— Только и всего, — повторил Билли. Он потер ладонью колено и снова засмеялся. — Просто положил мусор на место. Пусть там и лежит. Поскольку кто-нибудь мог заметить его в «Нове», а там и проверить, как он «массажировал ее пальчиками», как говаривали его коллеги-юристы, он проехал миль сорок от Бангора и там решил протереть машину. Нельзя оставлять никаких следов. Выйдя из автомобиля, он снял свой спортивный плащ, сложил его наизнанку и тщательно протер все места, которых мог коснуться хотя бы невольно. Затем аккуратно подкатил к ближнему мотелю, припарковался на единственном свободном месте, извлек платок и еще раз стер все следы с руля, рычага, дверной ручки, забрал пирог и покинул машину. Огляделся по сторонам. Усталая мать прогуливалась с не менее усталым малышом. Два старика стояли возле конторы, о чем-то толкуя. Больше никого не было и никто не глянул в его сторону. Из номеров мотеля доносились звуки телевизоров. Со стороны Бар Харбора слышались глухие удары рока. Там начинался обычный летний праздничный вечер. Билли пошел пешком к центру города, ориентируясь на звук самого громкого рока. Он доносился из бара под названием «Соленый Пес». Как и надеялся Билли, возле него стояли три свободных такси, поджидавших какого-нибудь пьяницу. За пятнадцать долларов один из них согласился довезти его до Норт-Ист Харбора. — Я смотрю свой ужин носите с собой, — заметил водитель, когда Билли сел в машину. — Или чей-нибудь, — ответил Билли со смешком. — Все дело в этом. Главное, чтобы кое-кто поел. Таксист с сомнением посмотрел на него в зеркальце заднего обзора, пожал плечами. — Как скажете, дорогой. Лишь бы платили. Спустя полчаса он уже говорил по телефону с Хейди. Теперь он лежал в своем номере и прислушивался к звукам дыхания в темноте. Внешне выглядело, как пирог, но на самом деле представляло собой дитя, которое он и старый цыган создали вместе. «Джина», подумал он рассеяно. «Где она сейчас? Не трогай ее, — вот что я сказал Джинелли. Но, думаю, если бы я добрался до нее, я бы лично с ней разделался за то, что они сотворила с Ричардом. Руку ей оторвать? О, нет. Я бы послал деду ее башку… Напихал бы ей полный рот шариков и подбросил бы ему. Это к лучшему, что я не знаю, где она. Никто, похоже, не знает, как такие вещи начинаются. Бывает — сначала люди спорят, а потом обе стороны утрачивают истину, если она им мешает. Один убивает другого. В ответ — тоже одно убийство. Потом они убивают двоих, а мы в ответ — троих. Они взрывают аэропорт, а мы в ответ — школу. Кровь стекает в придорожные кюветы. Вот так оно и случается. Кровь в кюветах. Кровь…» Билли спал, не зная сам, что спит. Просто его мысли перешли в серию кошмарных видений. В одном из них он убивал, в другом — его убивали. Но на фоне всех снов что-то дышало и пульсировало. Увидеть этого он не мог, потому что оно жило внутри него. 26. 127 ТАИНСТВЕННАЯ СМЕРТЬ МОГЛА БЫТЬ РАЗБОРКОЙ МЕЖДУ ГАНГСТЕРАМИ Застреленный насмерть человек был найден прошлым вечером в подвале многоквартирного здания на Юнион-стрит и опознан, как крупный гангстер Нью-Йорка. Ричард Джинелли, известный в криминальных кругах под кличкой «Ричард Молоток», представал перед судом трижды: за рэкет, распространение наркотиков и за убийство. Совместное расследование дела Джинелли со стороны государственных органов и ФБР было прекращено в 1981 году после насильственной смерти нескольких свидетелей. Источник, близкий к генеральному прокурору штата Мэн сообщил прошлой ночью, что идея гангстерской разборки возникла еще до того, как труп был опознан в связи со странными обстоятельствами убийства. Согласно этому