— Это… — Голос суше и скрипучее. И в комнате светлеет слишком уж быстро. В любую секунду солнце может появиться над восточным горизонтом. — Это кровь-бул? — Кровь-бул идёт к тебе, — говорит ей голос, в котором слышится едва заметное сожаление. И интонации голоса совсем как у Скотта. Однако теперь он больше похож на голос Аманды, и это пугает Лизи ещё сильнее. А в голосе слышатся радостные нотки: — Тот, что тебя ждёт, хороший бул, Лизи. Он придёт из-за пурпура. Ты уже нашла три первые станции. Ещё несколько, и ты получишь приз. — Какой я получу приз? — Напиток. — Ответ следует без малейшей паузы. — «Коку», «Ар-си»? — Помолчи. Мы хотим полюбоваться холлихоксом. В голосе слышится странная, бесконечная тоска, но что же тут знакомого? Почему холлихокс, который ещё называют шток-розой, звучит как имя, а не куст с цветами? Это что-то важное, скрытое за пурпурным занавесом, который иногда отделяет её от собственных воспоминаний? Нет времени подумать об этом, тем более — спросить, потому что красный свет уже подкрался к окну. Лизи чувствует, что остаётся только с настоящим, и, при всём испуге, ощущает острый укол разочарования. — Когда придёт этот кровь-бул? — спросила она. — Скажи мне. Нет ответа, она знала, что ответа не будет, и, однако, раздражение в ней нарастало, вытесняя ужас и замешательство, которые она испытывала перед тем, как солнце выглянуло из-за горизонта, разгоняя лучами ночные чары. — Когда он придёт? Чёрт бы тебя побрал, когда? — Теперь она кричала, тряся прикрытое белой материей ночной рубашки плечо с такой силой, что волосы так и летали… но ответа не было. Ярость Лизи прорвалась наружу. — Не дразни меня, Скотт, когда? На этот раз она дёргает на себя прикрытое ночной рубашкой плечо, вместо того чтобы трясти, и другое тело перекатывается на спину. Конечно же, это Аманда. Её глаза открыты, и она дышит, даже щёки у неё бледно-розовые, но Лизи узнаёт этот взгляд: уже видела его, и не раз, когда у большой сиссы Анди-Банни обрывалась связь с реальностью. И не только у неё. Лизи понятия не имеет, то ли Скотт действительно приходил к ней, то ли ей всё это почудилось в полусне, но одно знает наверняка: в какой-то момент ночи Аманда вновь впала в ступор. На этот раз, возможно, навсегда. Часть 2. СОВИСА Она повернулась и увидела большую белую луну, которая смотрела на неё поверх холма. И грудь открылась навстречу, а лунный свет проник в неё, как в прозрачный кристалл. Она стояла, наполняемая луной, предлагая себя. Обе её груди раздвинулись, чтобы дать место луне, всё тело широко раскрылось, как трепещущий анемон, нежное, распахнутое приглашение, тронутое луной. Д.Г. Лоуренс, «Радуга» Глава 5. ЛИЗИ И ДОЛГИЙ, ДОЛГИЙ ЧЕТВЕРГ. (Станции була) 1 Лизи достаточно быстро поняла, что дело обстоит гораздо хуже, чем в трёх предыдущих случаях, когда Аманда отрывалась от реальности — в периоды «пассивной полукататонии», по терминологии её мозгоправа. Её обычно раздражающая и иногда доставляющая неприятности сестра превратилась в большую дышащую куклу. Лизи удалось (ценой немалых усилий) усадить Аманду, развернуть так, чтобы она сидела на краю кровати, но женщина в ночной рубашке из хлопчатобумажной ткани (которая за несколько мгновений до восхода солнца то ли говорила голосом её покойного мужа, то ли нет) не реагировала, когда её называли по имени, звали, выкрикивали это имя ей в лицо. Она лишь сидела со сложенными на коленях руками, тупо уставившись в лицо младшей сестры. А если Лизи отходила в сторону, Аманда продолжала смотреть туда, где она только что находилась. — Анди-Банни! На этот раз и детское прозвище не вызвало ответной реакции. Лизи решила развернуть его. — Большая сисса Анди-Банни! Ничего. Вместо испуга (он пришёл позже) Лизи захлестнула дикая ярость, спровоцировать которую Аманде не удавалось, даже когда она предпринимала такие попытки. — Прекрати это! Прекрати и отодвинь зад подальше от края, чтобы ты могла выпрямиться! Никакого эффекта. Нулевой результат. Она наклонилась, протёрла лицо Аманды тряпкой, смоченной в холодной воде, и опять ничего не добилась. Глаза не моргали, даже когда Лизи проводила по ним тряпкой. Вот тут Лизи почувствовала страх. Посмотрела на электронные часы на прикроватном столике: самое начало седьмого. Она могла позвонить Дарле, не боясь разбудить Мэтта, который спал в Монреале, но звонить ей не