пригороде) с бумагами Скотта… но до того он планировал сначала затерроризировать её, а потом причинить боль в тех местах, которые она не давала трогать мальчикам на школьных танцах. И почему он собирался это сделать, приложив немало усилий, чтобы убедить профессора и саму Лизи, что ничего плохого с ней не случится, если она не будет упираться и сделает всё, о чём её просят? Может, потому, что ему нужно выдать себе разрешение? Да, похоже на правду. И позже (после того как она умрёт или её искалечат до такой степени, что она будет мечтать о смерти) совесть Джима Дули сможет убедить себя, что Лизи сама во всём и виновата. «Я дал ей все шансы, — подумает её друг «Зак». — Так что вина исключительно её. Вот эта Йоко и получила по заслугам». Ладно. Тогда ладно. Если он появится, она даст ему ключи от амбара и рабочих апартаментов и скажет, что он может взять всё, что захочет. Скажу ему: «Всё твоё. Бери — не хочу». Но при этой мысли губы Лизи изогнулись в лишённую веселья улыбку-полумесяц, знакомую, возможно, только её сёстрам и мужу («лицо-торнадо», так говорил Лэндон, когда видел её). — Чёрта с два отдам, — пробормотала она и огляделась в поисках серебряной лопаты. Не увидела. Оставила в машине. Если хотела её забрать, лучше бы выйти из дома до того, как окончательно стем… — Миссис Лэндон? — Озабоченности в голосе профессора прибавилось. Она про него совершенно забыла. — Вы слушаете? — Да. Вот куда это тебя привело. — Простите? — Ты знаешь, о чём я говорю. Все эти бумаги, которые ты хотел заполучить, бумаги, которые, по твоему разумению, были тебе так необходимы. И вот куда это тебя привело. Как я понимаю, самочувствие у тебя не очень. Плюс, разумеется, вопросы, на которые тебе придётся ответить после того, как я положу трубку. — Миссис Лэндон, я не… — Если полиция позвонит тебе, я хочу, чтобы ты рассказал им всё, что рассказал мне. А сие означает, что сначала тебе лучше ответить на все вопросы жены. Или я не права? — Миссис Лэндон, пожалуйста! — В голосе Вудбоди звенела паника. — Ты сам заварил эту кашу. Ты и твой друг Дули. — Перестаньте называть его моим другом! — «Лицо-торнадо» потемнело ещё сильнее, губы утончались, пока не показались острия зубов. И одновременно глаза суживались, превращаясь в щёлочки, в которых сверкали синие искорки. Лицо превратилось в звериную морду, дебушеровский характер проявлялся во всей красе. — Но он твой друг! — воскликнула она. — Ты с ним пил, делился с ним своими горестями и смеялся, когда он называл меня Йоко Лэндон. Именно ты натравил его на меня, как бы ни оправдывался, а теперь выясняется, что он безумен, как сортирная крыса, и ты не можешь остановить его. И да, профессор, я собираюсь позвонить шерифу округа, и да-а-а-а, я назову ему твоё имя, я расскажу им всё, что поможет поймать твоего друга, потому что он ещё не закончил начатое, ты это знаешь так же, как и я, потому что он не хочет останавливаться на полпути, потому что ему всё это очень даже нравится, и вот куда это тебя привело. Ты сам на это напросился, вот и пеняй на себя! Так? Так? Нет ответа. Но она слышала учащённое дыхание и знала, что бывший Король инкунков старается не заплакать. Она положила трубку, схватила с пола ещё одну сигарету, закурила. Вернулась к телефону, покачала головой. Она позвонит в управление шерифа, но чуть позже. Сначала она хотела забрать серебряную лопату из «бумера», и забрать немедленно, прежде чем дневной свет окончательно угаснет и в её части света воцарится ночь. 8 В боковом дворе (который она предпочитала называть «дверным двором») уже слишком стемнело, чтобы чувствовать себя спокойно, хотя Венера, звезда желаний, ещё не появилась на небе. Тени, где к амбару примыкал сарай для хранения садового инструмента, были особенно чёрными, а «BMW» стоял в каких-то двадцати футах от этого места. Разумеется, Дули не прятался в этом колодце теней, но будь он на их участке, то мог бы затаиться где угодно: прислонившись к стене раздевалки у бассейна, выглядывая из-за угла дома, присев за надстройкой над лестницей в подвал… Эта мысль заставила Лизи резко обернуться, но света ещё хватало, чтобы увидеть, что по обе стороны надстройки никого нет. И двери в надстройку были заперты, то есть она могла не опасаться, что Дули проник в подвал. Если, конечно, он каким-то образом не попал в дом и не спрятался там до её приезда… Перестань, Лизи… ты запугаешь себя… Она замерла, взявшись за ручку задней дверцы «BMW». Постояла, может, секунд пять, потом позволила окурку выпасть из пальцев свободной руки, растоптала его каблуком. Кто-то стоял в самом тёмном углу, где сходились стены амбара и сарая для инструментов. Стоял — очень высокий и застывший. Лизи открыла заднюю дверцу «бумера» и вытащила серебряную лопату. Свет в кабине продолжал гореть и после того, как она захлопнула дверцу. Она забыла о том, что в современных моделях лампы в кабине гасли с замедлением, конструкторы называли это «светом