источнику, кисть одной руки была у Джинелли оторвана, а на лбу было написано слово «свинья». Джинелли, судя по всему, был застрелен тремя выстрелами из крупнокалиберного оружия. Однако специалисты по баллистике до сих пор не сообщили своего мнения на этот счет, сказав только, что и здесь все «выглядит необычно». Сообщение было напечатано на первой полосе бангорской «Дейли Ньюс», которую Билли Халлек купил утром. Он вновь просмотрел сообщение, поглядел на снимок здания, в подвале которого был обнаружен его друг, затем сложил газету и сунул в мусорный ящик, на котором под гербом штата Коннектикут было написано: КЛАДИТЕ МУСОР НА МЕСТО. — Вот такие дела, — сказал он. — Что вы сказали, мистер? — Это была девочка лет шести с бантом на голове и пятнами шоколада на подбородке. Она прогуливала собачку. — Ничего, — ответил Билли и улыбнулся ей. — Марси! — закричала издали мать девочки. — Иди сюда! — До свидания, — сказала Марси. — До свидания, миленькая. — Билли понаблюдал, как она идет к матери. Белый пудель семенил рядышком. Мать принялась ее за что-то отчитывать, а Билли стало жаль девочку, которая напомнила ему о Линде, когда той было тоже шесть лет. Но вместе с тем он ощутил внутренний подъем. Одно дело, когда весы сообщают тебе, что ты вернул одиннадцать фунтов веса, но куда лучше, когда к тебе обращаются, как к нормальному человеку. Пусть даже это шестилетняя малышка с собачкой. Возможно она верила в то, что на свете много людей, похожих на огородное пугало. Вчерашний день Билли провел в Норт-Ист Харборе, не столько ради отдыха, сколько ради восстановления здравого рассудка. Казалось, все в порядке, все нормализуется, но достаточно было взглянуть на пирог, лежащий на телевизоре, и вновь становилось не по себе. Ближе к вечеру он положил его в багажник машины. Стало немного легче. Когда стемнело и чувство одиночества усилилось, он достал свою потрепанную записную книжку и позвонил Роде Симпсон. Спустя минуту он уже говорил с Линдой, которая была в восторге слышать его голос. Она в самом деле узнала о заговоре матери. Истина дошла до нее вполне предсказуемым путем. Майкл Хаустон рассказал все своей жене. Жена рассказала старшей дочери, возможно, в пьяном состоянии. Линда с этой девочкой поссорилась из-за мальчика прошлой зимой, поэтому Саманта Хаустон помчалась со всех ног к Линде, чтобы сообщить ей, что ее дорогая мамочка изо всех сил пытается упрятать ее дорогого папочку в дурдом, чтобы он научился плести корзинки. — И что ты ей сказала? — спросил Билли. — Я ей сказала, чтобы она себе в задницу засунула зонтик, — ответила Линда, и Билли рассмеялся, хотя слезы текли из его глаз. Но отчасти испытывал грусть. Он отсутствовал меньше трех недель, а голос его дочки звучал так, словно она стала на три года старше. Линда сразу же направилась домой, чтобы выяснить у матери — правду ли сказала Саманта Хаустон. — Ну, и что дальше? — спросил Билли. — Мы здорово поругались, а потом я заявила, что хочу снова поехать к тете Роде. Она ответила, что это неплохая идея. Билли немного помолчал, потом сказал ей: — Не знаю, Лин, нужно мне тебе это говорить, но я вовсе не сумасшедший. — Ой, пап! Ну я же знаю и так! — ответила она чуть ли не презрительно. — К тому же я пошел на поправку и начал прибавлять в весе. Она радостно взвизгнула — пришлось отодвинуть трубку от уха. — Правда? Ой! Это точно?! — Точно. — Папочка! Как здорово! Но ты правду говоришь? Не обманываешь? — Честное слово бойскаута, — ответил он, улыбаясь. — А когда ты домой придешь? И Билли, который на следующий день, буквально завтра, собирался войти в дверь собственного дома не позднее