хотелось. Пока не хотелось. Звонок Дарле означал признание поражения, а к этому она ещё не была готова. Она обошла кровать, схватила Аманду под руки, потащила назад, повалила. Оказалось, что это труднее, чем она думала, несмотря на худобу Аманды. Потому что сейчас она — куль с землёй. Вот почему. — Заткнись, — рявкнула Лизи, не представляя себе, с кем разговаривает. — Просто заткнись. Она забралась на кровать, встав коленями по обе стороны бёдер Аманды, положила руки ей на плечи, у шеи. В такой позе (прямо-таки из пособия по сексу) она могла смотреть сверху вниз на поднятое застывшее лицо Аманды. Во время предыдущих приступов сестра всегда была послушной… такими же послушными становятся под гипнозом. Этот случай, похоже, отличался. Она могла лишь надеяться, что ошибается, потому что утром человек должен совершать определённые действа. Если, разумеется, этот человек намеревается и дальше жить в своём отдельном маленьком доме. — Аманда! — проорала Лизи в лицо старшей сестре. Потом убавила громкость в попытке ещё раз договориться по-хорошему и не испытывая особой неловкости (всё-таки в доме они были одни). - Большая… сисса… Анди-Банни! Я хочу, чтобы ты… встала… ВСТАЛА!., и пошла в сортир, и села на ТОЛЧОК! Воспользуйся ТОЛЧКОМ, Анди-Банни! Насчёт три! Один… и ДВА!., и ТРИ! — Лизи рывком усадила Аманду, но вставать та не пожелала. Один раз, минут в двадцать седьмого, Лизи подняла её с кровати, и Аманда, пусть и низко присев, оказалась на ногах. Ощущения у Лизи были точно такие же, как в её первом автомобиле «пинто» выпуска 1974 года, когда двигатель всё-таки завёлся после того, как она две бесконечные минуты терзала стартёр, едва окончательно не посадив аккумулятор. — Ты прикидываешься, сука! — рявкнула она на Аманду, полностью отдавая себе отчёт в том, что Аманда не прикидывается. — Что ж, продолжай! Продолжай и… — Тут она поняла, как громко кричит (если будет и дальше так кричать, то разбудит миссис Джонс, живущую на той стороне улицы), и понизила голос: — Продолжай и ложись на пол. Да. Но если ты думаешь, что я всё утро буду плясать вокруг тебя, то у тебя вместо мозгов берьмо. Я иду вниз, чтобы приготовить кофе и овсянку. Если запахи понравятся вашему королевскому величеству, крикни мне. Или, ну, не знаю, пришли долбаного лакея, чтобы он принёс тебе пожрать. Она не знала, понравились ли запахи кофе и овсянки большой сиссе Анди-Банни, но Лизи определённо понравились, особенно кофе. Она выпила чашку чёрного до того, как съела овсянку, а потом ещё одну, уже со сливками и сахаром. Допивая маленькими глоточками вторую чашку, подумала: «Всё, что мне ещё нужно, так это сигарета, и я проскочу этот день, как пони. Долбаная «салем лайт». Её мысли попытались вернуться к грёзам и воспоминаниям ушедшей ночи («РАННИЕ ГОДЫ СКОТТА И ЛИЗИ» всё так, подумала Лизи), но она этого не допустила. И не позволила разуму анализировать произошедшее при её пробуждении. Позднее она могла найти для этого время, но не теперь. В данный момент следовало заняться большой сиссой. Допустим, большая сисса найдёт большую розовую опасную бритву на верхней полке аптечного шкафчика и решит перерезать себе вены на запястьях? Или полоснуть по горлу? Лизи торопливо поднялась из-за кухонного стола, задаваясь вопросом, сообразила ли Дарла, что острые предметы нужно убрать из ванной наверху… да и вообще из всех комнат наверху. По лестнице поднялась чуть ли не бегом, в ужасе от того, что могла увидеть в спальне, и пришла в ещё больший ужас, увидев на кровати лишь две примятые подушки. Но Аманда лежала на полу, всё так же глядя в потолок. Не сдвинулась ни на дюйм. Облегчение Лизи сменилось предчувствием дурного. Она села на кровать, взяла сестру за руку. Тёплую, но безжизненную. Лизи хотела, чтобы пальцы Анди сжали её, но они оставались полностью расслабленными. Восковыми. — Аманда, и что нам с тобой делать? — Ответа не последовало. А потом, поскольку в доме они были одни, не считая их отражений в зеркале, Лизи спросила: — Ведь это не Скотт, верно, Аманда? Пожалуйста, скажи, что это сделал не Скотт… ну, не знаю, войдя в тебя? Аманда ничего не ответила, и некоторое время спустя Лизи прошествовала в ванную на поиски острых предметов. Поняла, что Дарла в этом опередила её, потому что нашла лишь маникюрные ножницы в нижнем ящике маленького туалетного столика Аманды. Разумеется, в умелых