любезности», но не находила ничего любезного в том, что Дули мог видеть её, а она его — нет, потому что этот долбаный свет слепил. Она отступила от автомобиля, прижимая черенок лопаты к груди. Свет в кабине «ВМW» наконец-то погас. На мгновение от этого стало только хуже. Она видела лишь бесформенные лиловые тени под выцветающим лавандовым небом и ожидала, что он сейчас прыгнет на неё, называя «миссас» и спрашивая, почему она не слушала, тогда как его руки сомкнутся на её шее, и дыхание прервётся. Этого не произошло, и ещё через три секунды её глаза приспособились к остаткам дневного света. Теперь она снова могла его видеть, высокого и прямого, мрачного и неподвижного, стоявшего в углу между большим сооружением и маленькой пристройкой. Что-то лежало у его ног. Что-то с прямыми углами. Возможно, чемодан. «Господи, он же не думает, что сможет упаковать туда все бумаги Скотта, не так ли?» — подумала она и осторожно шагнула влево, сжимая черенок лопаты так сильно, что кулаки вибрировали. — Зак, это ты? — Ещё шаг. Второй. Третий. Она услышала шум подъезжающего автомобиля, поняла, что фары осветят двор, выхватив его из темноты. И когда это случится, он, конечно же, прыгнет на неё. Она замахнулась лопатой, серебряный штык взлетел над её плечом, совсем как в 1988 году, набрала полную грудь воздуха к тому моменту, когда приближающийся автомобиль въехал на вершину Шу-гар-Топ-Хилл и на мгновение осветил двор, и Лизи увидела мощную газонокосилку, которую сама же в этот угол и поставила. Тень, отбрасываемая рукояткой на стену, пропала вместе со светом фар проехавшего мимо автомобиля. И газонокосилка вновь превратилась в человека, затаившегося в углу с чемоданом у ног, хотя после того, как тебе открылась истина». «В фильме "ужасов", — подумала Лизи, — именно в этот момент монстр выпрыгнул бы из темноты и схватил меня. В тот самый момент, когда я начала бы расслабляться». Никто и ничто не прыгнуло и не схватило её, но Лизи подумала, что будет неплохо взять серебряную лопату в дом, пусть даже как талисман, приносящий удачу. Держа лопату уже одной рукой, у того места, где черенок входил в серебряный штык, Лизи вернулась в дом, чтобы позвонить Норрису Риджуику, шерифу округа Касл. Глава 7. ЛИЗИ И ЗАКОН. (Навязчивость и изнурённый разум) 1 Принявшая звонок Лизи женщина, представившаяся дежурным диспетчером Соумс, сказала, что не может соединить Лизи с шерифом Риджуиком, потому что шериф Риджуик женился на прошлой неделе, и сейчас он и новобрачная находятся на острове Мауи, где и будут пребывать следующие десять дней. — С кем я могу поговорить? — спросила Лизи. Ей не понравилась резкость собственного голоса, но она понимала причину. Господи, понимала. Этот чертовски длинный день. — Оставайтесь на линии, мэм, — ответила ДД Соумс. А потом Лизи услышала Макграффа Сыскного Пса[68], который принялся рассказывать об объединении соседей в группы наблюдения за территорией. Лизи подумала, что это шаг вперёд в сравнении с оркестром «Две тысячи коматозных струн». Макграффа она слушала с минуту или около того, а потом трубку взял коп, фамилия которого понравилась бы Скотту. — Помощник шерифа Энди Клаттербак, мэм, чем я могу вам помочь?[69] Третий раз за день («Бог любит троицу», — сказала бы добрый мамик) Лизи представилась как миссис Скотт Лэндон. Затем рассказала помощнику шерифа Клаттербаку чуть отредактированную историю Зака Маккула, начиная от вчерашнего телефонного звонка вышеозначенного Зака и заканчивая сегодняшним, уже её телефонным звонком, позволившим узнать, что Зака Маккула, возможно, зовут Джим Дули. По ходу рассказа Клаттербак ограничивался междометиями, а когда Лизи закончила, спросил, кто сообщил ей второе имя Зака. Почувствовав лёгкий укол совести (ну очень лёгкий), тем не менее вызвавший у неё недоумение, Лизи выдала Короля инкунков. И назвала его не Вуддолби. — Вы собираетесь поговорить с ним, помощник шерифа Клаттербак? — Я думаю, это необходимо, не так ли? — Пожалуй, — согласилась Лизи, гадая, удастся ли исполняющему обязанности шерифа округа Касл вытащить из Вудбоди что-то такое, чего не удалось ей. Пришла к выводу, что удастся, потому что она была вне себя от ярости, когда разговаривала с профессором. Она также поняла, что беспокоило её совсем другое. — Его арестуют? — На основании того, что вы мне рассказали? Ни в коем разе. У вас могут быть основания для гражданского иска, тут вы должны посоветоваться с адвокатом, но в суде он скажет, что, по его разумению, Дули намеревался появиться у вашего порога и по-дружески посоветовать вам передать рукописи университету. Он также заявит, что ничего не знал ни о дохлых кошках в почтовых ящиках, ни об угрозах причинить боль… и скажет правду, если исходить из того, что вы мне сообщили. Так? Лизи подтвердила довольно уныло, что именно так. — Мне нужно письмо, которое оставил досаждающий вам человек, — сказал Клаттербак, — и мне нужна дохлая кошка. Что вы сделали с останками?