десяти вечера, ответил: — Примерно через неделю, дорогая моя. Хочу еще немного поправиться для начала. Пока что еще выгляжу довольно скверно. — А-а-а… — протянула Линда разочарованно. — Ну, ладно… — Но когда соберусь вернуться, я тебе непременно позвоню, по крайней мере часов за шесть до своего прибытия, — сказал он. — Приготовишь нам свое фирменное блюдо. Вроде того, что ты сделала, когда мы вернулись из Моханка, помнишь? — Да я такую хреновину… Оп! Извини, папуля. — Прощаю, — сказал он. — А пока оставайся там, с котятами Роды. И чтоб больше никаких перебранок с мамой. — Все равно не хочу туда возвращаться, пока ты не приедешь, — сказала она. В голосе ее явно прозвучала упрямая решительность. Заметила ли Хейди этот новый тон Линды? Видимо, да. Отсюда: наверно, и ее тон отчаяния, когда говорила с ним вчера по телефону. Он сказал Линде, как любит ее и положил трубку. Сон пришел легче во вторую ночь, но сновидения по-прежнему были кошмарными. В одном из них он слышал вопли Джинелли из багажника машины, — тот требовал его освободить. Но когда Билли открыл багажник, то обнаружил там не Джинелли, а окровавленного младенца со старческими мудрыми глазами Тадуза Лемке. В ухе младенца была золотая серьга в виде обруча. Голый младенец протянул ручки к Билли и улыбнулся. Его зубы оказались серебряными иглами. Пурпурфаргаде ансиктет, сказало дитя нечеловеческим голосом, и Билли проснулся, дрожа, в холодном рассвете атлантического побережья. Двадцать минут спустя он выписался из мотеля и снова поехал к югу… В четверть восьмого сделал остановку, чтобы как следует позавтракать. Но кусок застрял в горле, когда развернул в ресторане купленную газету. «Однако пообедать мне это не помешало», подумал он, возвращаясь к арендованному автомобилю. «Потому что вернуть свой вес — это самое главное». Пирог лежал на соседнем сиденье по-прежнему теплый и пульсирующий. Он бросил на него взгляд, завел машину, выехал задним ходом со стоянки и отправился в путь. Рассчитал, что будет дома через час, и им овладело странное и неприятное чувство. После двадцати миль езды он определил это чувство как волнение. 27. ЦЫГАНСКИЙ ПИРОГ Халлек припарковал арендованную машину позади собственного «бьюика», подхватил свой скудный багаж и направился к двери через лужайку. Белый дом с ярко-зелеными ставнями на окнах, этот неизменный символ семейного комфорта и добра, теперь выглядел странным, почти чужим. «Белый человек из города жил здесь», подумал он, «но я не уверен, что он в конце концов вернулся домой. Этот парень, который пересекает сейчас лужайку, чувствует себя больше как цыган. Очень худой цыган». Дверь с двумя элегантными фонарями по бокам раскрылась, и Хейди вышла на крыльцо. На ней была красная юбка и белая безрукавка. Билли не помнил, чтобы когда-нибудь видел ее на ней прежде. Волосы ее оказались очень коротко подстрижены. В какой-то миг он подумал, что это вовсе не Хейди, а незнакомка, немного похожая на нее. Она посмотрела на него, лицо — слишком бледное, глаза — слишком темные, губы дрожали. — Билли? — Это я, — сказан он и остался на месте. Оба стояли и смотрели друг на друга: Хейди с выражением рухнувших надежд, Билли — не испытывая вообще никаких чувств. Но видимо, что-то было в его взгляде, поскольку она воскликнула: — Ради Бога, Билли, не смотри на меня так! Я этого не вынесу! Он почувствовал, как внутри него рождается улыбка, словно утопленник, всплывающий на поверхность спокойного озера. Но видимо выглядела она нормально, потому что Хейди ответила робкой улыбкой. По щекам ее потекли слезы. Тебе, Хейди, всегда ничего не стоило заплакать, подумал он.