руках и этих ножниц вполне хватило бы. Вот, к примеру, отец Скотта (прекрати Лизи не надо Лизи). — Хорошо, — ответила она, встревоженная охватившей её паникой, от которой рот наполнился вкусом меди, пурпурный свет начал застилать глаза, а рука сжала маникюрные ножницы. — Хорошо, не буду. Проехали. Она спрятала ножницы за пыльными флаконами шампуня, которые стояли на полочке над сушилкой для полотенец, а потом (потому что не знала, чем заняться) приняла душ. Когда вышла из ванной, увидела большое мокрое пятно вокруг бёдер Аманды, и поняла, что столкнулась с проблемой, которую одним только сёстрам Дебушер не решить. Она сунула полотенце под мокрый зад Аманды. Потом посмотрела на часы, сняла трубку с телефонного аппарата и набрала номер Дарлы. 2 Вчера Лизи услышала в голове голос Скотта, ясный и отчетливый: Я оставил тебе записку, любимая. Отмела его, приняв за собственный внутренний голос, подделывающийся под его. Возможно (скорее всего), так оно и было, но к трём часам пополудни этого долгого жаркого четверга, когда она и Дарла сидели в кафе «Попс» в Льюистоне, одно она знала наверняка: Скотт оставил ей большущий посмертный подарок. Чертовски огромный бул-приз, если выражаться его словами. День выдался жуткий, но был бы ещё хуже без Скотта Лэндона, умер тот два года назад или нет. На лице Дарлы читалась та самая усталость, которую ощущала Лизи. Где-то по ходу дня она нашла время, чтобы подкраситься, но амуниции в сумочке не хватило, чтобы скрыть чёрные круги под глазами. И уж конечно, в ней не осталось ничего общего с рассерженной тридцати-с-хвостиком-летней дамочкой, которая в конце семидесятых вменила себе в обязанность раз в неделю звонить Лизи и напоминать о её семейном долге. — Даю цент за твои мысли, маленькая Лизи, — нарушила Дарла затянувшуюся паузу. Лизи как раз тянулась к баночке с заменителем сахара. Голос Дарлы заставил её передумать, она схватила старомодную сахарницу и высыпала в чашку немалую порцию песка. — Я думала, что сегодня у нас кофейный четверг, — ответила Лизи. — Кофейный четверг с настоящим сахаром. Кажется, это моя десятая чашка. — И моя тоже. Я посетила клозет уже раз пять и обязательно побываю там снова, прежде чем мы покинем это очаровательное заведение. Слава Богу, у нас есть «Пепсид АС»[45]. Лизи помешала кофе, скорчила гримаску, пригубила напиток. — Ты, конечно же, хочешь запаковать ей чемодан. — Ну кто-то же должен это сделать, а ты выглядишь как смерть на крекере. — Премного тебе благодарна. — Кто же ещё скажет тебе правду, как не собственная сестра? Эту фразу Лизи слышала от неё много раз, наряду с «Берёшь в долг чужие на время, а отдаёшь свои навсегда» и с номером один в хит-параде Дарлы: «Жизнь несправедлива». Сегодня эти слова не жалили, даже вызвали некое подобие улыбки. — Если ты хочешь это сделать, Дарл, я не собираюсь оспаривать у тебя эту привилегию. — Я же не говорила, что хочу, лишь сказала, что могу. Ты оставалась с ней последнюю ночь и встала вместе с ней этим утром. Я считаю, что ты своё отработала. Извини, мне нужно потратить пенни. Лизи наблюдала за ней, думая: «Вот и ещё одна дебушеровская фраза». В этой семье, где на всё была своя присказка, «потратить пенни» говорили, если человек шёл в туалет по малой нужде, и (странно, но правда) «похоронить квакера» — если по большой. Скотту такое нравилось, он говорил, что у этих выражений, вероятно, шотландские корни. Лизи полагала, что такое возможно. Большинство Дебушеров приехали из Ирландии, а все Андерсоны — из Англии, но добрый мамик говорила, что в каждой семье есть несколько белых ворон, не так ли? И её это совершенно не интересовало. Интересовало другое: «потратить пенни» и «убить квакера» выловлены из пруда, пруда Скотта, а со вчерашнего дня он оказался чертовски близко от неё… Этим утром был сон, Лизи… ты это знаешь, не так ли? У неё не было уверенности, знала ли она, что произошло этим утром в спальне Аманды, или не знала (всё казалось сном, даже попытки заставить Аманду встать и пойти в ванную), но в одном никаких сомнений быть не могло: Аманду определили в «Гринлаунскую восстановительную и реабилитационную клинику» как минимум на неделю. Всё оказалось гораздо проще, чем они с Дарлой могли надеяться, а благодарить за это следовало Скотта. В данный момент и (прямо здесь) прямо здесь, а остальное, похоже, значения не имело.